Точнее, разные, конечно, но единые в своем умении морочить мужские головы. Зачем она меня вызывала? Ведь даже не расспросила о самочувствии, сразу начала с нападения, а после, когда я все же позволил себе лишнее, просто выставила за дверь. Я не в обиде. Поцелуй того стоил!
В этот раз меня никто не ожидал в коридоре. Я думал, Леха поторчит немного тут на стуле, а потом мы, как обычно, потопаем вместе домой. Странно. Я вышел к проходной, но и там его не было. Ну да ладно, значит, у него образовались срочные дела, и Леша отправился домой в одиночку.
Прогуляться пешком? Холодно, зуб на зуб не попадает. Когда же мороз спадет до приемлемых градусов десяти — двадцати. Невозможно! Особенно тяжко приходилось ночью. Я вообще не понимал, как рабочие выносят ночную смену, когда высота ртутного термометра падает все ниже и ниже. Даже днем было невыносимо, а ночью… не спасают ни теплые одежды, ни паровозный пар. Кое-кто из рабочих замерзал настолько, что падал чуть не замертво, и только тогда их относили в более отапливаемые помещения слегка отогреться… а через четверть часа они возвращались, выискивая силы словно из ниоткуда. Конечно, обмороженных конечностей хватало с избытком. Люди теряли пальцы на ногах, забывая, что если ты уже не чувствуешь части своего тела, то это еще не значит, что с ними все в порядке…
Повезло, как раз подъехал, позвякивая, трамвай, я втиснулся внутрь и через полчаса уже был дома.
В этот раз от разговора с соседями отвертеться не получилось. Степан Григорьевич — сидел на кухне в гордом одиночестве и пил чай. Заприметив меня, как обычно пытавшегося проникнуть в комнату тихой сапой, он шумно откашлялся и сказал:
— Дмитрий! А ну, иди сюда, составишь мне компанию! Почаевничаем! Я как раз свежий заварил!
— Сейчас, только переоденусь!
Соседи у меня были неплохие, я уже успел привыкнуть к ним за эти недели, вот только совершенно не понимали, что после смены мне не хочется ничего, кроме как рухнуть пластом в кровать и лежать там до следующего утра. Но требуется оказать почтение, все же в одной квартире живем, в коллективе. Без чувства взаимного уважения и уступок друг другу никуда.
Через десять минут я уже сидел на колченогом, чуть пошатывающемся деревянном табурете на кухне за столом и пил крепкий черный индийский чай, неведомым образом оказавшийся у Степана Григорьевича в закромах. Пили с шиком, по-купечески, из блюдец, долго дуя на поверхность, потом с всасывающими звуками втягивая обжигающую жидкость, а после громко выдыхая, мол, ах, как хорошо!
У соседа нашлись и пара сухариков вприкуску. Ляпота! Безмятежность! Ощущение бесконечности жизни. Чаи гонять нужно правильно, поспешишь — и не будет этого мига блаженства, не познаешь вселенную, а просто выхлебаешь кипяток — ну кому это надо?..
— Вот скажи мне, Дмитрий Иванович, — Степан Григорьевич предпочитал обращаться ко мне со всем официозом, как к взрослому, — на вашем заводе все хорошо?
— Более чем, — осторожно кивнул я, не совсем понимая, к чему он ведет, — работаем сверх нормы, план перевыполняем, фронт обеспечиваем!
— Да это все я понимаю, — сосед отхлебнул чаю, чуть закашлялся, а потом невпопад добавил: — Пряник бы сейчас…
Лично мне хватало и сухарика, но я терпеливо ждал, пока он продолжит свою мысль.
— Знаешь, Дмитрий Иванович, я долго пожил, и могу сказать, что во все времена жизнь одинакова, и люди одинаковы, но вот мораль… она разная. Именно развитие морали двигало человечество по пути прогресса во все времена. Представь себе, всего триста лет назад во Франции дворяне покупали себе места на балконах, чтобы любоваться на казни преступников. А те, кто победнее, стремились попасть в первые ряды толпы, приводя с собой детей. Это было для них сродни похода в синематограф или театр… можешь ты себе подобное представить сейчас?
Я пожал плечами, но подробный ответ Степану Григорьевичу и не требовался. Он нашел уши, готовые его слушать, и вливал в них все накопленное за долгие дни размышлений. Что же, я готов выслушать, с меня не убудет. Тем более что мыслил он разумно, и я думал примерно в том же ключе.
— Да что там триста лет назад… совсем недавно, уже при моей жизни случалось всякое. Людей убивали за понюшку табака, а после — и за меньшее… но времена ведь изменились? Страшная война идет, безумная, беспощадная. Гитлер хочет истребить славян почти целиком, оставив лишь малую часть прислугой для своей нации и подневольными работниками для будущих целей Германии. Мы для него — не люди! Мы — животные или сродни им. И если европейцев он пощадит, то нам подобного ждать не стоит. Он истребит нас ровно настолько, насколько это будет необходимо для его дальнейших целей. Именно поэтому мы не можем отступать… проигрыш в войне будет не просто временной неудачей, нет, мы лишимся всего: самой страны, людей, национальной идентичности… нас попросту не станет!
Безусловно, я был с ним согласен. Я учил историю, и то, до чего Степан Григорьевич дошел своим умом, я читал в толстых учебниках. И план «Ост» — он же план «Восток» в свое время штудировал, не слишком подробно, но все же помнил основные моменты.
Германская империя — единственное полноценное государство на всем континенте. Все остальные страны, некогда составляющие Европу, теперь называются рейхскомиссариатами. Рейхскомиссариат Франция, р-к Норвегия, р-к Италия, р-к Дания, р-к Нидерланды и другие. Естественно, таких стран, как Польша, Литва, Латвия, Эстония, Белоруссия больше не будет. Останется только р-к Остланд. Дальше на востоке существуют р-к Москва, р-к Сибирь, р-к Украина, р-к Туркестан, р-к Кавказ, р-к Китай и прочие. Каждый рейхскомиссариат возглавляет имперский комиссар, назначаемый напрямую из Берлина. Единственная правящая партия — национал-социалисты. Полный контроль во всех сферах и тотальное доминирование главенствующей идеологии.
Сам статус рейхскомиссариата должен колебаться от «поднадзорного свободного государства» до «временного протектората», при этом территория не будет являться непосредственной частью Германии.
Внутри Германской империи проповедуется культ силы и здоровья. Все калеки, недееспособные, умственно отсталые уничтожаются еще в детском возрасте. Только полностью здоровый человек может называться немцем или же входить в близкий круг избранного немецкого общества.
Люди