Уже в дверях я взяла ее за руку — как будто прикоснулась к святая святых музыки. Я представила, как однажды скажу своим внукам: «Я жала руку самой Леонтине Прайс».
— Слов нет, как я признательна вам за вашу доброту, — проговорила я.
— По правде сказать, милочка, я такая добрая, потому что до сих пору могу спеть любую свою арию. — Она пристально посмотрела на меня. — И ничуть не хуже, чем в молодости!
Доведись нам соперничать, хотела сказать мисс Прайс, она, весьма вероятно, и обошла бы меня.
И меня, и любую другую сопрано — вне всяких сомнений.
ГЛАВА 5
УСПЕХ
Представьте, что обучение оперному пению, освоение и совершенствование мастерства — это прекрасная страна, скажем, Англия, со всеми ее музеями и концертными залами, дворцами и розовыми садами. Теперь представьте карьеру оперной певицы как другую страну, где перед голосом преклоняются, — скажем, Францию, с ее культурой и высокой модой, шампанским и Эйфелевой башней. И наконец, вообразите разделяющий эти страны Ла-Манш, с его ледяными, серыми, неспокойными водами. Закончив в 1987 году Джуллиард, я в растерянности стояла на английском берегу — в моем распоряжении не было ни парома, ни самолета.
Мне нравилось быть студенткой — сперва колледж, затем аспирантура, стажировка в Джуллиарде, Фулбрайтовский грант, — и я как могла старалась продлить эти благословенные дни. Я привыкла усердно работать, оправдывать чужие ожидания, я так многому научилась — но оказалось, в новой жизни от всего этого едва ли будет прок. Я приходила на прослушивания или конкурсы, пела, а члены жюри взирали на меня равнодушно и качали головами. Мне не предлагали попробовать еще раз или исполнить другую, более подходящую моему голосу арию. Мне даже не говорили, что я делаю не так. Сухое «спасибо» — и в дверях уже следующая претендентка.
А дальше начинала действовать «уловка-22»[41]: без импресарио невозможно было попасть на прослушивание, а без успешного прослушивания — обзавестись импресарио. Беверли, как обычно, проторила дорожку — она пригласила в гости своего друга Мерла Хаббарда из агентства Герберта Бреслина, и я спела для него. Мерл весьма лестно отозвался о моем голосе, но контракта не подписал. Он обещал перезвонить, и я вернулась к прослушиваниям для летних семинаров, конкурсов и студийных записей.
Несмотря на явный прогресс в том, что касалось голоса, языков, стиля и музыкальности, подавать себя на прослушиваниях я так и не научилась. Получив роль, я успокаивалась и сосредотачивалась на работе, но прослушивания, как и прежде, выбивали меня из колеи. Я, конечно, являла собой жалкое зрелище. Упрямо веря, что главное — произвести впечатление, поразить жюри сложными ариями, я исполняла недоступные мне технически вещи. Я пела лирические и драматические колоратурные арии, вроде «Qui la voce» из «Пуритан»[42], тогда как следовало бы остановиться на «Вальсе Мюзетты». Или же выбирала произведения, идеально подходившие моему голосу, но никак не годившиеся для прослушивания. Например, я по-прежнему не хотела расставаться с партией Энн Трулав «От Тома нет ни весточки», которая в те времена просто не могла долго удерживать внимание комиссии. На Аспенском музыкальном фестивале мне выпала возможность спеть для Августа Эвердинга, великого мюнхенского режиссера. Полагая, что я неплохо знакома с немецкой театральной системой и ее тенденцией к новой, сложной музыке, я решила обойти конкурентов, исполнив арию Стравинского. Мистер Эвердинг, однако, наклонился к секретарю комиссии и поинтересовался, почему он, ради всего святого, должен тратить свое драгоценное время на эту ужасную арию. Вы должны с порога предстать перед комиссией в истинном свете. А если их заинтересует какая-то из особенностей вашего голоса, они найдут способ приглядеться к вам поближе.
Удачный репертуар — залог успеха на прослушивании. Некоторые комиссии предпочитают иметь дело с популярными ариями, дабы сравнивать пение участников с общепризнанными образцами. Другие, более опытные судьи, напротив, выбросят ваше резюме в помойное ведро, если вы заставите их слушать еще один «Вальс Джульетты», — а вот никогда не исполнявшаяся короткая ария из «Таис»[43] будет им весьма интересна. Обычно предвосхитить вкусы жюри довольно сложно, но для мероприятий вроде регионального прослушивания Метрополитен более уместен первый — проверенный — вариант. Для большой фирмы или студийной программы, чья несчастная отборочная комиссия прослушивает сотни певцов ежегодно, лучше подойдет что-нибудь не слишком избитое. Во всяком случае, вы предстанете любознательным и думающим музыкантом. А если учесть, что обычно требуется исполнить пять арий, разумнее всего совместить классику и новаторство.
Пособия «Как сопрано попасть в труппу Метрополитен», к сожалению, никто не написал, так что мне оставалось лишь вставать и снова идти в бой. Однажды приятельница попросила меня спеть на прослушивании, в организации которого она принимала участие. Я невероятно обрадовалась — она ведь знает, что я талантливая певица, и наверняка замолвит за меня словечко. Я выложилась на все сто, но даже не прошла во второй тур. Это было уже слишком. В полном отчаянии я пошла плакаться сестре.
— Нельзя приглашать человека на прослушивание, а потом выставлять его вон! — жаловалась я. — Я вообще туда не собиралась. Они меня позвали, только чтобы унизить!
— Просто у тебя был неудачный день, — отвечала Рашель.
— Когда я наконец признаю очевидную истину? Пора завязывать. Надо найти работу.
Жить дальше. Сколько еще раз я должна услышать, что никуда не гожусь, прежде чем до меня дойдет?
— Рене, у тебя талант, и ты вкалываешь как черт. И знаешь это не хуже моего.
Еще одного отказа мне не выдержать, думала я. Силы были на пределе.
Рашель обняла меня и повела выпить кофе. За час ей незаметно удалось отвести меня от края пропасти.
Чему-то может научить книга, а что-то приходится, набивая шишки, усваивать на собственном опыте — именно так я научилась играть, а не только петь на сцене. Признаюсь, я по-прежнему чувствовала себя не слишком уверенно, но ведь и репетируя Мюзетту в Джуллиарде, я не становилась кокеткой. Если уж мне удалось сыграть вызывающую сексуальность, неужто я не сумею изобразить уверенность в себе? Одним махом избавиться от скованности если и возможно, то невероятно трудно, особенно когда тебя критически разглядывают — а, собственно, в этом и заключается смысл прослушивания. И я научилась притворяться. Я выходила к комиссии с милой улыбкой, громко и внятно объявляла произведения, не злоупотребляла извиняющимися жестами, избавилась от нервных тиков и не переминалась, как раньше с ноги на ногу. Такое поведение сразу настраивает жюри на дружелюбный лад. Хотя мне по-прежнему сложно было поверить, что они не мечтают, чтобы я провалилась, я перестала смотреть прямо в глаза членам комиссии и петь непосредственно для них — едва ли людям нравится, когда их пригвождают к стенке бешеным взглядом. Если я исполняла фрагмент с декламацией, предполагающий непосредственный контакт с аудиторией, то обращалась прямо к ним, но если представляла внутренний монолог или диалог с другим персонажем, я выбирала точку в стороне или над их головами и фокусировалась на ней.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});