Ближе к вечеру небо обложило густыми тучами, солнце скрылось, и в любую минуту мог начаться дождь. В Замке сделалось сумеречно: именно в такой час можно убедительней всего заблудиться, и я решила не упускать возможности. Я взобралась по винтовой лестнице в западную башню. Предположив, что она должна быть точной копией нашей башни, я пробралась к комнате, в которой должно было находиться окно, где я видела то лицо, и открыла дверь.
— Ах, простите… Я… — деланно смутилась я.
— Вы сестра-сиделка, — докончила незнакомка.
— Я попала не в ту башню, — сказала я.
— Я вас видела в саду. Вы ведь тоже меня заметили?
— Да.
— И решили подняться и посмотреть?
— Башни так похожи.
— Значит, вы ошиблись, — продолжала она, не дожидаясь конца моих оправданий. — Как ваши отношения с больной?
— По-моему, как им и надлежит быть у сестры и больной.
— Она серьезно больна?
— В некоторые дни бывают облегчения. Теперь вы меня знаете. Могу и я узнать ваше имя?
— Я Валерия Стреттон.
— Миссис Стреттон?
— Можете звать меня и так, — сказала она. — Я здесь живу. У меня свои комнаты. Я почти ни с кем не общаюсь. В западной башне имеется лестница в огороженный сад. Она совершенно изолирована.
— Значит, миссис Стреттон — ваша…
— Невестка, — докончила она.
— Так вы мать капитана.
— У нас здесь странный, запутанный дом, сестра, — усмехнулась она. Смех был не без вызова. Я отметила прилившую к вискам густую, почти багровую краску. «Должно быть, что-то с сердцем, — машинально подумала я. — Похоже, и она может стать моей пациенткой».
— Не хотите ли чашку чаю, сестра?
— Вы очень любезны. С удовольствием. — Я не кривила душой, так как это давало возможность продолжить разговор.
Как и у ее невестки, у нее имелась спиртовка, на которую она поставила чайник.
— Вы уютно устроились, миссис Стреттон.
— Я не могла и мечтать о большем уюте, — улыбнулась она. — Леди Кредитон очень добра ко мне.
— Действительно добродетельная женщина. — Она не уловила иронии в моем голосе. Надо мне прикусить язык. Могу иной раз не сдержаться ради красного словца. Мне хотелось добиться ее расположения, потому что она была матерью одного из двух мальчиков, родившихся почти одновременно от общего отца, но разных матерей, и под одной крышей. Чем не основа для мелодрамы в духе Гилберта и Салливена — если забыть, что они избегали предосудительных сюжетов, каковым определенно был этот. Надо будет еще раз взглянуть на портрет старого сэра Эдварда, что висит в галерее. Вот была личность! Жаль, что его уже нет в живых. Я уверена, что при нем жизнь в Замке была бы еще замечательнее.
Она поинтересовалась, как я устроилась и довольна ли работой. Это должно быть очень увлекательно, но она высказала опасение, что временами мне приходится несладко. Еще одна, которая недолюбливает мою капризную подопечную, подумала я.
Я ответила, что привыкла ко всяким больным и не предполагаю, чтобы нынешняя оказалась труднее тех, с которыми мне до сих пор приходилось иметь дело.
— Не следовало ей сюда приезжать, — неожиданно горячо выговорила Валерия Стреттон. — Надо было остаться там, где ее место.
— Согласна, здешний климат для нее нехорош, — ответила я. — Но, быть может, ей больше нравится жить в доме мужа. Счастье — лучшее лекарство.
Она заварила чай.
— Я сама делаю чайные сборы, — похвалилась она, — чуточку индийского смешиваю с «графом Греем». И, разумеется, секрет в том, чтобы держать сухим и горячим заварник, а кипяток должен быть крутым.
Я вежливо слушала урок заваривания чая, а сама думала при этом, сколько сумею от нее выведать. Судя по всему, немного. Она не из болтливых. Воображаю, сколько имела за свою жизнь секретов, чтобы запросто выбалтывать чужие. Верно, была редкостная красавица в молодости. Волосы, надо полагать, были светлые. Они и сейчас сохранили былую пышность, только потускнели. Глаза были ярко-синие. Истинная красавица! Неудивительно, что перед ней не устоял сэр Эдвард.
Я прихлебывала чай.
— Вы должны знать все закоулки Замка, — заговорила я. — Никак не освоюсь с его географией.
— Не будем сетовать на это: иначе я бы не имела удовольствия познакомиться с вами.
Задумавшись над тем, что стояло за ее словами, я заключила, что она глубже, чем кажется. Еще бы: прожить такую необычную жизнь под одной крышей с леди Кредитон.
— У вас бывает много гостей?
Она покачала головой.
— Нет, я живу затворницей, но это меня устраивает.
Наблюдает, сидя у окна, как мимо проходит жизнь, мелькнуло у меня в голове: этакая леди Шалотт девятнадцатого века!
— Часто навещает Рекс.
— Рекс? Вы имеете в виду…
— Есть только один Рекс, — перебила она. Ее голос смягчился. — Всегда был хороший мальчик. Я нянчила их… обоих.
Еще одна странность. Значит, она была нянькой обоих мальчиков: собственного и соперницы. В самом деле диковинный дом: все, словно сговорившись, плодили противоестественные ситуации. Кто за этим стоял — сэр Эдвард? Скорей всего, он, решила я. В старике определенно была склонность к озорству.
Я живо представила всю картину. Естественно, что собственный сын ходил у нее в фаворитах. Недаром Аннин капитан вырос испорченным мальчишкой: был глух к чувствам других, счел возможным развлечься с Анной, не намекнув ни полсловом, что был женат на смуглой заморской красавице.
— Воображаю, как вы соскучились по капитану Стреттону. Когда он вернется?
— Не имею представления. После того как случилась эта… история… — Я ждала продолжения, но его не последовало. — Он всегда исчезал надолго, с самого первого выхода в море. Почти с младенчества бредил морем. Сколько помню, вечно пускал в пруду кораблики.
— Вероятно, оба мечтали о море?
— Рекс был не такой. Большой умница. И тише. С детства был деловой.
Бизнесмен, которому было назначено приумножить отцовский капитал, невольно подумала я.
— Оба были хорошие ребята, — поправилась она, снова вернувшись в роль старой няньки. — А теперь, когда Редверс далеко, часто заходит Рекс, чтобы не думала, будто забыл.
Как все-таки непросты люди! Проговорив полчаса с этой женщиной, я едва ли узнала о ней больше, чем когда она была просто мелькнувшим в окне лицом. Скрытность сменялась в ней откровенностью, только когда она будто заново становилась нянькой, любящей своих воспитанников. Представляю, каким ей нужно было обладать чувством справедливости, чтобы перебороть природное предпочтение к собственному ребенку, заставить себя одинаково любить Рекса. По ее словам выходило, что Рекс — кладезь добродетели. Наверняка преувеличивает. Будь это так, он бы не привлек моего внимания: образцы добродетели обыкновенно скучны. Он далеко не такой.