увидел, как к Зеленому Камню начинает восхождение Она. Он не видел Ее с прошлой весны и потому встал на окрепший хвост, чтобы лучше разглядеть свою подругу. Она была короче его, но такая же, как сам он, радужная, но более тонкая. Она изо всех сил стремилась к нему, и кольца его тела, на которые он уверенно теперь опирался, подрагивали не от напряжения и непривычки, а от предвкушения встречи и счастья...
Дерзнувший помочь своему народу увидел их на песке вытянувшихся, сплетенных в косицу. Они отдыхали. И он решил подождать. Златобрюх Извечный давно слышал его шаги. Он знал: человек не потревожит его пределов без надобности. И потому ждал его, хоть и не спешил освободиться от объятий подруги. Но вот шаги стихли, и Златобрюх нежно, не прерывая сна Ее, медленно выполз из прохладной живой спирали.
Когда живой короной он охватил голову Зеленого Камня, человек заговорил. Он рассказал и о зловещей звезде, и о черной стае, и о коварстве предводителя, и как потекла в жилах некоторых его собратьев вода вместо крови...
Златобрюх слушал, все туже сжимая голову Зеленого Камня кольцами своего сильного длинного тела. Человек кончил говорить. Златобрюх отпустил мышцы и легко соскользнул сначала к корням Зеленого Камня, затем радужным ручьем потек по отвесной рыжей стене обрыва к морю. Оно приняло его и забурлило.
Человек не знал, что море слышало его рассказ. Человек не был уверен тогда в том, что сам Златобрюх Извечный что-то слышал, а если слышал, то понял из его рассказа, а если понял, то захотел, а если захотел, то сможет помочь...
Человек стоял, испытывая давно забытое чувство. Он любовался игрою воды, вобравшей первое солнечное тепло, и совершенно-прекрасным телом могучего Златобрюха Извечного.
Вдруг поднявшийся высокий ветер стал раскачивать море, и оно стало выталкивать одну за одной все более высокие волны. Вот уже вода моря захлестнула почву, на которой стоял человек. Тот отступал и отступал так, пока не оказался на вершине холма. Чем выше поднималось море, тем ниже опадал огонь над кратером холма. Не замечал этого человек. Он смотрел во все глаза, как вода моря обступала соляную гору со всех сторон, как закружили над ее вершиной напуганные черные птицы. И чем выше поднималась вода, тем беспокойнее кружила над ней черная стая. А когда вода скрыла белую вершину, птицы, покружив над сомкнувшейся водой, злобно крича, поднялись в небо и устремились к солнцу. Они посчитали, что это оно виновато в свершившемся, и решили отомстить ему. Человек видел, как солнце встречало зловещих гостей. Одна за другой птицы падали в его золотую пучину и сгорали в ней. Когда человек опустил глаза, то увидел: море вернулось в свои пределы, а на месте соляной горы раскинулось белое озеро...
Человек бросился вниз, к людям. Он видел: они бегут к морю, черпают его воду, пьют ее, и их бледным бескровным лицам возвращается былой цвет, цвет жизни. Хлебнул той воды и дерзнувший помочь своему народу. Хлебнул, и закружилась у него голова. Была влага не сладкой, как всегда, а соленой...
С тех пор вода в море солона. Но еще солонее вода озера, появившегося на месте горы Актуз. Вернулось счастье народу этой земли, но не такое, каким его знали жители этих мест раньше. Прежнее счастье было легкое. Новое счастье стоило трудов, мозолей, пота, а чаще всего крови. Сначала пришлось людям бороться за кусок хлеба, затем проливать кровь за свободу, ведь враги узнали дорогу в обетованный край... Долгое время людям этой земли недоставало того, чего когда-то было здесь вдосталь — хлеба и воды... Долгое время страдали эти, казалось бы, добившиеся большого счастья люди от постоянного своего врага — засухи. Но теперь и она бессильна.
НОЧНОЙ ПЕРЕПОЛОХ
Степан любил ночные смены. Особенно такие, когда в котловане он оставался один, как в эту ночь. Котлован под реактор занаряжены копать четыре экскаватора и скрепер. Оранжевые, компактные и мощные, эти машины разместились по разным углам довольно глубокого уже карьера. Скрепер и один экскаватор помалкивают — им в дневную смену, другой экскаватор за час до начала сухой грозы сломался.
Третий все еще работает в горах, на строительстве пансионата. Поломки, как эта, переброска техники с одного объекта на другой и многое другое задержали срок закладки основания реакторного отделения почти на три месяца. Как ты его начнешь закладывать, если котлован не готов. Степан по этому поводу не волновался, как его напарник и бригадир Никита Вороной. Тому было отчего переживать. В начале года он, комсорг стройки, от имени бригады выступил в газете с обещанием сдать котлован под монтаж еще в апреле. Но кто знал, что Энергострою вздумается именно в это лето сооружать пансионат. А тут в январе корреспондент приехал. К Никите подвалил. Тот и высказался: мол, если с техникой будет все в порядке, то есть не будут ее забирать на другие объекты, — сдадим котлован досрочно. Сам Степан слыхал, что и как говорил бригадир. В газете же оговорки насчет техники не оказалось. Никита, как знал, специально оговорился. А корреспондент взял эту важную оговорку и выкинул. Потом спрашивали у него, зачем же так сделал? А он улыбается: не помещался материал, пришлось строку срезать. Как будто нельзя было срезать какую-то другую строку.
Степан думает об этом недолго. Он бы об этом и не помнил, если бы не поломка на соседнем экскаваторе. Будет котлован. Будет отделение для реактора. Все будет, коль столько техники и людей брошено на строительство. Куда денется? Работа с размахом. Это тебе не траншеи под водопровод или дренаж рыть. Отработаешь смену, особенно в ночь, утром оглянешься на сотвореное — сердце прыгает. Наворотил сколько!
Степан видит, как в свете прожектора зубастый ковш входит в суглинок, как система тросов и шарниров без напряжения поднимает ковш и несет его на бруствер, как металлическая пасть, словно живая, распахивается, и ее содержимое, легко ухнув, выпадает на отвал. Две такие порции — и КамАЗ полон. Машины тоже часа полтора как отправились в гараж. У них свое расписание. Степан сбрасывает грунт на насыпь. Завтра подберут погрузчики.
Он любит смотреть и направлять движения своей машины. В полном одиночестве, как сейчас, он норовил так настроиться, чтобы почувствовать каждое ее движение, каждое трепетанье, слиться с нею в одно