– Во-первых, я никого не обвиняю, – прервала его Леокадия.
– Это свидание, про которое вы говорили...
– Про свидание я не говорила. Свои свидания она устраивает не здесь, если она вообще их устраивает, и я ничего про это не знаю. Я сказала, что она придет сюда не ради тебя, и от своих слов не отказываюсь.
– Но вы сказали это таким тоном, – вздохнул Морис, начиная успокаиваться, – как будто она придет сюда ради другого.
– Точно, – жестко отрезала вдова. – Завтра Флоретта придет сюда не ради тебя, но ты должен взять себя в руки и успокоиться.
– Почему же?
– Потому что потому. У мадемуазель Валентины есть от меня секреты, хотя она и пользуется мною в своих целях. Будет ли она скрытничать с тобой – не знаю, разбирайся сам. Ты недоволен тем, что я сказала, может быть, ты прав, но я в конце концов женщина и уж себя-то хорошо знаю. Не обижайся, если я сравню себя с твоей пассией. Так вот: женщины вроде меня еще не самый худший случай: они пойдут в огонь и в воду ради тех, кого любят. Могу доказать, что говорю правду... Ладно, малыш, – добавила она, меняя тон, – именно потому, что я знаю себя, я не верю другим женщинам.
Морис, глядя на нее испуганным взглядом, тихонько спросил:
– А вы его видели?
– Кого? '
– Другого.
– Никогда.
– Она вам говорила о нем?
– Говорила.
– Сжальтесь же надо мной, умоляю вас, скажите наконец все...
– Это я и пытаюсь сделать, но ты падаешь в обморок от каждого слова.
– Он молод?
– Довольно молод и вроде бы красив, как Аполлон.
– Нет! Вы решили меня уморить!
– Вот еще, – возмутилась укротительница, – совсем напротив. Из вас двоих тебя я люблю больше, чем Флоретту, и хочу, чтобы при разговоре с ней у тебя были все козыри. Понятно?
Вместо ответа Морис с удрученным видом подпер голову рукой.
– Повторяю: успокойся, – увещевала его укротительница. – В этом мире ничто не дается без боя, а мадемуазель Валентина, по моему мнению, стоит того, чтобы повоевать за нее.
– Повоевать? Эх, если бы дело было только в этом... – огорченно протянул Морис.
– Я не знаю, в чем дело, надо разобраться. Коли она и питает к нему какие-то чувства, то, похоже, чувства эти совсем не похожи на любовь. Я же говорила, в этом деле есть какая-то опасная тайна, и не исключено, что он в эту тайну замешан. К тому же ей нужен защитник, а ты уехал за тридевять земель.
– Но теперь я здесь, – заметил молодой лейтенант. – Продолжайте.
– Вот так-то лучше: ты, кажется, приходишь в себя, и можно говорить с тобой откровенно. От мужчин-слабаков нет никакого проку. Ну что, собрался с силами?
Тогда продолжаю. Всем известно, что бродить в потемках у Ботанического сада небезопасно: нашу набережную, начиная с больницы Отель Дье и досюда, не назовешь уютной, после девяти вечера элегантная публика сюда не заглядывает и правильно делает – в разбойничьем лесу и то спокойнее. А наша Флоретта выбрала именно эту дорогу, оставив свой фиакр по ту сторону площади – не хотела, чтобы кучер знал, куда она направляется. Можешь не хмуриться, дорогуша, девочка приходила сюда ради тебя. Так вот, на обратном пути с ней приключилась история, к счастью, не такая уж и серьезная: к ней пытались приставать пятеро или шестеро сопляков. Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы на сцену выступил некий молодой герой.
Морис невольно сжал кулаки, а укротительница сквозь смех промолвила:
– Не надо боксерской стойки, малыш, соперник пока далеко. Неужели ты предпочел бы, чтобы она отбивалась от хулиганов в одиночку?
– Значит, он ее защитил?
– Разумеется, защитил. Храбро бросился на юнцов и в миг разогнал всю стаю. Это всегда производит впечатление.
– Она не знала, кто он?
– Тут-то и начинается самое интересное. Когда она денька через три снова явилась ко мне, то сказала: «Моя тайна больше не принадлежит мне». И, поведав мне о своем приключении, добавила: «Невозможно, чтобы господин Реми д'Аркс не узнал меня».
– Реми д'Аркс! – повторил Морис. – Это имя надо запомнить.
– Запомни, малыш, – одобрила Леокадия, – и при случае не забудь поблагодарить за проявленную учтивость: он даже не пытался вступить с девушкой в разговор. Проводил до кареты, раскланялся и ушел. Вот как поступают истинно благородные люди.
– И потом она его встретила снова?
– Еще бы! Это один из завсегдатаев салона ее тетушки герцогини.
– И что же, он намекал на это ночное происшествие?
– Сразу видно, что ты сюда явился от арабов. Он не проронил об этом ни слова. Флоретта еще вчера мне рассказывала: «До этого случая он был со мной очень немногословен, а теперь вообще разговаривать перестал. Избегает меня очень усердно, словно опасается вогнать в краску».
– И чем больше он ее избегает, тем больше она о нем думает, – пробормотал молодой лейтенант.
– Ясное дело. Такое уж обыкновение у прекрасного пола.
– Но тогда я не понимаю, как можно объяснить их завтрашнее свидание?
– Я вовсе не говорила, что Флоретта придет сюда на свидание с господином д'Арксом.
– Не скрывайте от меня ничего, мама Лео, прошу вас!
– Я не скрываю от тебя ничего, мой бедный малыш, хотя начинаю жалеть о своей болтливости: ты выглядишь, как после больницы. Но я не могу рассказать тебе больше того, что знаю сама, вернее, о чем мне удалось догадаться.
Один раз Флоретта обронила в моем присутствии странную фразу: «С какой стати он оказался в такой час и в таком месте?» В другой раз мне удалось узнать, что этот самый Реми д'Аркс, а он, кажется, королевский прокурор, по собственному почину и без помощи полиции затеял в нашем парижском лесу такую охоту, в которой легко потерять собственную шкуру. Ты можешь возразить, что каждый должен заниматься своим делом и что для подобных охот существует господин Видок, но Реми д'Аркс, несмотря на свой невозмутимый облик впал в настоящий раж, к тому же он бесстрашен, как зуав[4]. Я не знаю имени человека, который должен прийти завтра и который уже приходил сюда; это малый очень неприглядного вида, и работает он за деньги: я видела, как Флоретта давала ему банковский билет. Для чего ей нужен этот человек – понятия не имею, мне удалось уловить одно только слово, кажется его имя: Куатье.
Она произнесла это слово тихо и как-то испуганно.
Молодого лейтенанта обуревали противоречивые чувства: с одной стороны, его мучила ревность, с другой – невольное любопытство, разбуженное последними словами вдовы, облегчало страдание. Чем откровеннее делалась собеседница, тем внимательнее слушал Морис. Имя таинственного визитера, которому Флоретта давала деньги, наполнило юношу тревогой, хотя было ему совершенно незнакомо.