- Но ведь ты не такая, Тоша, - от растерянности Шурик не знал, как ещё меня усовестить.
- Такая, не такая... - тихонько зарычала я. - Не всё ли вам равно? Не поздно ли спохватились моими делами интересоваться? Я что, не имею права гулять с парнем? Ах, имею. Спасибочки за разрешение. Значит, конкретно Славка вам не угодил. Интересно, чем? Перспективный жених, между прочим, способен блестящее будущее обеспечить. Мне Геныч недавно посоветовал замуж побыстрее выскочить, а не образованием заниматься. Вы уж там между собой определитесь как-нибудь на предмет моего будущего. А я пока погуляю в удовольствие. Кому от этого плохо?
- Тебе, дура, - разгневался и Шурик, слегка окосевший от моей трескотни. - Другим людям тоже.
- Каким другим? - подозрительно спросила я. Это он снова оговорился?
- Потерпела бы ты немного, - в сторону пробубнил Шурик, остывая. Никогда не умел по-настоящему и долго злиться.
- Немного - это сколько? - меня заинтересовал необычный подход пацанов.
- Ну-у-у, годик примерно, - промямлил смущённый до последней степени Родионов.
- И с чем я должна потерпеть? - у меня мозги опухали от его недомолвок.
- По Ворониным разным ходить. Погоди, он себя ещё покажет, проявит натуру свинскую.
Значит, потерпи, подруга, до полного совершеннолетия, пока закон не разрешит развратничать. А после мои друзья ничего против иметь не будут? Гуляй, сколько влезет? И с Ворониным?
- Шура, лично тебе Славка что-то плохое сделал? Нет? А кому? Если он никому ничего плохого не сделал, зачем на него баллоны катить? - я расстроилась по самое "не могу", не узнавая обычно толерантного Родионова, всегда способного найти оправдание кому угодно. Поразила его упёртая непримиримость в данном конкретном случае.
- Скажи, - Шурик оживился, внимательно посмотрел мне в глаза. - У тебя с этим козлом, кроме того, что мы все видели, ничего больше не было?
- А тебе что за дело? Это касается только меня, - я уже рассвирепела в той скрытой степени, когда на клочья рвёт изнутри и сметает всё на пути, ненароком вырвавшись наружу. - Положим, что и было. Дальше что?
- Антонина! - в отчаянии прорычал Шурик. - Удавлю! За враньё твоё наглое.
- Ну, хорошо, тебе скажу, - я приблизила к нему своё лицо, понизила голос, доверяя смехотворный секрет. - Но только тебе, Шура. Ты понял? Да, я не такая. Первый раз оскотинилась. Да, у нас со Славкой ничего больше не было. Доволен? Надеюсь, обсуждать мои амурные подвиги ты ни с кем не будешь.
Подвигов особых не случилось. Мы вернулись с Ворониным в квартиру, и прямо в прихожей он решил продолжить эротические игры. Я не смогла. Между лестницей и квартирой успел пройти Логинов, выплюнув побелевшими губами обжигающее слово "шлюха", успел крикнуть мне глазами что-то отчаянное, смутил душу. Я оставалась под впечатлением от его последнего взгляда, не до Воронина стало. Славка попытался настаивать, апеллируя к грубой физической силе. Получил давно отработанный мной во дворе удар под дых. Обиделся до смерти, имея вескую причину - сперва разрешала, потом отказала. Дулся полчаса, обзывая динамо-машиной и допивая шампанское. Потом мы помирились и взялись за торт.
Родионов надул щёки, с шумом выдохнул и неожиданно отплатил:
- Помнишь, ты меня по осени конформистом назвала? Я потом по словарям лазил. Так вот, ты - настоящая нонконформистка. Пусть гулящей девкой выглядеть, лишь бы в пику всем. Тебе лечиться надо.
- Хочешь сказать, что я назло противоречу всем и вся? Чтобы выделиться? - поразилась я искренно. Кошмар! Если меня так друзья воспринимают, как же остальные трактуют моё поведение? Никто и никогда, если не считать Логинова, не делал мне так больно, как сейчас Шурик. Оправдаться захотелось немедленно.
- Я, Шура, для своих поступков всегда имею определённые, достаточно веские причины. Они почему-то никогда никого не интересовали, не интересуют, и, подозреваю, интересовать не будут. Помнишь, не пошла с вами в видеосалон, сбежала? Ты меня тогда спросил, почему? Не спросил. Куда пошла, что делала - тоже не спросил. Решил, и без моих объяснений хорошо знаешь. Но я тебе сейчас скажу. Вы все отругали меня тогда и спиной повернулись. Никто за всю дорогу взгляда не кинул, слова не сказал, будто в природе меня нет. Я одна оказалась. Такой ненужной себя почувствовала, такой одинокой. Мне не фильм требовался, с друзьями побыть. Я подумала, лучше уж реально одной быть, чем в весёлой компании от одиночества загибаться.
Шурик обалдело молчал, таращил глаза, хлопал рыжими ресничками, похожими на короткую щётку. Не ожидал от меня всплеска убойной откровенности. Не предполагал, что и сам может оказаться круто неправ. То-то же. Конечно, ему и вообразить трудно, что мои поступки следует под другим углом рассматривать. Продолжила обличать немного тише, без истерических нот в голосе:
- Вы решили, что хорошо меня знаете? Что я просто выдрючиваюсь? Фокусничаю? Ни фига вы меня не знаете. И знать не хотите. Меньше знаешь, крепче спишь. Люди вообще предпочитают не задумываться о ближнем своём. Думать только о себе легче и проще. И понимать друг друга не хотят. Зачем?
Видимо, какие-то необратимые изменения к этому моменту во мне успели произойти. Пока я произносила свою прокурорскую речь, выплёскивая на Шурика скопившуюся горечь и обиду, вдруг подумала, что сама от обвиняемых не далеко ушла. Дядя Коля учил, мол, с себя надо спрашивать больше, чем с других. Но я уже столько успела наговорить Родионову - мама дорогая! Срочно вывешивать белый флаг мне натура не позволила.
- Короче, Шурик. Как говорят обожаемые в нашем классе америкашки, я уже большая девочка, свои проблемы сама буду решать. Ну, может, Воронина привлеку.
- Что же ты делаешь, Тоха! Ты хоть понимаешь, что творишь? - отчаялся вразумить непутёвую приятельницу Шурик.
- Мы все не ведаем, что творим. Нечего на одну меня косить.
- Тош, пойми, твой крутёж с Ворониным плохо кончится. Прежде всего для тебя, - Шура погрустнел непривычно.
Господи, он опять про Славика. Неужели не услышал ничего из того, о чём я пламенно распиналась? Не понял? Ему о человеческом, значительном, а он про Воронина. Ему про достоинство, про свободу выбора, а он всё к Славику свёл. Я уже выдохлась к тому моменту, повторяться не видела смысла. Промолвила устало:
- Я не лезу в ваши жизни и вы, пожалуйста, не лезьте в мою. Не трогайте меня. Дайте мне жить по-своему.
Раздумала звонить Воронину, отправилась домой, не попрощавшись с другом. Родионов не стал меня догонять. Обернувшись, я увидела - он стоял на прежнем месте, прищурившись, смотрел мне вслед. На физиономии была написана глубокая задумчивость.