Читать интересную книгу Интервенция - Алексей Щербаков

И тут чертов трамвай появился снова — с того же самого места на небе, вынырнув из вскипевший среди облаков воронки. Алый вагон пошел по крутой траектории вниз. У Джекоба успела мелькнуть мысль, что история с паровозом, кажется, повторяется. Что же касается доблестных солдат бундесвера, то они, видимо все осознали происходящее одним местом — потому что кинулись врассыпную, как цыплята, над которыми появился коршун — бросая оружие и снаряжение. Что же касается капитана Шанца, то он не тронулся с места, зато хрипло изрыгал нечто, что по драйву могло составить конкуренцию лучшим вещам группы «Рамштайн».

Что же касается трамвая, то он плавно зашел со стороны проспекта Добролюбова и снизился сразу за обезлюдевшим танком. Снова свернуло — на этот раз оранжевым. Трамвай же, сволочь такая, преспокойно встал на рельсы, весело звякнул и скрылся за поворотом.

И тут Джекоб увидел на месте вспышки толпу людей.

— Вот видишь, а ты парился. Твои ребята покатались и вернулись, — обратилась Васька к капитану.

Однако…Это были не солдаты!

— Дела, — присвистнула Васька, обладавшая исключительным, не испорченным книгами зрением, — интересно, где ж находится на этом маршруте конечная остановка?

В самом деле, толпа мужчин, на первый взгляд примерно соответствующая количеству исчезнувших солдат, напоминала отнюдь не военнослужащих, а совсем иных персонажей. Такую публику Джекоб видел и в Америке, и в Европе чуть ли не в каждом крупном городе. Здоровенные парни были одеты в оранжевые сари, из-под которых высовывались волосатые ноги в сандалиях. Они держали в руках бубны, колокольчики и прочую подобную звуковую дребедень. Потоптавшись, они вдруг грянули бессмертное:

Хари Кришна, Хари Кришна!Кришна, Кришна! Хари, Хари!Хари Рама, Хари Рама!Рама, Рама! Хари, Хари!

По-дурацки приплясывая, толпа двинулась в сторону Тучкова моста.

— Грасс! Хольман! Мюллер! — Бешено орал капитан Шанц, бегая возле толпы и изрыгая в питерскую атмосферу тонны многосложной тяжеловесной добротной немецкой брани. — Смирно! Вы солдаты или кто!

— Мы больше не солдаты, — выкрикнул кто-то, не переставая колотить в бубен и приплясывать, — держать в руках оружие грешно. Мы этим себе карму попортим… Хари Рама! Хари Рама! Рама, Рама! Хари, Хари!

— Все ясно. Мама мыла раму, рама мыла харю, — подвела итог Васька. — Как говорил один мой любовник-психиатр, тяжелый случай. Кстати, у вас там в госпитале есть дурдом? Если нет, создавайте, да побольше.

— Но ведь кришнаиты, вроде бы, не отрицают службу в армии,[18] — брякнул Джекоб очередную глупость.

— У вас, может быть, не отрицают. А у нас — отрицают. У нас вообще никто служить не желал. В армию шли только те, кто откосить не сумели.

Тем временем, к толпе, распевавшей славословия Харе, Раме и Кришне, начали присоединяться и другие солдаты части. Срывая каски и погоны, они смешивались с теми, кто покатался на трамвае. В строю осталось человек десять. Остальные, двинулись через Тучков мост на Васильевский остров. Там им удалось увлечь еще несколько патрулей. Как впоследствии стало известно, в конце концов, с помощью прикладов и кулаков подоспевшего спецназа, всех удалось успокоить, загнать в машины и отправить в госпиталь. Где и в самом деле появилось теперь психиатрическое отделение.

— Шеф, тут к вам какой-то русский притащился, — заявил Риккардо. Рожа у него в последнее время светилась, как начищенная сковородка. Он продолжал изучать город со стороны общения с местным женским полом — и Петербург ему очень нравился. Как он сказал, до местных жительниц не дошли еще дурные американские приколы, которые в Штатах переняли даже латиноамериканки. Там девицы или сводят все к чисто техническим делам, что романтичного Риккардо несколько коробило, или путают любовные отношения с посещением психоаналитика, рассказывая любовнику всю свою жизнь, начиная с пеленок. А тут было все нормально.

В комнату вошел узкоплечий, но жилистый парень лет тридцати, роста чуть ниже среднего. Его лицо украшали усы, свисающие вдоль уголков губ, придающие ему несколько старомодный вид. Волосы у парня были не то чтобы особо длинные — но все-таки длиннее, чем обычно носят мужчины. Парень был облачен в потрепанный, как и у всех в Питере, но когда-то очень элегантный клетчатый пиджак, дополненный пестрым шейным платком. Всей данной претензии на эдакую богемность противоречили руки — большие, мозолистые — принадлежащие явно представителю рабочего класса.

