– Подойди, Мадди, – сказал наконец Митч.
Она ждала, когда рассудок возьмет верх.
Увы, не взял.
Но что же теперь делать? Мадди без приглашения явилась в его спальню, и теперь он подумает… Подумает бог знает что…
Мадди в нерешительности переступала с ноги на ногу.
Губы Митча дернулись.
– Обещаю не кусаться, принцесса.
– Я здесь не для того, чтобы… – Она откашлялась. – Ну, ты знаешь… Не для секса.
Он расплылся в улыбке.
– Понятно. А теперь иди сюда и расскажи, почему ты не можешь спать.
Мадди мгновенно расслабилась. Почему она чувствовала себя в безопасности в присутствии столь опасного человека? Действительно – почему? На этот вопрос Мадди ответить не могла, но знала: это чистейшая правда. Она сама не понимала, но это чистая правда.
Она подошла к кровати и села. Матрас чуть прогнулся под ее весом.
Она стала сосредоточенно изучать резное изголовье.
– Антиквариат?
Митч кивнул.
– Свадебный подарок бабушке от деда.
– Потрясающе красиво, – прошептала она, обводя пальцем узоры.
– Да, красиво. Они провели медовый месяц во Франции. А когда вернулись, кровать ждала ее.
– Как романтично… – заметила Мадди, изучая детали сложнейших узоров. Даже тогда эта кровать, должно быть, стоила целого состояния.
– Дед был отчаянно влюблен в нее. Если она хотела чего-то, он был готов на все – только бы исполнить ее желание.
«Интересно, каково это, когда тебя так сильно любят?» – со вздохом подумала Мадди. Казалось, Стив был счастлив сделать для нее все на свете. Но если он так любил ее, то почему не относился к ней лучше?
Она взглянула на Митча.
– А как они встретились?
Он усмехнулся.
– Неужели поверишь?
– А ты расскажи.
– Клянусь, это не сказка! – Митч широко улыбнулся.
– Ах, должно быть, ужасно интересно! – Поерзав, Мадди нашла ямку в матрасе, где можно было удобно устроиться, и скрестила ноги.
А Митч, улыбнувшись, проговорил:
– Мой дед был из Чикаго. Из богатой семьи. То, что называется «старые деньги». Поехал в Кентукки по делам семьи, и на обратном пути машина сломалась.
Мадди в растерянности заморгала.
– Ты меня дурачишь!
Он покачал головой.
– Нет. Сломалась в начале подъездной дорожки. Он пошел просить помощи. Дверь открыла моя бабушка. Дед взглянул на нее – и пропал. – Митч указал на фотографию на комоде. – Она была прекрасна!..
Не в силах устоять, Мадди соскользнула с кровати и подошла к комоду. Взяла оловянную рамку и провела пальцем по стеклу. Это был старомодный черно-белый свадебный снимок – красивый темноволосый мужчина и прекрасная девушка с очень светлыми волосами и в подвенечном платье из белого атласа.
– Через неделю после знакомства он сделал ей предложение, – продолжал Митч. – Это вызвало большой шум, и родные деда пригрозили лишить его наследства. Она ведь была простой девчонкой с фермы, а его уже обручили с богатой дебютанткой, что имело коммерческий смысл.
Мадди осторожно поставила рамку на комод и снова забралась на кровать. Ей не терпелось дослушать эту историю.
– И они поженились. Невзирая на протесты его родных. – Митч окинул взглядом Мадди, потом вновь заговорил: – Дед сказал своим домашним, что всегда сможет сделать еще больше денег, а его избранница – одна такая на свете. В конце концов родные смягчились, и он ввел ее в высшее общество Чикаго.
– Звучит, как волшебная сказка.
– Так и было, – кивнул Митч. – Так вот, за шестьдесят лет, прожитых вместе, они не разлучались дольше чем на неделю. Он умер от сердечного приступа. Она последовала за ним два месяца спустя.
Мадди тихонько вздохнула.
– Полагаю, так и бывает, когда люди действительно любят друг друга.
– Да. Пожалуй, ты права.
Немного помолчав, Мадди спросила:
– А у твоих родителей был такой же счастливый брак?
Митч криво усмехнулся и процедил сквозь зубы:
– Нет, не такой же.
Решив оставить эту тему, Мадди откашлялась и проговорила:
– Наверное, не слишком прилично врываться в твою спальню среди ночи.
Митч пожал плечами, потом вдруг рассмеялся.
– Но сейчас ведь не викторианская эпоха. Так что все в порядке.
– Но все же как-то нехорошо… – пробормотала Мадди.
– Даю слово: твоя добродетель – в безопасности. – Он провел ладонью по ее колену. – Пока что.
Мадди вздрогнула. Ее словно пронизало электрическим током. Не в силах справиться с собой, она уставилась на его широкую грудь. Ох, как же ей хотелось дотронуться до него и обвести пальцем сложный узор, вьющийся на его могучем бицепсе. «О боже, он ведь прямо-таки произведение искусства!» – воскликнула она мысленно.
Митч сжал ее бедро. Не сильно. Просто хотел напомнить, что наблюдает за ней.
Мадди моргнула и, краснея, отвела глаза.
– Когда-то я много рисовала! – выпалила она в смятении. И нахмурилась.
Он взглянул на нее с удивлением.
– Значит, больше не рисуешь?
Ах, почему она это сказала?! Ведь уже много лет никому ни в чем не признавалась…
– Да, больше не рисую. Я когда-то и карандашами рисовала, и углем. Иногда лепила, но ничего хорошего из этого не вышло.
Она попыталась вспомнить вес угля в руке, черные пятна на пальцах и линии на чистой белой бумаге, но не смогла. Это было слишком давно, и воспоминания казались смутными сновидениями, сценами из жизни какой-то другой девушки.
– Почему ты перестала рисовать?
Мадди молча смотрела на одеяло шоколадного цвета. И в конце концов солгала:
– Так вышло.
– А как насчет того, чтобы выйти замуж за человека, которого ты не любила? Тоже так вышло?
Она вздрогнула, словно от удара.
– Ох, прости, я не должен был лезть не в свое дело, – в смущении пробормотал Митч.
– Я любила его, – заставила она себя сказать. Заставила, потому что ей очень хотелось в это верить.
– В самом деле любила?
– В самом деле. – Да-да, конечно, любила… вроде бы. Мадди вздохнула и добавила: – Только не так, как должна была.
Но это – ее недостаток. Не Стива. Стив-то был идеален. Если не считать одного: она никак не могла убедиться в том, что он идеальный именно для нее.
– Я тебе не верю! – заявил Митч.
Мадди разозлилась. Вернее, заставила себя разозлиться.
– А я не верю, что предел твоих мечтаний – убогий бар в захолустном городишке, понял?!
Янтарные глаза Митча сверкнули, а подбородок словно окаменел.
– Мне очень нравится этот город, – проговорил он тихо, но отчетливо.
– Правда нравится? Неужели?
– Да, правда.
Минуту-другую они молча смотрели друг на друга. И оба чувствовали: это – перекресток.
И еще Мадди чувствовала, что ужасно устала – устала притворяться, устала никогда не говорить все, что думала. А теперь перед ней был выбор: позабавляться здесь, в Ривайвле, какое-то время – или стать самой собой.