В первый момент я совершенно растерялась, и даже не попыталась воспротивиться. Потом растерялась ещё больше, но уже от самого поцелуя: так меня прежде никто не целовал. Так увлечённо, жадно, почти грубо, отчаянно, будто это был не поцелуй, а что-то совсем другое, более значительное и важное. Так, должно быть, глотает воздух утопающий, в последний момент вырвавшийся из пучины.
Меня бросило в жар. Тело мужчины даже сквозь два слоя плотной ткани казалось горячим, а объятья были настолько крепкими, что стало тяжело дышать, и именно это меня в конце концов отрезвило. Я изо всех сил упёрлась ладонями ему в грудь, мотнула головой, вырываясь. К счастью, удерживать меня Одержимый не стал. Даже почему-то не стал перехватывать мою руку, влепившую ему пощёчину; хотя, наверное, мог. Более того, он как будто её не заметил, хотя била я от души, и ладонь от удара горела. Смотрел на меня с непонятным выражением в глазах и насмешливой ухмылкой, и молчал. Немая сцена продлилась пару секунд, не дольше. Когда Ветров быстро, будто машинально, облизал уголок губ, я поняла, что ещё несколько мгновений, и я сорвусь, устроив ему совершенно безобразный скандал. Выход оставался один: просто сделать вид, что ничего не случилось, и отвлечь себя работой.
— У вас десять секунд на сборы, — тщательно следя за интонацией, чтобы не сорваться на шипение и не цедить слова сквозь зубы, и выражением лица, чтобы не выказать ни смущения, ни раздражения, проговорила я и направилась к выходу. Надо было зайти к себе в комнату и забрать плащ, после чего — выйти наружу и позвать сопровождающего. Это тоже был известный факт: на выделенную делегации территорию местные не заходили принципиально. Что дополнительно подтверждало теорию о существовании некоего ближнего круга, в который допускались далеко не все.
— Упрямая, — с отчётливым одобрением в голосе потянул Одержимый. — Мне это нравится.
Я предпочла сделать вид, что ничего не слышала. Хватит с меня на сегодня Ветрова, да и не только на сегодня. Кажется, с таким стимулом, как возможность больше не видеть этого человека, я способна свернуть горы и вывернуть этих варов вместе с их плащами наизнанку.
Сейчас я очень радовалась наличию этих плащей. Иногда, вот как теперь, отсутствие необходимости «держать лицо» здорово облегчает жизнь.
Губы после поцелуя горели, до сих пор ощущая его вкус. Горели щёки — не то от стыда, не то от возмущения. А ладонь так вообще почти болела, но здесь у меня было утешение: я очень надеялась, что след на щеке Одержимого продержится подольше и доставит ему побольше неприятностей. В конце концов, не может же этот мужчина быть совсем деревянным, должен хоть что-то ощущать! Но, с другой стороны, если судить по поведению и ощущениям в ладони, шансов на подобное было немного.
Ситуация раздражала невероятно. Наверное, потому, что я давно отучила себя от самообмана, и теперь отчётливо понимала: Ветров мне нравится. На самом примитивном, физиологическом уровне. В этом не было совершенно ничего удивительного; при всех недостатках воспитания и поведения, он обладал определённым обаянием, да и с точки зрения инстинктов и всё той же биохимии воспринимался… мужчиной. Во всех смыслах этого слова.
Смешно, но я даже догадывалась о причинах подобной собственной реакции. Определённо, не стоило так уж окончательно ставить крест на собственной личной жизни, погружаясь с головой в работу. Сколько прошло с момента моего расставания с Ником? Пять лет, больше?
Наверное, я даже не слишком возражала бы против некоторого сближения с этим человеком, пусть даже это была бы короткая и ни к чему не обязывающая интрижка, если бы не одно «но». Одержимый откровенно развлекался за мой счёт, играл и провоцировал. Им двигал не интерес, не симпатия, даже не желание, а азарт и, может быть, в меньшей степени — любопытство. А опускаться до того, чтобы стать чьим-то охотничьим трофеем… надеюсь, я никогда не начну ценить себя настолько низко.
Нескольких минут тяжёлой тишины, потраченных на ожидание проводника в коридоре возле выделенной нам «квартиры», мне вполне хватило, чтобы взять себя в руки и полностью настроиться на рабочий лад. Теперь я точно знала, что выбрала с Ветровым единственно правильный стиль поведения: холодная отстранённость, безразличие и сдержанность. Сейчас я уже досадовала на себя за ту пощёчину, следовало бы избегать любых проявлений эмоций. Но не настолько, чтобы начинать извиняться.
Для разговора нас сопроводили в другое здание, красное. Но к этому я была готова, это было в материалах по варам. Видимо, у них очень чётко были разграничены «рабочие» и «личные» вопросы и помещения.
— Я готов разговаривать, — сообщил сопровождающий, когда мы разместились в небольшой красно-фиолетовой комнате, из всей обстановки в которой присутствовал только одинокий диван, или, скорее, скамейка в форме кольца с узким проходом с одной стороны. Скамейка, впрочем, оказалась довольно мягкой и удобной. Мы с плащом присели друг напротив друга, а Ветров статуей замер в проходе.
— Какая планета является вашей прародиной? — задала я тот самый первый вопрос. Повисла пауза, — кажется, собеседник задумался, пытаясь понять, что я имею в виду, — и я попыталась уточнить. — Первая планета, где ваш народ был родиться. У людей это — Земля, а где находится ваша?
Странно, но на этот вопрос вар начал отвечать, сочтя это подходящей темой для разговора. Правда, некоторое время пришлось потратить на уточнения чисто технического характера, связанные с согласованием человеческих и варских координат. Да и когда мы всё-таки привязали координаты друг к другу, поверить оказалось довольно сложно.
— Но на этой планете совсем другие условия жизни, чем в остальных ваших мирах, — ошарашенно проговорила я.
— Шицчс — суровый мир. Мы там теперь не жить. Просто память, — спокойно ответил вар. Я некоторое время помолчала, обдумывая информацию.
Та планета с непроизносимым названием, о которой он говорил, во всех наших классификаторах имела только порядковый номер в соответствии со своей звездой, и считалась необитаемой. Разреженная атмосфера, не защищающая от жёсткого ультрафиолета звезды, низкие температуры на поверхности, мизерное количество воды, да и та вся — под землёй. Растительный и животный мир тоже не блистал разнообразием; сложнее простейших и плесени там ничего не было, и поверить, что в подобном мире мог возникнуть такой высокоорганизованный вид, как вары, было чертовски трудно.
— Как ваш вид был появляться? — растерянно уточнила я.
— Как все, из молекул, — невнятно отозвался собеседник.