— Здорово! Я слышал, что ты по-русски балакаешь. Вот и решил к тебе обратиться. Может, договоримся.

— А в чем дело?

— В городе говорят, тут по Петроградке один трамвайчик весело покатался. Так вот, я знаю, где его искать. Я думаю, тебе, как журналюге, такая тема понравится.

Джекоб недоверчиво оглядел гостя. За время пребывания в Петербурга, к нему приходило множество людей — и чего только они не предлагали. Один, к примеру, точно знал, где находятся ценности, которые якобы в Ораниенбауме закопали в землю при немецком наступлении, да потом и забыли откопать. Другой обещал показать бункер, где спрятаны секретные документы НКВД (КГБ, ФСБ), публикация которых вызовет мировую сенсацию. И так далее — в том же духе. Не говоря уже о том, что предлагали купить автографы обоих Петров и Екатерин, картины Малевича и заспиртованный член Григория Распутина. С этим членом, кстати, явилось семь человек. Что дало повод Ваське предположить, что Гришка как раз и был тем самым знаменитым русским мифологическим чудовищем — восьмируким семихером.

Обычно Васька даже не давала подобным посетителям высказаться до конца, а кричала:

— Вали отсюда, ищи лохов в другом ауле!

Они, впрочем, не обижались, а шли в другой аул, где Васька не водилась. В итоге почти все журналисты потратили бездну редакционных денег на финансирование питерских мошенников.

— Почему вы не обратились в штаб? — Спросил визитера Джекоб.

— Потому что я не дурак. К ним потом умрешь ходить за своей премией. Я думаю, власти, они и в Америке власти. Такая же бюрократия. А с работниками пера всегда можно договориться. У меня много было друзей-журналистов, я ваши обычаи знаю.

— А вы, простите, кто?

— Сергей Кукушкин, в прошлом — водитель трамвая. Да, не того, о котором ты подумал. С тем хрен кто управится. Просто до того, как все развалилось, я трамвай водил по улицам Питера. Может, слышал — у нас был самый трамвайный город в мире.

В представлении Джекоба трамвай был эдакой игрушкой для туристов, вроде как во Фриско. Но он слышал, что в Петербурге эти электрические вагоны до последнего времени оставались нормальным видом городского транспорта.

Тут с дивана поднялась Васька. Дело было утром — и она не нашла нужным перерывать свой сон ради какого-то очередного визитера. Выглядела она колоритно — в одной длинной майке, с заспанной похмельной физиономией, выглядевшей поутру совершенно по-азиатски.

Увидев ее, Кукушкин аж вздрогнул и подался на стуле назад. Девица же поглядела на него со спокойной иронией.

— Яшка, этот парень не разводчик. Трамвайщики, они, знаешь… С понятием ребята, короче.

— Так что вы хотите, Сергей?

— Штуку американских рублей. Я вам показываю место, где он стоит и могу кое-что рассказать.

— Трамвай и сейчас стоит?

— А куда он денется. Разве что снова отправится погулять, да ведь все равно в родное гнездо вернется.

— И где это?

— На той стороне Невы.

Джекоб — не Речел, он-то прекрасно знал по опыту «горячих» точек, чем могут закончиться такие поездки в места, которые войска не контролируют. Сиди потом в заложниках, за которого требуют десять миллионов баксов, вывода войск и Луну с неба. И ожидай, пока похитители, сбавив цену до пятиста долларов, утомятся переговорами, отрежут тебе голову и пришлют в штаб. Случаев таких полно. Но тут, вроде, журналистов пока не похищали. Да и то сказать: решил разбираться — надо разбираться. Редакция вручила Джекобу достаточно толстую пачку денег на непредвиденные расходы. В конце концов, живем один раз. А если обманут — так Джекоб был единственным журналистом, которого в этом городе еще не развели. Пора когда-то и начинать.

— Поехали!

Риккардо сел за руль, Сергей рядом, Джекоб с Васькой разместились на заднем сиденье. Кукушкин несколько опасливо косился на девчонку, пока она не хлопнула его по плечу:

— Парень, не парься! Я тебя сегодня есть не буду!

Как ни странно, после этого трамвайщик несколько успокоился.

Риккардо выехал на набережную Робеспьера, и тут у Джекоба отвисла челюсть. Тут стояли две безобразные скульптуры. Он слыхал, что их запузырил какой-то то шибко известный — здесь и в Америке тоже — русский служитель муз. Он наваял их в память о жертвах сталинского тоталитаризма. По мнению Джекоба, возможно, Сталин и был чудовищем — но в любом случае не стоит в память о его жертвах ставить такую бездарную гнусь. Особенно в этом городе, где было с чем сравнивать.