Читать интересную книгу Мой Западный берег. Записки бойца израильского спецназа - Алон Гук

Лиат сидит в полном шоке, ничего не понимая.

— Нет, ты не понял, мы уже выехали и сейчас уже километрах в десяти от базы!

— Это как? А как же я? — я все еще не соображаю, как же такое случилось.

— Да такой бардак был, когда собирались, про тебя все забыли. Так что считай себя на сегодня совершенно свободным. Заканчивай, что ты там делаешь. Все, мы подъезжаем, так что поговорим завтра, — Шимри бросил трубку, а я еще секунд десять сидел с телефоном в руках в полном расстройстве, пока Лиат не привела меня в чувство.

Кончить-то я кончил, я ж не девочка слезы распускать, но настроение было уже совсем не то. В кои-то веки что-то случается, мои ребята идут в бой, в них стреляют, а я здесь трахаюсь.

Домой я ее отправил рано, и грустный сидел в полном одиночестве посреди пальги, курил и смотрел телевизор. Совесть меня мучила сильно. Я представлял раненых друзей, которые спрашивают меня, где я был в то время, когда в них стреляли, и от этого становилось еще хуже.

Спать я пошел совсем расстроенный. Проснулся к обеду оттого, что мой взвод вернулся и парни громыхали снаряжением в коридоре. Я вышел и, увидев Тофаха, спросил его, втайне боясь ответа:

— Ну, что там было? Все нормально?

— Да что было-то? Какой-то поселенец разряжал оружие и случайно выстрелил в воздух, так жители перепугались, думали, что на них напали и подняли тревогу. Пока мы приехали все уже успокоились. Но время уже позднее было, так мы там и остались спать в каком-то вонючем доме, прямо на полу, даже без матрасов и спальных мешков. Поспали и сюда приехали, вот и все, что было. Сигарета у тебя есть?

— Есть. На, держи, — настроение у меня стремительно менялось.

— Знаешь, Тофах, что такое настоящий профессионализм? Это — вместо того чтобы трястись в вонючей машине, а потом спать на полу непонятно где, отрываться с подругой в машине, а потом спокойно спать в теплой кровати.

— Ты че, трахался вчера? И из-за этого с нами не поехал? Ну, ты, сволочь, даешь!

Примерно через полчаса я превратился в героя дня и снисходительно поучал молодых, сидя в комнате отдыха:

— Главное — это знать, когда настоящая тревога, а когда тебе просто мозги дурят. Что я, на каждую ерунду должен от подруги отвлекаться?

Парни мне завидовали, а я чувствовал себя как никогда хорошо. После обеда достал мобильник и позвонил Лиат:

— Привет, как дела? Ты извини за вчерашнее, но сама понимаешь — служба. Да нет, просто так съездили. Ложная тревога. Вечером? Да, конечно, свободен. В восемь? Нет проблем, я тебя встречу…

27

Страх убивает разум. Страх — это маленькая смерть.

Я не буду бояться и страх пройдет сквозь меня.

Я оглянусь ему вслед, и он исчезнет. А я останусь.

Фрэнк Герберт. Дюна

По настоящему я понял, что армия — это не игра в солдатики и не летний лагерь, только после полутора лет службы. К тому времени я уже успел поучаствовать во многих операциях, как успешных, так и не очень. Но в тот день я серьезно пересмотрел свою шкалу жизненных ценностей.

Мы выехали ночью, все, как обычно, три бронированные машины мчались в Шхем — местную кузницу террористов. К тому времени мы сидели в Шхеме уже с месяц и изучили территорию довольно неплохо. Наши водители ориентировались в городе уже не по карте, а просто по памяти. Смешно, ведь даже Тель-Авив они знают не настолько хорошо.

Все было, как обычно, все те же темные извилистые улочки, те же неосвещенные дома, та же ночная тишина. Наша цель сидела в «Бапате» — лагере беженцев. «Бапата» — старый район Шхема, расстояние между домами — от двадцати до тридцати сантиметров, пройти между ними можно только боком, дом стоит на доме. Идеология живущих там: «Мы не строим постоянное жилье, потому что скоро выгоним проклятых евреев с этой земли и будем жить в их домах». Так продолжается уже шестьдесят лет.

Скученность домов и возможность передвижения по крышам хоть через весь район сильно затрудняет нашу работу; здесь прячется большинство террористов Шхема.

Мы как раз въезжали в «Бапату», как вдруг между двумя нашими машинами прогремел взрыв. Я заметил вспышку, и в следующую секунду меня оглушило. Мина. Управляемый заряд.

Сзади в бронемашине очень темно. Если днем еще можно что-то разглядеть через замызганное бронированное стекло, то ночью не видно почти ничего. И только после взрыва внутрь начал проникать свет через маленькие дырочки в небронированной части машины — полоски длиной сантиметров по десять под самой крышей.

