Читать интересную книгу Ночь Томаса - Дин Кунц

Я прочел не один триллер, авторы которых писали: «Воздух напитывался яростью» или «Ярость собиралась над головой, как черное грозовое облако». Я всегда считал, что мастерскими такие строки не назовешь, но, может, они заслуживали и Нобелевской, и Пулитцеровской премии.

— Возьми меня за руку, — повторил Хосс Шэкетт.

— Я уже встречаюсь с одним человеком.

— Какой смысл встречаться, если у тебя оторван конец?

— У нас все равно платонические отношения.

Мои руки лежали на столе. С быстротой молнии он схватил мою левую руку, сжал своей.

Бетонная камера исчезла. Я вновь стоял на Армагеддон-Бич, залитый алым светом.

Чиф Хосс Шэкетт не относился к тем людям, которые с готовностью демонстрируют, что они чувствуют или думают. Но когда он отпустил мою руку, вернув меня в реальный мир, и откинулся на спинку стула, я понял по его чуть расширившимся зрачкам, что разделил с ним свое видение.

— И что все это означает? — спросил я.

Он не ответил.

— Потому что со мной такое случилось лишь однажды, и меня это пугает.

Его суровому, мужественному лицу позавидовал бы и Сталин. Подчелюстные мышцы скрутились в узлы, словно он грыз грецкие орехи.

— Ничего подобного… передачи снов… раньше не бывало, — продолжил я, — и мне так же не по себе, как и вам.

— Передача снов.

— Мне приснился этот сон. А теперь люди прикасаются ко мне, и я в него возвращаюсь. Что здесь… Сумеречная Зона?

Он наклонился вперед, и у меня создалось ощущение, что тираннозавр, прогуливающийся по Юрскому парку, вдруг обернулся и остановил на мне свой взгляд.

— Ты кто? — спросил он.

— Понятия не имею.

— Знаешь, я могу не просто спросить.

— Сэр, я ценю тот факт, что вы просто спрашиваете. Действительно ценю. Но я серьезно. У меня амнезия.

— Амнезия?

— Да.

— Это печально.

— Не то слово. Не знать свое прошлое, кто ты, откуда, куда идешь. Это крайне печально.

— Ты сказал преподобному Морану, что твое имя Тодд.

— Сэр, клянусь, это всего лишь имя, которое я ему назвал. Мог бы сказать Ларри, или Верной, или Руперт, или Ринго. Я могу быть кем угодно. Просто не знаю.

Он вновь уставился на меня. У него получалось. Секунда проходила за секундой, все более убеждая меня, что он откусит мне нос, если я не выложу все, что знаю о себе. И это будет только начало.

Я понимал, что мой поступок он расценит как слабость, но пришлось отвести взгляд, прежде чем его глаза высосали бы из меня душу. Я пристально оглядел свою левую руку, чтобы убедиться, что он вернул ее мне со всеми пальцами.

— При тебе нет ни одного документа, который мог бы удостоверить твою личность, — в голосе чифа звучала серьезность Дарта Вейдера.

— Да, сэр. Совершенно верно. Будь у меня такой документ, я бы знал, кто я.

— Мне не нравится, что по моему городу ходят люди без идентификационных документов.

— Разумеется, сэр, вам и не может такое нравиться, вы же сотрудник правоохранительных органов. Будь я на вашем месте, мне бы тоже не понравилось, пусть даже Конституция и не требует, чтобы человек постоянно имел при себе удостоверение личности.

— Так ты — специалист по Конституции?

— Нет. Хотя все возможно. Я этого не узнаю, пока ко мне не вернется память. Я думаю, меня ударили по голове.

Осторожно я ощупал шишку, появившуюся после того, как Уиттл ударил меня фонарем.

Чиф наблюдал, как я ощупываю шишку, но комментировать не стал.

— Тот, кто нанес мне удар, приведший к амнезии, должно быть, забрал мой бумажник.

— Когда тебя ударили? Этим вечером на берегу?

— На берегу? Этим вечером? — Я нахмурился. — Нет, сэр. Я думаю, это произошло гораздо раньше.

— В моем городе людей не бьют по голове при свете дня.

Я пожал плечами.

Понятное дело, ему это не понравилось. Но ведь сделанного не вернешь.

— Так ты говоришь, по голове тебя ударили до того, как ты во второй половине дня прыгнул с пирса?

— Да, сэр. Собственно, мои воспоминания начинаются с того, как я иду по мосткам к пирсу, гадая, кто я, где я и ел ли я ленч или нет.

— Почему ты прыгнул с пирса?

— После того как я потерял сознание от удара по голове, сэр, едва ли от меня можно было ждать адекватного поведения.

— Почему ты сказал Утгарду, что надвигается тридцатифутовая волна цунами?

— Утгарду?

— Утгарду Ролфу.

