Читать интересную книгу Зверь по имени Кот - Виталий Гладкий

Иногда среди полей Тинг замечал железные остовы брошенных комбайнов или тракторов. Это были своего рода «последние из могикан», до которых не добрались вездесущие сборщики металлолома. Возвышающаяся над травяным морем сельхозтехника напоминала менгиры[6]. Тинг невольно подивился про себя, когда ему на ум пришло это слово.

За то время, что он работал в строительной бригаде шабашников, его словарный запас сильно пополнился. Но не только за счет общения со строителями. Слова и понятия всплывали сами по себе, откуда-то из глубины подсознания. Спал Тинг беспокойно; ему постоянно снились фрагменты, напоминающие отрывки из цветных кинофильмов. Тингу казалось, что он узнавал и местность, и людей, которые фигурировали в сновидениях, но когда Тинг просыпался, то не мог вспомнить ни единой детали из этих мозаичных картин.

Границу Тинг перешел по глубокой балке, поросшей кустарником. Нарушителя заметили лишь какие-то птички и две вредные сороки, которые сопровождали его своими криками добрых полчасагпока он не выбрался на большак. Дорога была пустынной, и Тинг прошагал часа полтора, пока его не догнал колесный трактор «Беларусь». Тинг махнул рукой и трактор остановился. На него с любопытством смотрел молодой чумазый парнишка-тракторист, отбивая ногой такт; на его голове были наушники от плеера.

— Подбросишь? — спросил Тинг.

— А? Чего? — Парнишка не сказал, а прокричал.

— Убери звук! — Тинг, жестом показав, что трактористу нужно снять наушники, повторил свою просьбу: — Я говорю, не подвезешь ли?

— Какие дела… Садись. Вдвоем будет веселей.

— Тебе, я вижу, и так не скучно, — забравшись в кабину, сказал Тинг, указывая на плеер.

— Да, музон что надо. Вчера привезли из города новые диски. Хочешь послушать?

— Нет, нет, спасибо. Я люблю тишину. Наверное, старею.

— Брось… Ты еще мужик ого-го. Тебе на станцию?

— В общем… да… — осторожно ответил Тинг.

Парнишка весело рассмеялся.

— Не боись, я не стукач, — сказал он, подмигивая. — По балке шел?

— Это ты о чем? — сделав невинное лицо, спросил Тинг.

— Да ладно тебе. Меня не проведешь. Мы тут всех своих знаем наперечет. А ты чужой. Значит, с другой стороны.

— Допустим. Ну и что?

— А ничего. Мы по той балке в соседнее село обычно ходим. Знакомая дорожка.

— Разве через КПП вас не пускают?

— Пускают… — Тут парнишка хитро ухмыльнулся. — Так ведь мы идем не с пустыми руками, потому как на свадьбу или на храмовый праздник. Как в гости идти без гостинца? Ведь в селе на русской стороне у нас почти у каждого есть родня. А эти козлы на КПП наизнанку нас выворачивают, все забирают. Не положено, говорят. И попробуй, поспорь с ними. Вообще потом хрен пропустят, если придется ехать на тачке. Сами же наш конфискованный самогон хлебают в три горла. Все здание таможенного поста облевали.

— М-да… — неопределенно промычал Тинг; ему хотелось разговор о переходе границы завершить как можно быстрее.

Но не тут-то было. Молодой тракторист оказался чересчур любопытным. Впрочем, при ближайшем рассмотрении, не так уж он был и молод, как Тингу показалось вначале. Его сбило с толку маленькое лицо парня с острым птичьим носом-клювиком и тщедушная фигура. Трактористу явно перевалило за тридцать. Есть такие люди (особенно те, у кого малый рост), у которых трудно определить их истинный возраст. Маленькая собачка — всегда щенок…

— Стоило ли с таким хилым сидором переть по полям да буеракам? — спросил тракторист, окинув критическим взглядом небольшой рюкзак Тинга. — Балкой у нас обычно идут те, у кого баулы будь здоров; в основном, «челноки». Правда, в последние три-четыре года их почти не стало.

— А у меня там героин, десять кило, — ответил Тинг.

— Да ну?! Шутишь…

— Какие могут быть шутки? Ты спросил, я ответил.

— Дай попробовать. Говорят, эта дурь по мозгам бьет почище первача. Ну дай, не жмись.

— Тебя как зовут?

— Гена… А что?

— Гена, ты, вроде, на лоха не похож, а говоришь такие глупости. Во-первых, я пошел по балке потому, что до поста топать далеко. Я ведь не на машине и ноги лишний раз бить неохота. Во-вторых, в рюкзаке только мои шмотки. Если не веришь, можешь сам посмотреть. И в третьих плюнь на того идиота, который расхваливал тебе «дурь». Конечно, если ты хочешь сойти в могилу года через два-три, то пожалуйста, флаг тебе в руки. Нюхай, колись, глотай «колеса»…

— Я чё, ударенный мешком по голове?! Это я так… интересно…

— Упрячь свой интерес подальше.

