— Нет, Док, — говорит Старейшина. — Очень важно, чтобы ты понимал, чтобы она понимала, что да, мы могли бы просто выбросить ее в космос. Могли бы, — повторяет он, впиваясь в меня взглядом.
— Но не выбросим, — твердо произносит доктор. — Пусть остается в Палате. Это оградит ее от большинства людей. Здесь она больших хлопот не доставит.
— Думаешь? — спрашивает Старейшина, его голос звучит мягче, но все же с сомнением.
— Уверен. К тому же скоро начнется Сезон. Это всех отвлечет.
Прищурившись, Старейшина смотрит на доктора. Что-то в этих словах ему не понравилось, это точно. Он открывает рот и тут замечает на себе мой взгляд и смотрит в ответ.
— Выйдем на минуту, Док, — приказывает Старейшина.
Вид у доктора неуверенный. Виноватый.
— Не обращайте на меня внимания, — говорю я, откидываясь на стуле. — Можете говорить при мне все, что угодно.
Старейшина поворачивается к двери.
— Док, — командует он.
Доктор вскакивает с места и следует за ним.
Как только дверь за ними закрывается, я подлетаю к ней и прижимаю ухо к металлической поверхности. Ничего. Возвращаюсь к столу доктора, вынимаю карандаши из стакана и прикладываю его к двери, как в старых диснеевских фильмах. Все равно ничего.
— …прошлый раз! — рычит вдруг Старейшина громко, что я чуть не роняю стакан. Плотно прижимаю ухо к двери, пытаясь расслышать хоть что-нибудь.
— Все не так, как в прошлый раз, — шипит доктор. Должно быть, он стоит ближе к двери — слышно его лучше, хоть он и не вопит. Очень даже может быть, что он специально для меня так встал.
Но тут Старейшина тоже понижает голос, и теперь мне удается уловить лишь обрывки фраз: «Неужели?.. Начинается Сезон… кто-то отключил… опять… и ты…»
— Ты сам знаешь, это не может быть снова он, — говорит доктор. Дальше бормотание, он что-то говорит, но уловить удается лишь одно слово: «невозможно».
— Ат-сам? — Этот странный выговор тоже не помогает расслышать.
— Что — я? — удивляется доктор.
— Ты, — издевка в голосе Старейшины слышна даже через металлическую дверь, — ты, можно сказать, готов был принять его сторону, не отрицай.
— …нелепость, — бурчит доктор. — С таким же успехом это мог быть ты.
Снова низкий гул. Такое ощущение, что Старейшина на самом деле рычит.
— А что? — восклицает доктор. — Старший говорил, ты рассказываешь ему о причинах разлада. Откуда мне знать, может, все это просто какой-то сумасшедший способ испытать мальчика? Что-то там, что-то там, — из-за дурацкой двери слов не разобрать, — как в тот раз.
Голос Старейшины раздается все громче и ближе. Какой-то шум, и прежде, чем я успеваю пошевелиться, дверь распахивается. Доктор натыкается на меня, и на этот раз я и вправду роняю стакан. Он с гулким звуком катится по полу, пока мы трое стоим, молча уставившись друг на друга.
Выражение лица у старика жесткое и сурово.
— Я буду лично контролировать эту… ситуацию, — говорит он, но смотрит на доктора, а не на меня. Одернув тунику, поворачивается к выходу, но останавливается и смотрит на меня. — Не выходи с территории Больницы. Я еще не решил, что с тобой делать.
— Я тут что, в тюрьме? — кричу я ему вслед.
— На этом корабле мы все в тюрьме, — бросает он, уходя.
— Не обращай внимания, — говорит доктор, пытаясь потрепать меня по плечу. Я сбрасываю его руку. — Не станет он тебя никуда выбрасывать.
— Ага. — Что-то не верится.
— У тебя в комнате есть все необходимое. Пока поживешь там. Может, какие-нибудь вопросы?
Он что, правда собирается притворяться, что ничего не случилось? Будто я не слышала, о чем они спорили? Ну, ладно, допустим, всего я действительно не слышала, но и части хватило за глаза.
— Что случилось в прошлый раз? — спрашиваю я.
— В каком смысле? — доктор снова садится за стол и любезно указывает на стул напротив. Плюхаюсь на сиденье.
Он делает вид, что не замечает моего взгляд.
— Да ладно. Рассказывайте.
Принимается поправлять карандаши, которые я вывалила из стакана на стол. Нет, у него точно ОКР[2]. Но с другой стороны… кто знает, тот ли он, кем кажется. Со мной он ведет себя так же отстраненно, как со Старейшиной. Едва ли я ему нравлюсь… но все же он за меня заступился, когда старик начал угрожать выбросить меня в космос. А как он относится к самому Старейшине… Вроде бы уважает, может, даже боится, но при этом придвинулся ближе к двери, когда я пыталась подслушать разговор. Мог он сделать это специально? А теперь… он ждет, что я задам правильный вопрос? Или я просто все это выдумываю?
— Во время прошлого Сезона, — начинает он, — у нас были небольшие проблемы. Но это никак не связано с происходящим сейчас.
— А вдруг связано? Почему вы так уверены?
— Потому что тот, из-за кого эти проблемы тогда возникли, мертв. Еще вопросы?
Он сердится. Может, уже сожалеет о своем обещании не выбрасывать меня с корабля. Он любит порядок, а я уже не раз дала понять, что не похожа на его карандаши, меня так просто на место не поставишь.
— Да, — тон выходит очень враждебный. — Почему меня разбудили раньше срока? Что там произошло?
Доктор хмурится.
— Точно не знаю, — произносит он, наконец. — Но, кажется, тебя кто-то… отсоединил.
— Отсоединил?
— Криокамеры оборудованы довольно примитивными электроприборами, которые следят за температурой и системами жизнеобеспечения. Тебя просто… отключили от источника питания. Выключили. Выдернули из розетки.
— Кто это сделал?! — я вскакиваю на ноги. Рука доктора дергается в сторону пластыря. Я снова сажусь, но дыхание успокоить не удается, и сердце бьется как бешеное. Разговор в коридоре, а теперь еще это… здесь определенно происходит что-то нехорошее. И я оказалась в центре всего этого.
— Пока мы не уверены, но выясним, — говорит он и добавляет так тихо, что я едва слышу: — но у этого человека должен был быть доступ. — Его взгляд упирается в дверь, и я знаю — он думает о Старейшине. Это бред: Старейшине я ничем не мешала, пока не проснулась. Но… зачем вообще кому-то отключать меня? Чтобы убить? Но почему меня? Я ведь второстепенна, как любезно подчеркнул доктор.
И тут все размышления отступают на второй план — в голову мне приходит самый главный вопрос.
— А мои родители? Тот, кто отключил меня, попытается и до них тоже добраться? — вспоминаю, как захлебывалась криораствором, как думала, что утону в том ящике. Не хочу, чтобы это чувствовали мои родители. Если крышки откроют слишком поздно, когда лед уже растает, я рискую потерять их навсегда.
— Возвращайся в свою комнату и отдыхай. Постарайся не думать о плохом. Можешь быть спокойна, твои родители и остальные замороженные — в безопасности. Старейшина за этим проследит.