— Это такой человек, сэр?

— Ты его вспомнишь. Ходячая гора с крошечной бородкой под нижней губой.

— Ах да. Гигант. Отменно разбирается в гавайских рубашках. Хотя я не помню, что говорил ему о цунами. Должно быть, еще не пришел в себя после того удара по голове.

— Утгард положил руку тебе на плечо… и увидел то же самое, что я несколькими минутами раньше, когда коснулся твоей руки. Он мне все это описал.

— Да, сэр. Он и вы. Такое уже произошло дважды. Этот сон я видел, когда лежал без сознания, до того, как понял, что иду по мосткам, направляясь к пирсу.

— Расскажи мне о своем сне.

— Рассказывать особенно нечего, сэр. Вы все видели. Красное небо, море, полное света, песок такой яркий, очень пугающий.

Зрачки чифа расширились, словно он намеревался погасить свет и охотиться на меня, как змей — на мышь.

— Очень пугающий, — повторил я.

— И что, по-твоему, он означает?

— Означает? Сон, сэр? Я никогда не видел сон, который что-нибудь означает. Такое бывает только в старых фильмах с цыганками.

Наконец он отвел от меня взгляд. Так долго смотрел на третий стул в углу, что и я повернулся в ту сторону.

Там сидел мистер Синатра. Не знаю, как давно он сюда пришел. Ткнул в меня пальцем, как бы говоря: «Хорошо выглядишь, парень».

Хосс Шэкетт не видел Председателя. Он смотрел в пустоту, возможно рисуя в своем воображении увиденный мною разгром.

Потом чиф принялся разглядывать ухоженные ногти, словно хотел убедиться, что под ними не осталось запекшейся крови человека, которого он допрашивал передо мной.

Посмотрел на дверь, как я предположил, вспоминая, насколько эффективно она заглушала крики тех, кто побывал в этой комнате до меня.

А когда взгляд его сместился к низкому потолку, Хосс Шэкетт улыбнулся. И такая у него была улыбка, что, подними он в этот момент голову к чистому небу, птицы умирали бы в полете.

Наконец его заинтересовала металлическая поверхность стола. Он даже чуть наклонился вперед, чтобы получше рассмотреть свое замутненное изображение. За долгие годы полировка заметно потускнела, залапанная тысячами потных рук.

Отражение совершенно не напоминало его лица: какой-то калейдоскоп темных и светлых пятен.

Его, однако, это устраивало, более того, нравилось, потому что он вновь улыбнулся.

Блуждающий взгляд чифа Хосса сводил меня с ума, и я бы предпочел, чтобы он посмотрел на меня.

Мое желание услышали. Наши взгляды встретились.

— Сынок, что ты на это скажешь… почему бы нам не стать друзьями?

— Буду счастлив, сэр.

Глава 26

Изменениям, произошедшим с чифом Хоссом Шэкеттом, могли бы позавидовать и разумные инопланетные машины из основанного на игрушках фильма «Трансформеры», которые из заурядного «Доджа» могли превратиться в гигантского робота, массой в сотню раз превосходящего исходный автомобиль.

Я не хочу сказать, что чиф внезапно заполнил всю камеру и меня отнесло в единственный оставшийся пустым угол. Нет, он превратился из мистера Хайда, если мистер Хайд был садистом-надзирателем в советском ГУЛАГе, в милейшего доктора Джекила, будь доктор Джекил шерифом маленького городка, где самым ужасным преступлением за последние двадцать лет стала кража Лулами рецепта джема из корня ревеня у Боббиджун, который эта самая Лулами попыталась выдать за свой на конкурсе окружной ярмарки.

Злобная ухмылка уступила место улыбке доброго дедушки из любого телевизионного рекламного ролика, в котором задействованы маленькие дети, играющие со щенками.

Подчелюстные мышцы расслабились. Как и все тело. Словно хамелеон перебрался с серого камня на розу, вот порозовела и его кожа.

Что удивительно, изменилась даже змеиная зелень глаз, теперь на меня смотрели ирландские глаза, счастливые и лучащиеся. И улыбались уже не только губы, но и глаза, и все лицо, каждая морщинка, каждая ямочка демонстрировала доброжелательность.

Прежний Хосс Шэкетт никогда не стал бы начальником полиции Магик-Бич, поскольку это была выборная должность. Я видел перед собой другого Хосса Шэкетта — политика.

И очень огорчился, что в этом году проведение выборов не предполагалось, потому что хотел, чтобы прямо из камеры он отправился агитировать избирателей, расклеивать плакаты, рассказывать о проделанной работе, помогать рисовать свой портрет на стене четырехэтажного дома.

Мистер Синатра подошел к столу, чтобы поближе рассмотреть чифа. Повернулся ко мне, изумленно покачал головой, направился в свой угол.