Тупое однообразие дней оживляли только мятые десятки.
Если бы не Зинаида, Галкина не заметила бы и первый снег.
– Снег, Ритка, снег идет! – накрыл Маргариту Зинкин радостный вопль.
Марго в это время рубила дрова за домом. Опустила топор – действительно, низкое блеклое небо бросало на землю крупные мокрые хлопья. Хлопья таяли, не успев осесть.
– Ты видишь? – ликовала Зинаида.
Маргарита задрала лицо к небу и тут же получила холодный плевок в глаз.
– А что, снег – большая редкость в здешних местах? – проворчала она, вытираясь.
– Да что с тобой? – обиделась соседка.
Оказалось, снегопад знаменовал не столько переход от осени к зиме, сколько выход на более широкий круг потребителей Зинкиной продукции.
– Лыжники объявятся на выходных! – не унималась Зинаида и тут же перешла к решению производственных вопросов: – Где бы нам еще один бидон раздобыть? С Клавкой поговорю, она дояркой в колхозе трудилась, может, оставила себе пару штук… И вообще, зимой торговля пойдет бойчее.
«Куда уж бойчее?» – только хотела возразить Маргарита, как у калитки затормозил уазик с недвусмысленной надписью на дверце: «Милиция».
Дурнота подкатила к горлу, Маргарита задышала открытым ртом.
Дверь уазика распахнулась, из нее выпрыгнул на тропинку полный мужчина в форме сержанта милиции.
Галкина обнимала жиденькую охапку дров и с покорностью ягненка ожидала приближения блюстителя закона. Перед глазами пронеслась вся бестолковая, местами порочная жизнь.
– О, Федьку принесло. – Зинаида сорвалась навстречу гостю.
Задержавшись у калитки, гость рассматривал игривую вывеску на заборе – «24 часа».
– Зинка, твоя идея? – кивнув на вывеску, спросил сержант голосом кастрата.
– А то! – Зинаида гордилась выдумкой.
– Сними, а то штраф выпишу, – пригрозил Федор.
– Ты что, Федь, это же реклама – двигатель торговли? Как это – сними?
– Сними, сказал… Реклама. Получишь два года исправительных работ – будет тебе реклама…
– Как два года? – Из объятий Маргариты посыпались поленья.
Зинаида чуть не упала от хохота:
– Да брешет он!
– Публичный дом устроила, блин. – Федор придержал Зинаиду под локоть, снизил голос. – Зин, вынеси парочку…
– Момент! – Зинаида на крейсерской скорости скрылась в доме. Продукция пользовалась спросом.
Федор улыбнулся смущенно:
– Привет, Рит.
– Привет, – без выражения отозвалась Маргарита, холодными глазами разглядывая бывшего поклонника.
Федор мало изменился. Такой же тяжеловес, широкий и спокойный, как скала. Может, она прошла мимо судьбы, за это и терпит теперь? «Если бы на мне женился, может, не пил бы и с малолеткой не спутался», – предположила оптимистка внутри Маргариты. Пессимистка ей возразила: «Кобель, он и в Африке кобель».
Бросая на Маргариту нежные взгляды, Федор прошелся по двору.
– Рит, – позвал сержант и осекся, наткнувшись на запрещающий взгляд синих глаз, – может, надо чего? Так ты скажи только.
– Спасибо, Федя, ничего не надо.
«Педофил несчастный», – хотела добавить Галкина, но удержалась. Ей-то какое дело, чем занимаются ее бывшие одноклассники? И какое право она имеет судить их? Чем еще заниматься в Марфинке? Выбор-то небольшой. Кто-то самогонку гонит, кто-то пьет по-черному, а кто-то по бабам шастает. Каждому свое.
Маргарита присела, собрала рассыпанные дрова.
Боковым зрением заметила в огороде Резников какое-то движение, подняла голову. Нелепая фигура в телогрейке и вязаной кепке приблизилась к меже, уронила руки на хлипкое, условное ограждение.
Галкина опять едва не рассыпала дрова: неужели это ее сосед и одноклассник Гришка Резник? Точно – Григорий. «Боже, какое чмо! Как это с ним Зинаида живет? Сухофрукт!» – удивилась Маргарита, разглядывая заветренного и сморщенного мужичка с траурной каймой под нестрижеными ногтями. В отличие от супруги Гришка усох.
– Здравствуй, Рита, – позвал Григорий, – привет, Федор. – Сосед бросал беспокойные взгляды во двор Галкиных.
– Здравствуй, Гриша, – кивнула Маргарита.
– Здорово, Гриня, – отозвался сержант Иванушкин.
– Как жизнь? – Резник смотрел на Галкину.
Маргарита криво усмехнулась. Какая может быть жизнь в зале ожидания или на острове Забвения? Вместо нее ответил Федор:
– Нормально.
– А у тебя? – Маргарита все еще не могла справиться с разочарованием.
– Как видишь.
– Я слышала, ты уезжал из деревни? Или нет?
– Уезжал, назад вернулся.
– Не жалеешь?
– А что толку жалеть? Везде хорошо, где нас нет.
– Ты прав. А где работаешь?
– В пожарке.
– И как?
– Нормально, сутки через трое.
– Я помню, ты увлекался биологией.
– Да какая разница, кто чем увлекался? Вот он, – Гришка кивнул на Иванушкина, – увлекался борьбой. И все мы увлекались тобой. Это ж ничего не значило для тебя. Так и биология. Она мне не ответила взаимностью.
– Философ, – хмыкнул Федор.
– Ладно, пока. Увидимся, – оборвала разговор Галкина и направилась к дому.
Из сеней ей навстречу выскочила Зинка:
– Где Федор?
– За домом.
– А с кем он там балабонит?
– С твоим.
Глаза Зинаиды сузились от гнева, она пронеслась мимо, ворча на ходу:
– Все лето не выгонишь в огород, а тут – гляди-ка, сам нарисовался, холера.
Удивленная Маргарита удивилась бы еще больше, если бы узнала, какую линию обороны вокруг благоверного выстроила одноклассница – Маннергейму учиться и учиться.
Ключ не поворачивался в замке. Капюшон мешал – накрывал голову блином, света не хватало. Адам, раздражаясь, щелкнул зажигалкой.
«Что за черт? Утром все закрыл с полпинка, никаких намеков не было на неисправность», – успел подумать он.
Размышления Рудобельского были прерваны вероломным ударом по почкам.
Адам приземлился на колени, обернулся и подсек нападавшего. Нападавший навалился сверху, и Адам получил еще один удар – под глаз.
Обозленный, подполковник подмял под себя противника, наступил на него коленом и занес руку для удара. В последний момент Адам узнал нападавшего, рука дрогнула, удар пришелся в переносицу.
– Япона мать!
Прижатый коленом, на грязном полу подъезда без чувств лежал Толян. Из носа Толяна бежал кровавый ручеек.
Рудобельский уже слышал сопение ровесницы Октября за соседней дверью. Сейчас Ольга Амбарцумяновна вызовет наряд. Не хватало только опять угодить в обезьянник с этим уркой.
Рудобельскому удалось наконец повернуть ключ, дверь открылась. Без церемоний втащив тело Толяна в прихожую, Адам сдернул с крючка в ванной полотенце, намочил под краном, похлопал урку по щекам.
Толян очухался, открыл глазки.