глаза. Я помнил её, живую, плачущую и смеющуюся, возмущающуюся и печальную. Я надеялся, что увижу её опять такой.
Но увидел я её еще лишь раз. Её, цепляющуюся на створку форточки, стаскивали с подоконника. Я, стоя по ту сторону забора, наблюдая за этим рыдал навзрыд.
Я убил её. Неважно, что там было до меня, что послужило причиной, а что – поводом, не важно, что она дышит, ходит, ест. Я убил её. Я убил.
Она там мучается из-за того, что я её полюбил. Она там страдает из-за того, что я хотел, чтобы она стала моей. Она несчастна из-за моего желания, чтобы она смотрела только на меня. Страдает она, её семья, её друзья, близкие, знакомые, коллеги. Из-за меня у нее не будет шанса полюбить, завести семью, детей, внуков. Из-за меня, из-за моей эгоистичной любви страдания в мире умножились.
«Как я могу жить с этим? – вертелся у меня в голове вопрос, но я не в силах был его задать. – Имею ли я право продолжать жить после такого?».
Выговорившись, я ощутил эйфорию облегчения. Я выплеснул из себя все, что меня тяготило, открыл самый грязный секрет. И с воодушевлением ждал вердикта.
– Ну, и что? – помолчав, произнесла она.
Она произнесла это простым, будничным тоном, и никак не продолжила свою мысль дальше.
Я почувствовал себя опустошенным. Моя боль вылилась из моей души, но в её душу не попала: так куда же она делась? Внезапно мне стало жаль, что я так разоткровенничался. То горе, та обида, та боль, что я так долго в себе пестовал: куда это все делось? То, что было источником моих эмоций, что наполняло мои мысли и сердце: куда ушло? Чувства, так долго бередящие мои раны: куда они пропали?
Я пытался снова и снова вызвать в себе страдания, к которым привык – и не смог. Я был пуст, обессилен и выпотрошен. Ради чего я это всё высказал? Чтобы самое дорогое, что у меня было, покинуло меня?
Она сидела рядом, спокойная и отрешенная. Если бы она забоялась меня, стала опасаться, или, наоборот, жалеть и сокрушаться о моей судьбе или судьбе Тани – я, может быть, и получил бы желаемое: другую эмоцию. Но она была абсолютно спокойна, словно я рассказал ей безобидную историю из своего детства.
Мне стало страшно: образовавшаяся пустота внутри пугала меня. Мне было некомфортно, и я осознал, что моё страдание было тем, что делало меня мной. Я страдал, потому что хотел быть лучше, чем я есть. А теперь, когда я всё высказал, это ушло.
Боль покинула меня, но от этого я ничего не приобрёл.
Я ощутил злость. Эксперимент не удался: лучше, чем был, я не стал. Я не приобрёл, я потерял.
Я разочаровался в Крушине. В тот миг, наверное, для нас двоих всё и решилось.
«Ну и что?». Как же ты могла мне такое сказать?..
Я хотел от тебя спасения, и не получил его. Я хотел тебя спасти: но не потому ли ты тоже погибла от моей руки?..
Очнулся я в кресле на рассвете: в слезах, с раскалывающейся головой и саднящим сердцем.
Когда Крушина приносила что-то хорошее?..
Энола Гай
– Повтори.
Глава потрясён. Отчасти я его понимаю: меня саму до сих пор потряхивало – правда, по другому поводу.
И этот многогранный страх был моим собственным.
До сего дня всё было в порядке. Я наслаждалась окружающим меня комфортом, монотонностью действий, отсутствием необходимости хитрить, отсутствием необходимости сближаться с кем-то. Я наслаждалась ощущением, что мне ничего не угрожает, ведь чем больше времени я проводила с ней, тем меньше верила в теорию о вернувшейся Крушине.
Все кругом были убеждены в этом после истории как Ника едва не удавила главу. Я всегда сомневалась в этом аргументе: мало ли что может выкинуть человек после наркоза? Я слышала, что люди и не такое выкидывали, отходя.
С Крушиной мы лично не знакомы, но ничего из похожего на рассказы о ней за Никой я не наблюдала. В моменты, когда она пыталась разговорить меня, проскальзывали простые темы: семья, праздники, фильмы. Она прощупывала почву: и ни одна тема не ассоциировалась у меня с Крушиной.
Довольно скоро я забила на слова главы об опасности. Сытая жизнь, ночи в тёплой и мягкой постели, отсутствие необходимости убивать людей – что ещё нужно для счастья?
У меня как будто был отпуск: я наслаждалась созиданием, миром, покоем. Даже начала строить планы на будущее.
До определенного момента.
Мы как обычно играли в слова. Это и разговор, и тренировка для ума, и убийство досуга, и сглаживание неловкости, и развитие кругозора – пять в одном. К тому же это способ узнать человека косвенно: словарный запас может многое о человеке сказать. Ника, например, сыпала названиями растений и почв, но в то же время могла ввернуть и названия каких-то инструментов. Меня это забавляло, ведь я побивала её косметическими средствами и музыкальными терминами. В такие времена приходилось останавливаться и объяснять, что за слово употребил – тогда это было больше похоже на разговор.
Если играть в эту игру довольно долго, рано или поздно обычные слова заканчиваются. Чаще всего затык возникает со словами на «а» – самое популярное окончание. Была очередь Ники, я, смеясь, подгоняла её. Мне нужно было идти за обедом, и я хотела выиграть время на подумать. Я была спокойна и весела, когда она вдруг произнесла:
– Аберид.
И пристально посмотрела на меня.
Я застыла на месте. Мороз подрал по спине, волосы встали дыбом на затылке.
Она думала, что я попрошу объяснить слово, но я не просила. Я и так знала – так назывался процесс развоплощения тела из придуманной главой теории утилизации потенциалов.
Ледяной иглой пронзило меня осознание: «Авионика» это слово знать не могла.
И уж тем более не соответствовал «Нике» тон, каким она его произнесла.
В глазах потемнело, мир сузился в точку. «Она там, она там, она там!» – шумела кровь в ушах. «Аура», «яд», «опасность», «убийца» скакали в моей голове.
Меня обуял неконтролируемый животный страх, и я опрометью кинулась из палаты.
Когда за мной захлопнулась тяжелая металлическая дверь, наваждение слегка отступило. Почувствовав себя в безопасности, я, наконец, оглянулась.
«Авионика» сидела неподвижно, и, отвернувшись, смотрела в сторону. Осанка, поза, наклон головы мне были незнакомы: а я ведь видела её каждый день больше двух месяцев!
Внутренности скрутило холодным узлом.
«Господи, это правда. Это действительно правда! Там – Крушина!».
Я стояла, окоченев от ужаса. В