Сработали мы на удивление четко, как на учениях. Каждый осмотрел себя и сообщил командиру, что цел. В то же время сидящие у амбразур стрелки открыли огонь по подозрительным местам, где теоретически мог кто-нибудь спрятаться, если это засада. Именно открыли огонь, а не начали истеричную стрельбу во все стороны, что в данном случае вполне могло бы быть.

— Шимер, мы в порядке, продолжаем! — сообщаем командиру.

— Твою мать, весь район перебудили, теперь уж нас встретят! — Ронен готовит гранатомет и хищно улыбается.

Доехали мы быстро и сразу заняли свои позиции. Работали тихо, но это уже не имело значения. После такого приема и так никто уже не спит.

Позицией нашего звена была маленькая улица. Наш джип стоит боком, мы прикрываем дом, в котором находится террорист. Гиди слева от меня — прикрывает проход, я с «акилой» — прибором ночного видения, установленном на моей винтовке, непрерывно просматриваю окна и крышу дома, ищу силуэт. Сзади Ронен прикрывает тыл — широкую и короткую, метров двадцать, улицу, которая соединяется с перпендикулярно идущим переулком. Дома нависают прямо над нами. Дерьмовая позиция: единственным укрытием служит наш бронированный джип, но ничего лучшего все равно нет.

— Алон, готовь оглушающую гранату, начинаем работу, — Шимер передает мне приказы по рации.

Я достаю оглушающую.

— Три, два, один, давай! — я достаю чеку и бросаю гранату в сторону дома. Через секунду — щелчок и взрыв четырех гранат, почти синхронно. Все «закрывающие» звенья кинули со своих сторон, и сразу после взрыва голос Каца через громкоговоритель на арабском:

— Всем, кто находится в доме, выйти наружу! — это психологическая атака, пусть боевик знает, что бежать ему некуда.

Я сижу, припав к прицелу винтовки, и продолжаю просматривать окна. Минуты две все идет спокойно, и вдруг слышу голос Ронена за спиной:

— Стой!.. — и очередь, бьющую рикошетом по стене дома в метре надо мной.

Тело срабатывает быстрее мозга, я разворачиваюсь и начинаю стрелять. Ронен тоже стреляет. Боевик прячется за стеной, но стрельба в нашу сторону продолжается. Не видя источника огня, я, не отрывая глаза от «акилы», методично расстреливаю окна в доме напротив, посылая две-три пули в каждое.

— Террорист на улице справа! — кричит Ронен.

Гиди слева от меня тоже начинает стрелять.

Тут я замечаю в одном из окон дома пламегаситель и расстреливаю его.

— В третьем окне слева! — кричу уже после того, как закончил стрелять.

Вся перестрелка занимает секунд пять-шесть, и я прыгаю за стену дома, ища убежище. Только сейчас понимаю, что был вообще без какого-либо укрытия.

— Огневой контакт у второго звена! — кричит Гиди в рацию, я его еле слышу, у меня заложило уши от стрельбы.

— Все целы?

— Все! Террорист в доме по направлению на север от нашей улицы, и еще один по направлению на восток!

Наш майор Гольдфус уже здесь. Вместе со своим радистом и двумя бойцами прикрытия принимает сообщения и раздает команды:

— Все назад, залезть в джип и не высовываться, я иду на поиск!

Тот террорист, что был на улице, свалил, и Гольдфус находит только гильзы от «калаша» и следы крови.

— Нет времени проверять дом, еще десять минут и весь город будет на ногах! «Джонни» у нас, сворачиваемся.

Через минуту мы уже в машинах и мчимся по дороге на базу. Стремительно проносимся по ночным улицам вражеского города. И только когда мы уже въехали на нашу территорию, приходит страх: «Твою мать, в меня стреляли с двадцати метров очередью, и точно должны были сегодня убить!» Мысли буравят мозг. Как же они не попали?

Я оборачиваюсь и вижу усталое лицо Тофаха, сидящего возле меня. Он, словно прочитав мои мысли, ободряюще улыбается и хлопает меня по плечу:

— Расслабься, все обошлось!

Я улыбаюсь в ответ:

— Тофах, когда придем домой — напьюсь в говно!

28

Мужчины не плачут, мужчины огорчаются.

Эрих Мария Ремарк (и мой папа)

Я пил. Каждая побывка домой была как маленькое окно в чужой и нереальный для меня, да и для многих моих братьев по оружию мир. Мир, полный красок и несбыточных снов. Абсолютно нереальный, да и как же он может быть реальным, если всего сутки назад ты лежал под дождем в засаде, промокший и холодный, часами не отрывая глаз от прицела, а здесь ни у кого и понятия нет, о чем ты говоришь. Здесь форму и оружие встретишь достаточно редко, здесь в тебя никто и не думает стрелять. Тут люди спешат по делам, ходят в магазины и в кино, у каждого здесь свои маленькие проблемы, и люди здесь просто живут.