— И то верно…

До станции было недалеко — километра четыре. Гена дал крюк и довез Тинга до самой платформы. Когда Тинг протянул ему деньги, чтобы оплатить проезд, тракторист обиделся:

— Вы там в своем городе совсем на деньгах подвинулись, — сказал он сердито. — У нас так не принято. Я ведь от всей души…

— Понял. Извини. Большое спасибо.

— Не за что…

Впрочем, руку Тингу тракторист пожал уже вполне сердечно. И даже помахал замасленной кепкой на прощание.

Тинг купил билет на поезд, ближайший по расписанию. Ему было все равно, куда ехать, лишь бы подальше от города, где на него охотились.

Тики-так, тики-так, тики-так… Перестук вагонных колес разбивал хрупкие мысли на мелкие осколки. И постепенно из этой сумбурной мозаики начали складываться буквы, затем слоги, и в конечном итоге появилось само слово — Припять.

Тинг уже знал многое о Припяти от Миколая Павловича. Но рассказы бригадира были для него не открытием чего-то нового, а повторением пройденного. Это было сродни состоянию, когда запотевшее стекло, сквозь которое видны абрисы знакомой, но давно забытой местности протирают чистой сухой фланелью.

Станционные постройки едва просматривались в густом тумане, но дальнейший маршрут уже светился в голове Тинга словно раскаленная нить электролампы…

«Что я здесь забыл? Что я делаю в этом проклятом городе?!» Тинг тупо разглядывал сильно поржавевший советский герб на крыше здания, которое казалось почти новым, живым, но на самом деле было мертвее египетских пирамид. Там хоть какая-то жизнь теплится — археологи что-то ищут, туристы щелкают фотоаппаратами, а в этой прямоугольной коробке прячется сама смерть. Она будет таиться здесь века, и возможно когда-то город будет не менее привлекательным туристическим объектом, нежели Мачу-Пикчу[7].

И однако же, нить, по которой он ориентировался и которая привела его в мертвый город, все еще была очень прочна. Она продолжала удерживать Тинга на пустынных улицах Припяти и даже подталкивала продолжать поиски. Поиски чего? На этот вопрос Тингу никто ответить не мог, разве что огромные пасюки, которые перебегали дорогу прямо под его ногами, совершенно не обращая внимания на человека.

Увы, они были бессловесными тварями и ничего рассказать не могли. Да и вообще, им не было никакого дела до двуногого прямоходящего субъекта, хотя эта гора мяса могла бы им здорово пригодиться.

Тинг пошел вдоль по улице. Асфальт был весь в рытвинах, сквозь трещины на асфальтированных пешеходных дорожках пробивалась трава, а неухоженные деревья и кустарники возле домов разрослись в настоящий лес. Тинг остановился на перекрестке возле круглой будки-киоска, похожей на гриб, когда-то давным-давно покрашенной в желтый цвет, а нынче шелушившейся ржавчиной. Ее дверь была открыта, а наверху, по окружности «гриба», просматривалась белая надпись «КВАС».

Тинга будто что-то укололо под сердцем. Он смотрел на будку, и ему казалось, что она ожила, заиграла свежими красками, что возле нее толпятся местные пацаны, а киоскерша — упитанная тетенька пятидесяти лет в белом халате, как докторша, и с рыжей «химкой» на голове — разливает по бокалам восхитительно ароматный и холодный хлебный квас.

В его душе вдруг разлилась неземная благодать, мысли стали светлыми и прозрачными, и ноги сами понесли Тинга к подъезду девятиэтажного дома, отделанного мелкой кафельной плиткой белого цвета. Он долго поднимался по лестничным маршам на шестой этаж, останавливаясь на каждом из них; и не потому, что устал, отнюдь, — легкие и сердце Тинга работали как хорошие Часы. Просто ему хотелось подольше понаслаждаться процессом узнавания.

Все двери квартир шестого этажа оказались распахнуты настежь. Точнее, распахнута была лишь одна, остальные просто выломаны или сорваны с петель. Ноги сами понесли Тинга в трехкомнатную квартиру. Она была почти пуста: кто-то вынес мебель и вырвал, что называется, с мясом, чугунные радиаторы. Квартирные мародеры не погнушались умыкнуть даже кафель, которым были обложены стены кухни. А те плитки, что не смогли снять, они просто разбили.

Тинг растерянно стоял посреди комнаты, которая когда-то была-детской. О ее предназначении говорили сильно полинявшие от сырости голубые обои, часть которых валялась на полу, а часть еще держалась на стене, свисая уродливыми лохмотьями. На обоях были отпечатаны слоники, белочки, жирафы и различные растительные элементы. Кроме того, в углу детской стояла этажерка, а возле нее, в рамочке под стеклом, висело на стене написанное от руки старательным детским почерком расписание уроков.