Читать интересную книгу Дрессированные сучки - Виржини Депант

Ты что же, вообразила, что он станет ждать, пока ты меня предупредишь, и не заявится раньше? Думаешь, он оставляет тебе выбор? Знаешь, ты его недооцениваешь…

А она настаивала:

— Хочу, чтобы ты запомнила: увидишь его — беги, не давай сказать ни слова. Иначе тебе конец.

Она не шутила. Я сидела напротив и молча внимала ей, широко раскрыв глаза. Душа и мозг были наглухо закрыты для ее предупреждений, пусть даже справедливых на все сто. Я уже примкнула к своему лагерю — навсегда. Она меня не трогала и не беспокоила, я была глухо спокойна.

Она шумно выдохнула и поставила точку:

— Короче, он меня поимел, как хотел, сволочь проклятая…

И нервный смешок — из-за двусмысленности слов. И взгляд в мою сторону — как выстрел. Я совершенно невозмутимо спросила:

— Что на этих дискетах?

— Сливки сведений об Организации… С первого дня деятельности… Все, что девочки сообщали мне о клиентах, все операции… Ты этот сектор не знала, потому что всегда отказывалась в нем работать… Одним словом — материала на этих дискетах более чем достаточно, чтобы лет этак двадцать каждый день устраивать хорошенький скандал… Мы не очень-то понимали, какой бомбой владеем, пока Виктор не пустил нашу "хронику" в дело, выбросив ее на рынок. Пока он разливался соловьем, заманивая клиента, все было хорошо…

— Так мы и попали в эпицентр урагана?

— Именно так… Будь я в рабочей форме, сумела бы справиться с хаосом. Во всяком случае, не выпадала бы в осадок из-за того, что он отвалил с дискетой.

— Значит, он может ее продать?

— Нет, информация считывается только при наличии всех трех дискет одновременно.

— Трех?

— Да, последнюю я доверю Соне, на нее они тоже вряд ли подумают. И у Виктора с ней номер не пройдет, если попробует.

— Мы долго должны будем их хранить?

— Я отыщу Виктора, и он отдаст ту, которую украл… Мне необходим весь набор, чтобы вернуть полную безопасность, обосноваться на новом месте и до конца дней купаться в золоте.

— Поэтому легавые прикрыли мадам Ченг?

— Как только прошел слух, будто я не только собрала информацию, но и выпустила часть сведений на рынок, у меня появилось несколько новых врагов…

— А как ты собираешься отловить Виктора?

— Он скоро вернется, у него мало времени. Теперь это не только вопрос денег.

— Дело чести?

— Если он не предъявит дискету, его точно шлепнут — он успел взять жирный задаток. Сейчас покупатели лезут изо всех щелей, так что те, первые, боятся, что их обставят… План простой: я ловлю Виктора, вы храните дискеты. Как только все будет улажено, я с вами свяжусь. Ты получишь очень много денег.

— Думаешь, все быстро получится?

— Да что это с тобой, Луиза? Раньше ты задавала меньше вопросов!

— Раньше мне не приходилось так вляпываться — отсюда и любопытство.

— Не трепыхайся, потерпеть придется несколько дней. Главное — доверяй мне, как я тебе доверяю…

Только это и остается.

Королева-Мать послала за Соней, мы выпили виски. Она много и весело хохотала — смех не изменился, все то же жирное громогласное ржание, заставлявшее забыть и шмотки-обноски, и лицо старухи.

Она проводила нас до лестницы, прижала меня к себе на прощанье. Ее тело было теплым и крепким, объятие — искренним и трогательным.

Мне было уютно и надежно рядом с этой женщиной, и это было очень странное ощущение.

18.45

Соня плакала всю дорогу до станции метро "Горж-дю-Лу". Она напоминала мне каменную статую: лицо оставалось неподвижным, даже более жестким, чем обычно, слезы беззвучно текли по щекам. Она держала меня за руку, и мы шли по обочине, как две малолетки, сбежавшие от матери. В какой-то момент она вдруг опомнилась, сообразив, что я веду ее к метро.

— Ты рехнулась! У меня же клаустрофобия, поездом не поеду, не могу, сейчас поймаем тачку…

19.30

— Ты вроде в порядке… Не пострадала от смены режима… Только не говори, что не откладывала на черный день?!

Соня привела меня в свой номер в гостинице. Огромные окна, шелковые шуршащие, струящиеся до пола шторы, толстый, пушистый, пружинящий ковер и вид на парк Золотой Головы. Жирная буржуазная роскошь…

Присев на край кровати, Соня разувалась, цепляя носком одной туфли задник другой, совсем как мужик, вернувшийся домой со стройки после тяжелого рабочего дня. Одновременно она объясняла мне:

— Я-то сама ничего не откладываю, у меня репутация, нужно поддерживать имидж… Но я работаю, у меня есть верные старинные клиенты, знаешь, те, которые никогда тебя не бросают…

— Твои дружбаны?

