– Думаю, ты исключение из правила… – рассмеялся Френсис. Видно было, что он в хорошем настроении. – Она очень красивая. Правда.
– Да. Настоящее чудо.
– Хочешь, я расскажу тебе о чудесах?
Луиза посмотрела на него и увидела в его глазах рыжие искорки. Отблески заката, что ли…
– Хочу, – в тон ему, игриво отозвалась она.
– Пойдем. – Он протянул ей руку.
– Затащишь меня в джунгли, а потом бросишь?
Луиза не знала, откуда вдруг взялась эта легкость в их отношениях.
– Хм. Я еще не решил. Но все равно пойдем.
Она оперлась на его ладонь и спрыгнула вниз, неожиданно для себя ловко и просто. Все-таки чертовски приятно, когда тебя понимают!
Было душно, одуряюще душно. От этой духоты самый воздух звенел. Или это звенело в ушах? Сладковато пахло какой-то преющей влажной травой и пряными листьями. Свет с откуда-то взявшимся легким оранжевым оттенком дробился, разливался геометрически правильными ручьями – лучами. В густом янтарном воздухе, как пышная бахрома на богатом ковре, висели птичьи голоса. Они шли около получаса в сторону, противоположную той, где стоял Майр-агенди, а потом Луиза услышала шум – как будто сильный ветер рвет листву.
Вечер стоял тихий, как вода в стакане.
– Что это? – Луиза безотчетно коснулась руки Френсиса.
– Это к разговору о чудесах. Я нашел его вчера и хотел тебе показать. Подожди немного, сама увидишь.
Через несколько минут они вышли к лесному водопаду.
У Луизы дух захватило от красоты пейзажа. Ей всегда казалось, что такие места существуют только в мечтах – художников да неиспорченных еще жизнью детей.
Со скалы, увитой местами то ли экзотической разновидностью плюща, то ли еще какими-то ползучими плетьми, падал ручеек. Даже речкой не назовешь – узкий, Луиза без труда перепрыгнула бы его, и чистый, как жидкий хрусталь. У подножия каменной стены, воздвигнутой и украшенной самой природой, образовался мелкий бассейн с прозрачнейшей водой и каменистым дном.
Луиза застонала от восторга.
– Боже, как красиво…
– Я знал, что тебе понравится.
– Спасибо… – Она благодарно сжала руку Френсиса и поспешила к воде. Сбросила кроссовки. Разгоряченные ступни обожгло холодом. – Ай!
Луизе было больно, но хотелось смеяться – по-детски счастливо, от восхищения окружающим миром и радости его воспринимать. Она зачерпнула в ладони воды и плеснула на Френсиса. Тот едва увернулся от брызг.
– Ты что делаешь?! – завопил он притворно грозно.
Его накрывало волной того же счастья, которое испытывала она. Френсис скинул обувь и, нарочно высоко поднимая ноги, чтобы было больше брызг, помчался к ней. Ей пришлось убегать очень быстро, но это было дело безнадежное: ноги скользили по гладким, замшелым камушкам, и в конце концов Луиза все-таки споткнулась…
– Ты как? – не на шутку испугался Френсис.
– Ничего. – Она сидела в воде – какая теперь разница? – и смотрела, как по мокрой ладони растекается кровь из ссадины. – Так, пустяки, в детстве бывало гораздо хуже.
– Отважная разбойница, – покачал он головой. – Дай, надо промыть.
Он взял ее за запястье и повел к водопаду. Подставил ее руку под струю ледяной воды. Луиза хотела вскрикнуть – но зачем? Она подчинялась ему как завороженная и не могла представить, что будет иначе.
От холода заломило тонкие кости в кисти.
– Хватит… – попросила Луиза.
Френсис выпустил ее руку.
– В лагере нужно будет перевязать.
– Зачем? Это же просто царапина.
– Не забывай, где находишься. Местная микрофлора несколько отличается от лондонской…
Луиза вздохнула. Ей не очень нравилось, когда кто-то брался ее опекать, благо желающих находилось мало. Она посмотрела на свою посиневшую руку, потом снова на него…
Глаза Френсиса казались прозрачнее и синее воды в этом ручье. Нечеловеческие почти глаза… И сейчас – странные. Луиза вдруг увидела себя его глазами: загорелая, немного чумазая, с выбеленными солнцем волосами и по-детски коротко обрезанными ногтями…
И все равно – женщина. Желанная молодая женщина, под мокрой майкой – упругая грудь, трепещет жилка на шее, обтянутые мокрыми шортами загорелые бедра, ставшие крепче за последние дни…
У Луизы закружилась голова, и она отшатнулась.
– Что-то не так? – хрипло спросил Френсис.
– Нет, ничего, голова… Наверное, от солнца.
– Придем в лагерь – сразу ложись и отдыхай.
– Да…
Она послушно оперлась на его руку. Было мучительно стыдно – за свое внезапное смущение. Но если бы она позволила себя поцеловать… Было бы стыдно еще сильнее.
Луиза попробовала выполнить обещание, данное Френсису, – лечь отдыхать, но ей это удалось плохо. Взбудораженные нервы категорически не давали спать. И потому после ужина, когда все разбрелись по палаткам, Луиза пересела поближе к костру, который никогда не тушили на ночь, и предалась безмятежному, насколько возможно, созерцанию пламени.
Она не удивилась, когда почувствовала за спиной присутствие Френсиса. Но ничего не сказала.
Он, не говоря ни слова, подошел и сел рядом с ней. Молчали. Долго, очень долго молчали, за это время десять раз могла начаться ядерная война где-то там, в большом каменном мире, могли исчезнуть с лица планеты десятки видов зверей и птиц, цивилизация могла прийти в упадок и зародиться вновь…
Молчание не тяготило, но в конце концов Френсис все-таки нарушил его:
– Ты меня боишься?
– Не знаю. Но ты меня тревожишь. Это точно. – Луиза не видела смысла лгать, кокетничать или увиливать от прямых вопросов. Что-то ей напомнил эта бесстрашная откровенность, вот только что?… Никак не вспомнить.
– Почему? Разве ты чувствуешь какую-то опасность, исходящую от меня?
– Нет, не в этом дело…
– А в чем?
– Ты…
Луиза подыскивала правильные слова. Хотя разве можно найти абсолютно правильное слово? Небо всегда не такое, как его рисуют. Нельзя приравнять друг к другу лицо и портрет, даже очень хороший, даже фотографию. Нельзя с помощью слов до конца передать мысли и ощущения, потому что это разные материи, несводимые друг к другу. Мы иногда думаем словами, но очень редко. Мы не чувствуем словами, мы ощущаем кожей, глазами, ушами, чувствуем душой… Слова – лишь условность. Пусть иногда очень красивая. Только люди об этом забывают и часто заменяют словами – всё.
Нужно будет сказать об этом Френсису. Когда-нибудь потом. Он оценит. Наверняка.
Она поняла, что молчит слишком долго, но на его лице не отражается ни раздражения, ни насмешки. Только внимание, глубокое и пристальное, будто пока она ничего не говорит, он пытается до мельчайших деталей запомнить ее лицо, вобрать его в себя, впитать…