Оборачиваюсь и вижу застывшую с расширенными глазами бестолочь. Она завернулась в простыню, сжав её маленькими кулачками на груди. В голубых глазищах плещется испуг, смешанный со стыдом и Бог знает ещё какими эмоциями. Она смотрит мне в глаза и сглатывает. Чую запах паники, но сдержаться не могу.
— Доброе утро, детка, — ощупываю её взглядом, намеренно выделяя «детка».
Яна заливается краской, начиная мелко дрожать. Продолжает смотреть молча, застыв соляным столбом. Скорее всего её мутит после выпитого, но сейчас, бледная, с растрепанными снежными волосами и дрожащими пухлыми губами, она прекрасна. Испугана, растеряна, но прекрасна.
— Иди завтракать.
Но бестолочь и с места не двигается. Лишь сильнее сжимает пальцы на ткани простыни.
— Лёш… — голос её подводит.
— Нет, — коротко бросаю после пары секунд театрального молчания и отворачиваюсь к плите. Хватит с неё пока.
— Что «нет»? — непонимание фонит слабым оттенком надежды.
— Нет — это ответ на твой молчаливый вопрос о моем предположительном ночном увлечении некрофилией.
— Господи… — она закрывает ладонями лицо, протяжно выдыхая.
Даже обидно. Ещё ни одна девушка так не радовалась, что у неё не случилось секса со мной.
— А где мое платье? — голос звучит вкрадчиво, но уже смелее.
— В ванной, — Янка бледнеет ещё сильнее, — так что возьми себе что-нибудь из моего, там в шкафу есть футболки и спортивные штаны.
— А что с платьем?
— Оно мокрое.
— П-почему? — побледневшие губы дрожат. — Мне вчера было плохо?
Соображаю, что она имеет ввиду. Думает, я держал ей волосы над унитазом, пока её рвало. Можно было бы потролить бестолочь на эту тему, но, кажется, её кожа уже стала приобретать зеленоватый оттенок, и тогда мне точно придется придерживать её волосы. Я бы с удовольствием запустил в них всю пятерню, но для другого случая.
Ну и нахера я об этом подумал? Она стоит у меня дома, почти обнаженная и беззащитная. Стоит протянуть руку, сдернуть эту чёртову простынь, и сны последних недель станут явью. Хотя, какой там недель. Месяцев. Лет.
Сжимаю челюсти, вспоминая, как вчера касался ладонями её стройных бедер, как втягивал, словно наркоман, её охуительный запах, как она покрывалась мурашками, когда я случайно прикасался носом к нежной коже на шее. А потом появился этот блядский Саша. Возник в коридоре и скривил свою пьяную рожу. И, естественно, сердобольная бестолочь посчитала нужным ему объяснить, почему она делает то, что делает. Правильная до кончиков пальцев. За это и получила в спину «шлюха». И это был первый и последний раз, когда позволил ей разруливать что-либо самой.
— Тебе вчера было очень даже хорошо, а платье обслюнявил Бэтмэн, когда сходил с ума от радостной встречи.
Фомина с облегчением выдыхает. На этот раз хоть не обидно.
— Переодевался и садись есть.
— Я бы ещё в душ сходить хотела.
— У тебя пять минут, а то все остынет. Ванная рядом со спальней.
Девушка подбирает руками импровизированное платье из простыни и уходит, а я возвращаюсь к сырникам. Как-то всё не так. Всё через жопу. Вчера она была пьяна и податлива, пыталась жить ощущениями, а сегодня снова захлопнулась, словно ракушка, в свой панцирь из жалости к себе и сожаления. Или нет? Или я не прав, и это просто женская стыдливость? Я не привык к такому, не знаю, мать его, что с этим делать. Всё всегда было понятно: если хочу я и хотят меня, то в чём вопрос? А с ней всё иначе. Приходится двигаться в слепую, при каждом шаге одёргивая себя вопросом: а стоит ли?
31
Яна.
Я открываю высокий шкаф, чувствуя себя как-то неловко. Чужой шкаф — чужая жизнь. Это как подглядывать, что ли. Но ведь Шевцов сам мне сказал взять его вещи.
На полках одежда аккуратно разложена ровными стопочками, пахнет стиральным порошком и тонкой ноткой парфюма. Я иначе представляла себе мужской шкаф, если честно. Тёти Сонин муж, дядя Коля, с трудом захлопывает дверцу в своё отделение, а потом, смущаясь от бурчания жены, начинает неловко пытаться разложить и рассортировать всё. Алексею же такие наставления, по-видимому, не нужны.
