Он собирался умереть на грязных улицах Урика.
О Великий и Могучий Король Хаману — сделай это быстро.
Одна штука все еще оттягивала кошелек Сасела: его медальон темплара. Павек смог написать заклинание на глиняном черепке, сжал его в своей правой, хорошей рукой и теперь мог призвать магию короля-волшебника. Простое исцеляющее заклинание было гарантировано любому темплару, когда он впервые получал свою желтую одежду и медальон. Благодаря своим поискам в архивах Павек знал много неизвестных новичкам форм заклинания. Но король Хаману неохотно делился своей магией, как впрочем и всем, что принадлежало ему. А если он почувствует незнакомый, неразрешенный вызов, он пойдет по следу и не успокоится, пока не доберется до его неудачливого источника.
Но для Павека больше не было будущего. Павек развязал завязки кошелька и взял медальон в руку. Тот уже нагрелся и…
— Ты тот самый.
Он подумал, что это голос Короля Хаману и уронил медальон. Тот запрыгал по камням и оказался у ног маленького вора, который совершенно неожиданно вернулся к месту своей неудачи и последующей удачи.
Мальчик подобрал его и внимательно осмотрел в лунном свете.
— Ты тот самый, — сказал он более уверенно. — Ты вернулся. Это ты забрал ее тело.
— Тот самый? Какое тело? — Павек попутался вырвать медальон из рук мальчишки, но промахнулся.
— Ты тот самый, которого ищут. Они говорят, что ты стоишь двадцать золотых монет. Это из-за нее? Из-за моей мамы или из-за моего отца?
Мальчик показался Павеку знакомым. Сначал он попытался отождествить его с тем юным курьером, который дал ему милостыню у внутренних ворот, но потом он заглянул в память поглубже и нашел там этого мальчишку, из-за чьих несчастных родителей началось его стремительное падение вниз. Внезапно его колени ослабели и он чуть не упал.
— И из-за них и не из-за них, пацан, но это неважно. Отдай мой медальон обратно и проваливай. Как только я использую его, здесь будет не протолкнуться из-за людей в желтом.
Мальчик намотал шнур медальона себе на запястье. — Что ты сделал с ее телом?
Павек заметил остатки старого костяного стула, который однако выглядел так, как будто может выдержать его вес. Он дохромал до него и ухитрился усесться на него раньше, чем упал. — Я принес ее в бюро, мальчик. Я хотел узнать, почему она умерла.
— Лаг. — Парень последовал за ним к закопченому стулу, болтая медальоном на шнурке.
— Да, — кивнул Павек. — Лаг. Теперь я знаю. Хотел бы я не знать этого.
— Что случилось с ее телом, когда эти с мертвым сердцем закончили с ним?
— Я не знаю. — Павек потянулся было за медальоном, но потом его рука замерла на полдороге. Его умирающий, горящий в лихорадке ум играл с ним в странные игры. Перед его взглядом стоял не этот мальчишка, которого он видел несколько недель назад — он видел самого себя в тот момент, когда они сказали ему, что Сиан мертва. Сопровождать ее тело на кладбище было самой важной вещью в его жизни. Его рука упала. — Кладбище, я думаю. Они не хранят тела; это ложь, когда мы говорим, что храним тела простонародья. Мы лжем, чтобы они подчинялись. — Что касается Элабона Экриссара, Павек на самом деле не знал, говорить ли о нем, но потом решил, что нечего грузить парня еще и Элабоном Экриссаром. — Я слышал, как она говорила о тебе: Зерв, не так ли?
— Звайн, это южное имя. Он не был моим настоящим отцом.
— Ты поступил очень умно, когда убежал отсюда несколько минут назад. Теперь будь опять таким же умным. Отдай мне мой медальон и беги отсюда со всех ног. — Павек протянул свою руку.
Звайн посмотрел на руку и на медальон. — Как твое имя, великий?
— Никакой я не «великий». Павек, просто Павек, или однорукий Павек, или Скоро-Станущий-Горкой-Золы-Павек. Уходи, малыш.
— А, так ты хочешь умереть?
— Я собираюсь умереть; моя рука полна гноя и яда. Я уже выбрал место и время: прямо здесь, прямо сейчас.
— Ты не обязан умирать, Просто-Павек. Я могу спасти тебя. И мы будем в расчете.
— Ты можешь спасти меня! Только если ты переодетый великий жрец, Звайн. — Очередной удар страшной боли сделал юмор Павека острым и колючим. — Ты только мальчик, маленький мальчик. Спасайся сам; отдай мне медальон и уходи.
— Я знаю… я знаю людей, которые помогут тебе, если я их попрошу.
Павек пришурился и задумался. Мальчик сказал двадцать золотых монет, а не десять. Может быть кто-то научил его читать. Может быть это была ошибка. — Кого ты знаешь?
— Не могу сказать. Не могу даже отвести тебя прямо к ним. Но они помогут, клянусь. Я возьму тебя к себе домой. Там ты будешь в безопасности. Я дам тебе кровать и еду. Это тебе поможет в течении дня.
И может быть он уже будет мертв — то, что парень предложил, звучало слишком хорошо, чтобы в это поверить, но Павек все-таки встал на ноги и побрел за мальчиком в ночь.
Пятая Глава
Воздух был холоден, как лицо Павека и наполнен запахами, которые он не мог идентифицировать. Левая рука, котороя разрывалась от боли, насколько он мог вспомнить свое последнее впечатление, сейчас была спокойна. Он смог пошевелить пальцами без боли, ощупал большим пальцем руки кончики остальных, но когда он попытался поднять или согнуть левую руку, он встретил неодолимое сопротивление: его локоть, казалось, был запечатан в камень.
Его глаза все еще были закрыты. Он открыл их, надеясь разрешить загадку своей руки, но место, в котром он находился, было темно, как могила. А может быть, невольно подумал он, это и есть могила.
Павек смутно помнил, кто он такой и как очутился здесь. Во рту был странный, металлический привкус; в ушах звенело, как будто неведомые музыканты играли сумашедшую музыку. Он решил, что он проспал очень много времени, и неестественным сном. Мальчик — Павек не смог вытянуть его имя из своего омраченного сознания — сказал, что они идут в безопасное место, но он упал на землю, теряя сознание, раньше, чем они там оказались. Последнее, что он помнил, как мальчик зарыдал, а потом звук убегающих шагов.
Может быть парень был смертью и приходил забрать его дух?
А потом смерть потеряла его полуживого в могиле?
Некоторые секты учили, что смерть — прекрасная женщина; другие спорили с ними и говорили, что это Дракон. Но Павек не помнил ни одной секты, которая описывала бы смерть как маленького, гибкого парнишку с темными глазами и взъерошенными волосами. Но ведь он не мог вспомнить о нем почти ничего, и даже его имя.
Некоторое время он лежал спокойно, а потом услышал ровное биение пульса.
Могила или нет, но если у него был пульс, он был жив, и может постараться вспомнить, как он здесь очутился. Он подумал о еде и воде, необходимых условиях для того, чтобы остаться в живых, и обнаружил, что, несмотря на твердое убеждение, что он провел несколько дней без еды и воды, он не голоден и жажда его тоже не мучит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});