— Ребята, — сказала Инджин. — Какие вы молодцы…
— Ру-уперт, — нежно позвал Бурхан.
— Да?
— А что, если б мы сейчас отказались? На сколько бы нас тогда засадили?
6. СТРАСТИ МУРОМСКИЕ
БУБУДУМЗЕЛУ ГОМОЯКУБО.
КОНФИДЕНЦИАЛЬНО
Обрат Керсис!
Какие меры приняты против выхода в море эскадры Мак-Магона? Когда эта попытка может произойти? Что планируете делать в случае ее успеха? Сообщите мне через Глувилла.
Робер де Умбрин, эпикифор. Сострадариум, июля 7 дня 839 года от Наказания * * *
К половине десятого Стоеросов двор уже порядком обложили. Не так чтобы совсем уж сплошь, но это — пока. Толпа вокруг все росла да росла.
Жгли факелы, покуривали, деловито обсуждали с какого конца начинать, да где бочки с водой приготовить, чтоб на соседей огонь не перекинулся. Для верности еще и большую пожарную бадью с рыночной площади вернули. Все вроде для одного дела собрались. Но разговоры вели разные.
— Сбежал бы, дурак! И нам проще — кровь зря не пускать.
— Да и своей не умываться…
— Не, не сбежит. Свирипелый! И дружки у него под стать. Чай, не одного положат.
— Всех не одолеют. Кто ж против Заповедного выстоит?
— Никто.
— А жалко купчину.
— Да, такой забавник… С моста его турнули, а он — про сапоги… Сапоги, сапога, кричит, не прихватите!
— А во время драки Агафоний крестом его охаживал. Помнишь, Артамошка?
— Медным! Тут, брат, станешь свирипелым.
— Крестом — это против правил, спору нет. Только сам-то Свиристел чего?
— А чего?
— Да когда его сшиб, диакона то есть, ногами ведь пинать взялся.
— Ну, ногами — эдак совсем не годится, конечно.
— Лежачего!
— М-да. После такого навряд ли кому захочется идти к Свиристелке.
И вот это было общее мнение.
* * *
Однако ж захотелось.
В сумерках к воротам Стоеросовых хоромин бодрым шагом направились два человека. Оба были в иноземного фасона шляпах. И в плащах, оттопыренных шпагами.
Еще за ними семенил мужичок со втянутой в узкие плечи головкой, несоответственным пузцом и с письменным ящиком на боку.
Толпа заволновалась.
— Эй! Куды прете, шалые?!
— Смотрите, потом не выпустим!
— Во! Сбрякнулись…
— Вы чо? Поджаритесь в собственном соку!
Но пришлецы добрым предостережениям не вняли. Один из них решительно заколотил кулаком по воротам.
Во дворе Стоеросовом хрипло рявкнули знаменитые померанские цербертины. Рявкнули разок, рявкнули два, а потом замолкли, — ученые псины. Предупредили, мол, и хорош. Дальше уж сам соображай!
Прошка соображал недолго — снова затарабанил. Тут в щель просунулась крупнокалиберная пищаль.
— Нутко, не балуй, — доброжелательно посоветовали со двора. — Не время еще.
— Али не признаешь, Абросим? — спросил Прошка.
— Ты, чтоль, Прохор Петрович?
— Да вроде как я.
— Ну и ну! А чего пожаловал?
— А в гости.
— В гости? Сейчас?
— Ну да. Пока еще есть к кому. Отворяй. Праздник же!
— Праздник, как же, — проворчал Абросим. — Черт бы побрал такой праздник! А кто там с тобой?
Обенаус приподнял мокрую шляпу.
— Вот те на… — пробормотал Абросим. — Господин барон! Щас, погодите, псов уйму.
Через короткое время звякнули засовы.
— В самом деле — в гости? — изумлялся Абросим.
— А вот, — Прошка распахнул плащ и показал торчащие из карманов бутылки. — Что, примете?
— Убедительно. Ну, коли не боитесь… Хозяин, конечно, рад будет. Сидит один, сыч сычом, от Алены отбивается.
Прошка оглядел пустой двор.
— А где остальные?
— Бабы, да те, кто послабже, — все сбегли. Остальные спят.
— Спят? — удивился Обенаус. — В такое время?
— Ну да. До полуночи еще далековато, ваша милость. Самое время поспать. А то потом уж не поспишь, когда толпа хлынет.
— Это точно, — подтвердил Прошка.
— Все-таки мало я вас знаю, — признался посол. — Хоть и происхождение общее.
— Так и мы вас не лучше знаем, господин барон. И на кой черт границы устраивают? — посетовал Абросим, запирая калитку. — Жили бы лучше так, как земляне, прародители наши, поживали. Вместе, одним миром. Ан — нет, куда там! Поразбрелись все, отгородились.
— Да вот, без ссор не умеем, Абросим Махмудович. Одичали.
— Вот и я говорю, — вздохнул сторож. — Одичали. Господин барон, извините, проводить не смогу. Вы идите прямиком на красное крыльцо, там двери еще не закладывали. Милости просим! А мне тут присматривать надо. Потому как и впрямь одичали…
* * *
В широких сенях, кто на лавке, кто на сундуке, а кто и прямо на полу, действительно спали крупные бородатые мужики. Самые надежные, не привыкшие по кустам разбегаться. Вся Свиристелова гвардия, с которой хозяин прошел и огни, и воды, и сытны огороды.
У стен вперемешку стояли кистени, пики, бердыши. На гвоздях висели разнообразные сабли и ружья. Были в этом арсенале и четырехфунтовая померанская пушка, и магрибская картечница, и пара морских фальконетов на вертлюгах; однако всю эту артиллерию сгребли в угол и применять, похоже, не собирались.
Один из спящих лениво открыл глаз.
— Эй, Федукаст! А где хозяин? — спросил Прошка.
Мужик зевнул, почесал рыжую бороду.
— Да наверху, в горнице своей. С сестрицей все воюет. Времени сколько?
— Десять скоро.
— А, — сказал мужик. — Рано еще.
И перевернулся на другой бок.
Свиристел, как и было сказано, находился в горнице, но уже не только не воевал, но даже и не отбивался. В одной исподней рубахе, мрачный, лохматый, сидел он у окна, поглядывал на толпу за забором, да прикладывал медный пятак к заплывшей скуле. Над ним, уперев руки в боки, возвышалась грозная Алена Павловна.
— Ехала б ты к тетке Авдотье, — уныло сказал Стоеросов. — Или к Евдокии, они ж тебя любят.
Видимо, не в первый раз уж предлагал.
— Я те поеду, щас вот прямо запрягу и поеду, — тихим от ярости голосом отвечала Алена, — но только с тобой, с главным дурнем Стоеросовым!
— Еще чего. Я добро не брошу.
— Не только добро, ты у меня, петушина, про все свои пики да ружья враз перезабудешь! А иначе…
Тут Алена Павловна случайно взглянула в открытую дверь, сильно смутилась и сразу переменила тон.
— Ох, Альфред, это вы?
— Простите, мы без предупреждения, — сказал Обенаус, снимая мокрую шляпу.
Свиристел повернулся. Некоторое время рассматривал пришельцев одним глазом. Потом присвистнул и встал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});