— Кончай скалиться! Они меня знаешь как поддерживали в последнее время! Хочешь — смейся, хочешь — нет, но отношения шлюхи с клиентом — это тебе не хухры-мухры, тут есть и уважение, и нежность, и понимание… Меня никто никогда не жалел, врать не буду, но они и вправду были душками.

Соня заговаривалась, плевалась словами, раскачивала интонацию. Я спросила:

— Почему ты не следишь за своей речью? Во рту у тебя чертова гребаная неразбериха. Живешь в шикарном месте, и давно, а…

— Да я запросто перейду на этот их "сюсин" язык, но люди так не разговаривают, живые люди! Так одни чокнутые вкручивают другим припадочным… Чем дольше я говорю на их языке, тем хуже его понимаю.

И тут же, забыв обо мне (скорее всего, она была уверена, что я совсем не в курсе событий), она отвинтила маленькую решеточку кондиционера и сунула в нишу твердый белый квадратный конверт.

Ванная здесь была больше моей гостиной, мы легко уместились вдвоем в угловой ванне. У Сони была черная травка, очень легкая, нужно было большим и указательным пальцами завить ее веревочкой и засунуть в косячок. Мы раз десять меняли воду, чтобы была погорячее, Соня все время подливала туда какие-то загадочные, но очень ароматные снадобья. Мы болтали обо всем на свете, шевеля над водой пальцами. Соня лежала, на манер Тони Монтаны, опираясь на отведенные за голову локти. У нее были сиськи амазонки, воительницы (во всяком случае, я так их себе представляла!), тяжелые и крепкие, с почти черными сосками.

Я расспрашивала ее о важных для меня вещах: как это, когда ты хочешь? А когда течешь? А если сосешь? Она отвечала не сразу, размышляла, объясняла все очень серьезно и подробно. Я задавала вопросы, чтобы сравнивать и учиться, и делала это впервые, потому что раньше боялась выдать себя, засветиться из-за недостатка интереса и энтузиазма.

Наконец Соня встала, потянулась и заявила:

— Да ты просто издеваешься надо мной! Мы два часа базлаем о вещах, на которые ты раньше и полслова бы не потратила, так что не вкручивай, что ходишь одна с тех пор, как отвалила! Ты никому не доверяешь…

Потом мы долго валялись на кровати, обсыхая, Соня распласталась на животе, как на пляже, повернув ко мне голову и опираясь на локти. Я плюхнулась на спину и без конца скручивала нам косячки. Соня рассказывала о себе и об одном милом парне.

— Я не против поселиться с ним в маленьком хорошеньком домике… Но этого никогда не будет… Хотела бы. Но я вот такая, ему со мной будет плохо. Не умею я делать мужиков счастливыми.

Время было уже позднее, мы оделись и отправились к Матье — ребята получили наконец документы и устраивали отвальную.

Соня волновалась:

— Ты никогда не жила одна, тебе будет непривычно без Гийома…

22.00

Жюльен менял диски с добродушной уверенностью человека, точно знающего, что и когда надо слушать.

Гийом потянул меня за руку. Он жаждал поделиться мыслями и рассуждениями, зная, как я люблю такое общение с ним. Но я больше ничего не чувствовала, Гийом отдалялся, он был мне не нужен.

Разрыв. Несовпадение. Все меня знали, все считали своей. А я никого не хотела видеть. Плевать мне было на всех этих людей. Их дружба казалась мне почти фальшивой. И это было не то чтобы очень плохо, так, неприятно. Пойди пойми — то ли я теперь вижу все как в кривом зеркале, то ли время искажает все, к чему прикасается.

Я заметила Матье — он стоял в одиночестве у окна, потягивая что-то из стакана и наблюдая за остальными. Я подошла, попыталась изобразить натужную веселость:

— Здорово, что все пришли.

— Да уж… Я рад, что уезжаю.

— Без всяких сожалений?

— Да ты что, впереди — светлое будущее, вся жизнь!

И он по привычке небрежно передернул плечами. Я молча стояла рядом с ним, глядя на компанию. Я совершенно выпала из игры.

Появилась сияющая, полная сил и энергии Мирей, готовая на подвиги. Как бывало всегда, с ее приходом атмосфера наэлектризовалась. Мирей, этакая плебейская Скарлетт, подсевшая на тяжелые наркотики, порхала по комнате, переходя от одного к другому. Ее глаза сияли тем особым светом, который я теперь узнавала на раз: так блестят глаза женщины, над которой только что хорошенько потрудились.