Вытаскиваю длинную белую футболку и чёрные спортивные брюки. Шевцову бы и самому не помешало набросить что-нибудь кроме низко-сидящих серых спортивных штанов. Опасно стоять у плиты с голым торсом, ожёг получить можно.
Зажмуриваю глаза, то ли удивившись, то ли устыдившись собственных мыслей, и считаю до трёх. Нужно выровнять дыхание. А потом принять душ.
ванной комнате самой ванной нет. Только прозрачная душевая кабина и раковина с тумбой. В шкафчике за зеркалом нахожу свежее полотенце и новую запакованную зубную щётку. Думаю, Лекс не обидится, если я воспользуюсь ею. Выбросит потом.
Поворачиваю ручку на двери, чтобы закрыть замок, но характерного щелчка не слышу. Повторяю снова — всё то же. Замок не работает.
— Лёш, — высовываю нос из ванной комнаты. — У тебя тут замок не работает.
— У меня он там вообще не установлен, — слышу из кухонной зоны. — Мне некого бояться.
После жизни в общаге, мне кажется, что не иметь замка на ванной комнате или уборной — опасная глупость. Но делать нечего. Я слишком сильно нуждаюсь в объятиях душа. Вряд ли Алексей решит меня побеспокоить.
Вода действительно возвращает в меня жизнь. С каким-то маниакальным наслаждением я выливаю большую порцию грейпфрутового геля для душа на мочалку и вспениваю. Провожу по шее и груди, глубоко вдыхая горьковатый свежий запах.
Дышу глубоко. Нервничаю. Шевцов ведёт себя как ни в чём не бывало. Но всё же иначе. Ведь иначе? Или нет. Я запуталась. Наверное, ещё пьяна. Вот только что стояла перед ним на кухне пойти голая, с распиравшими голову мыслями. А что если было? Что делать дальше? Как смотреть сводному брату в глаза?
Но Алексей успокоил. И теперь в таком виде мне ещё более неловко находиться в его квартире.
Вытеревшись насухо и подсушив волосы полотенцем, я натягиваю обратно своё бельё и надеваю вещи Шевцова. Пора выходить, не сидеть же мне в ванной весь день. Да и отмерянные для водных процедур пять минут уже давно прошли. Сейчас ещё отжиматься заставит. Или ремень достанет…
Шутки шутками, но при последней мысли щёки вспыхивают, при воспоминании о его вкрадчивом шёпоте и обещании наказать меня ремнём, если продолжу переворачивать в себя алкоголь.
Стоит мне выйти из ванной, как под ноги, виляя обрубком хвоста, ныряет пёс. Огромная смертельно-опасная машина со стальными мышцами и острыми клыками подскуливает как щенок и доверчиво заглядывает в глаза. И чем же я заслужила такое твоё расположение, малыш?
Опускаюсь на придвинутый Шевцовым стул. Он ставит на стол тарелку с сырниками и вазочку с вареньем. Ну кто бы мог подумать, что этот такой же опасный и непредсказуемый мужчина умеет так необыкновенно готовить. Они с псом под стать друг другу.
Но я ведь знаю и другие стороны Лекса. Знаю, как он может со скрежетом царапать одним только взглядом.
— Это твоё, — Алексей протягивает руку, когда я уже доедаю завтрак, и раскрывает ладонь.
Я вижу тонкую золотую полоску, украшенную маленькими золотыми гроздьями винограда. Ягодки сверкают чистой изумрудной зеленью. Мой браслет. Инстинктивно хватаюсь за шрам на запястье, пытаясь остановить калейдоскоп воспоминаний, в центре которых боль.
Он же сказал, что нашёл их. И не просто нашёл, а вернул мою вещь.
— Ну же, давай руку. Это принадлежит тебе. Подарок, так что на хрен этих придурков, не думай о них, — словно мысли читает. — Эти ублюдки так и не смогли продать его, была ориентировка.
Я сжимаю кулак, пытаясь взять под контроль дрожь в пальцах, и протягиваю запястье Алексею. Он защёлкивает застёжку. А потом поднимает взгляд выше и хмурится. Я слежу за его глазами и спотыкаюсь о тёмные разводы чуть выше локтя. Саша вчера в порыве злости схватил меня за руку и, видимо, не рассчитал силу.
— Что это за херня? — морозь во взгляде впивается в моё лицо.