Слив засорился, вода прибывает, воды уже почти до колен, а я никак не могу разобраться с кранами. Еще немного — и я в этой душевой утону.
Тут на корабль обрушилась мощная волна, от удара дверь раскрылась, и меня вымыло в коридор. А вслед за мной и мои вещи.
Пошел в каюту переодеваться. Надел тренировочные брюки, майку… Стук в дверь — матрос: «Вас капитан зовет».
— На каком судне морскую жизнь изучали — на «Леваневском»? — спросил капитан, когда я поднялся в рубку.
— На «Леваневском».
— Часа через три увидимся. Получил SOS, что-то у них там с рулевым управлением. Я им сообщил, что вы у меня на борту.
Через три с половиной часа увидели «Леваневского». Он то появлялся, то исчезал за волнами. Подошли метров на сто. Капитан «Белоусова» Татарчук по рации начал торговаться с капитаном «Леваневского» Мануйловичем. Татарчук предлагал взять «Леваневского» на буксир (а при таком шторме это было очень сложно), а Мануйлович просил немного подождать: «Может, и сами починимся», — разные пароходства, за буксировку надо платить большие деньги. Татарчук согласился ждать тридцать минут и сказал Мануйловичу:
— У меня тут в рубке Георгий Николаевич просит Конецкого на связь.
— Привет, салага! — слышу голос Конецкого. — Ты, говорят, затравил судно от киля до клотика?
— Привет, морской волк! — заорал я. — Выходи на мостик, если ходить можешь! Я по тебе соскучился!
— Иду!
Я как был в майке, спортивных штанах и шлепанцах вылез на капитанский мостик и увидел на капитанском мостике «Леваневского» маленькую фигурку Конецкого. Я помахал ему рукой, потом меня окатило брызгами, и я умчался обратно в рубку.
Татарчук ждал час. Дольше ждать отказался.
— Еще полчасика! — уговаривал Мануйлович.
— Больше не могу, меня перевернет! (Ледокол в шторм крутит намного сильнее, чем обычный корабль.) И вся команда сдохла!
И мы пошли своим прежним курсом. Бросили Конецкого и новых друзей в беде!
(К вечеру по рации узнали, что рулевое управление на «Леваневском» починили.)
Кеннеди но!
В Москве нас — Бондарчука, Скобцеву, Таланкина и меня — вызвали к инструктору ЦК на собеседование. Инструктор предупредил, чтобы мы были бдительны, международная обстановка сложная, с американской стороны возможны провокации: Джон Кеннеди недавно выступил в сенате с агрессивной антисоветской речью. И еще сказал, что мы летим без переводчика, переводчик встретит нас там. Когда уходили, он попросил меня на секундочку задержаться и сказал, что поскольку я грузин, то ко мне могут быть провокации через женщин.
До Лондона мы добрались «Аэрофлотом», а дальше до Монреаля летели на «Боинге» компании «Шведские авиалинии». Первым классом (билеты нам прислал фестиваль). Широкие мягкие кресла, пледы, тапочки, бесплатная выпивка, музыка в наушниках. И меню.
Я заказал мясо. Привезли целую вырезку, серединку вырезали, и — мне на тарелку, а остальное увезли. Куда? Сами съели? В эконом-класс послали? А может, вообще — выкинули?
У Виктора Голявкина есть рассказ о мальчике, которому постоянно приводят в пример дядю: и как он хорошо учился в школе, и как отлично закончил институт, и как замечательно работал, и каким он был спортивным и смелым… А сам мальчик о дяде ничего не может вспомнить, кроме большой белой пуговицы от кальсон, пришитой к рубашке черными нитками.
Я — как тот мальчик. Все рассказы про Мексику у меня начинались с этого мяса. И понимал, что хотят услышать об индейцах, о фильмах, о звездах, о фресках Сикейроса, но ничего не мог с собой поделать, зациклился: куда увезли мясо?
Перед самой посадкой в Монреале нам — каждому — вручили журнал с портретом красивой женщины на обложке.
— Это Жаклин Кеннеди, — сказала Скобцева. — Жена американского президента.
— И зачем они это нам всучили? — спросил Таланкин.
— Дайте-ка сюда! — Бондарчук отобрал у всех журналы и положил на пустое кресло. — Обойдемся без Кеннеди!
Приземлились в аэропорту в Монреале. Там у нас по графику была ночевка и вылет на следующий день. Мы пошли к представителю компании «Шведские авиалинии», Скобцева показала билеты и спросила, где нас разместят на ночь и где накормят. Он стал что-то говорить, показывая рукой в сторону, и из того, что он сказал, я понял только одно слово — «Кеннеди».
Скобцева его переспрашивает. Он снова машет рукой в сторону и чего-то талдычит. И опять слышу: «Кеннеди».
— Что он говорит? — спросил Бондарчук у Скобцевой. — При чем здесь Кеннеди?
— Что-то я не очень поняла.
— Скажи ему, что мы советская делегация, летим на фестиваль в Мексику, и никакой Кеннеди здесь ни при чем!
Скобцева еще раз медленно и подробно объяснила все представителю, а тот снова показывает рукой в сторону и опять что-то про Кеннеди.
— Он говорит, чтобы мы шли в тот зал, к представителю Кеннеди. Может, сходить посмотреть?
— Ни в коем случае! Но Кеннеди! Но! — Бондарчук помахал пальцем перед носом представителя компании.
— Но Кеннеди! — Таланкин тоже помахал пальцем.
Представитель поднял руки: «Джаст э моумент!» — и скрылся за дверью.
— Побежал докладывать, что мы не соглашаемся, — догадался Таланкин.
— Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает! — запел я. В самолете мы угостились бесплатной выпивкой, и настроение у нас было приподнятое.
— А ну заткнись! — рявкнул Бондарчук.
Сел и включил на полную мощность свой маленький транзисторный приемник. (Бондарчук купил его в Мексике в прошлую поездку, очень им дорожил и с ним не расставался. Это был первый транзисторный приемник, который я увидел.)
Возвратился представитель компании с каким-то молодым человеком. Путая польские и русские слова, тот объяснил, что до Монреаля мы летели «Шведскими авиалиниями», а здесь должны пересесть на самолет канадской компании «Кеннеди пасифик», представительство которой находится в следующем зале. И там нами займутся: устроят в гостиницу, накормят, а завтра отправят в Мехико.
Утка
На следующий день в аэропорту Мехико нас встретили советник посольства и переводчица Люся Новикова. Разместились по машинам: Бондарчук и Скобцева поехали с советником посольства, а мы с Таланкиным — с Люсей. Водитель у нас был свой, посольский. Как только машина тронулась, Люся (она сидела впереди) повернулась к нам:
— Что нового в Москве?
— Ничего.
— Сегодня здесь по радио говорили, что у нас переворот. Якобы Хрущева сняли, а власть захватили Молотов, Каганович и Маленков. Утка?
— Бог ее знает. Мы уже два дня летим. А вы из посольства позвоните и спросите.