бы понять, самоубийство ли это или что-то иное…
— Да я вам и так скажу, что никакое это не самоубийство, без всякого осмотра. А, впрочем, как хотите.
Караваев махнул рукой и указал на караулку, где, ожидая местного прозектора, лежало тело бедняги повара. Даже беглого осмотра трупа было достаточно, чтобы версия о самоубийстве отпала, как несостоятельная. Всюду имелись следы насилия. На предплечьях у покойного были синяки — видимо, его удерживали за руки. Странгуляционная полоса казалась слишком широкой для веревки: значит, душили руками. Крылья носа оказались исчерканы царапинами. Я заглянул покойнику в рот — там зияла лунка от свежевыбитого зуба и нитки: видимо, чтобы он не кричал, ему зажали нос и забили в рот кляп. Я ощупал голову — на затылке вздулась изрядная шишка.
— Ну, кое-что проясняется, — заметил я.
— Что проясняется? — спросил полковник, несколько брезгливо наблюдавший за моими манипуляциями.
— Ну, во-первых, это, конечно, убийство.
При этих словах Караваев дернулся, хотя раньше как будто и сам так считал. Я привел ему свои резоны, он не спорил, только глядел угрюмо. Очевидно, убийц было как минимум двое, а то и трое — в противном случае они бы не справились без шума: повар защищался изо всех сил. Видимо, его оглушили ударом сзади, и он потерял сознание. Затем несчастному вставили в рот кляп — (нитки от него я обнаружил во рту) и стали запихивать в петлю. Он пришел в себя и начал сопротивляться. Его пришлось удерживать, отсюда и синяки на руках. В конце концов, его придушили руками, следы от которых остались на шее, а потом повесили. Впрочем, все это было важно скорее для меня: теперь я мог быть уверен, что мой преследователь действует не один.
— Интересно, где это вас так учили дедукции? — подозрительно спросил полковник. — В лейб-гвардии Его императорского величества?
Я коротко отвечал, что биография у меня была весьма пестрая.
— О, это я уже понял, — кивнул Караваев. Потом оглянулся, хотя в караулке мы были одни, и сказал: — Послушайте, могу я вас попросить об одолжении?
Я уже догадался, о каком одолжении он собирается меня просить, и не возражал. Тем более, что оказать полковнику услугу было в моих интересах.
— Разумеется, можете — сказал я. — Если, конечно, одолжение это в рамках закона.
Полковник уверил меня, что все законно, и, понизив голос, попросил провести свое собственное расследование и найти убийц. Повар — бедный перс, вряд ли местная полиция будет усердствовать в раскрытии преступления. Запишут самоубийство и похоронят так, как велит традиция. Но он, полковник, не сможет жить спокойно, зная, что у него в бригаде служат убийцы.
— А почему вы считаете, что это свои, а не пришлые? — удивился я.
Полковник открыл рот, чтобы ответить, но в этот миг в караулку сунулся Ганцзалин и принялся безбожно скандалить. Моего верного помощника до глубины души возмутило, что его не выпускают из казарм. Я повернулся к полковнику:
— Казармы заперты?
— Ну разумеется, — криво усмехнулся он. — У меня тут труп, и вы полагаете, что я позволю кому угодно входить и выходить?
— Это интересно — сказал я. — Скажите, а на ночь казармы тоже запираются?
Полковник отвечал утвердительно и добавил, что на ночь ставится усиленный караул.
Я вспомнил о вечно сонных караульных у ворот и подумал, что через такую преграду убийцы бы прошли как нож сквозь масло. Но полковник заметил, что в эту ночь на постах стояли кавказцы-мухаджиры, а они — люди куда более надежные, чем простые персы. Скорее всего, убийцы не вышли отсюда ни ночью, ни утром.
— Раз так, наши шансы поймать мерзавцев существенно повышаются — сказал я.
— Если вы их поймаете, я буду вам безмерно благодарен, — отвечал полковник.
На мой взгляд, сказано это было несколько напыщенно, но полковник жил тут уже больше года и, видно, набрался персидской торжественности.
Я попросил его выстроить всех военнослужащих на территории казарм — всех, кроме тех, кто стоял ночью на посту. Пока урядники суетились, пытаясь соорудить из здешней вольницы более-менее ровный фрунт, я присмотрелся к паре персидских офицеров и попросил Караваева рассказать мне о них, что тот и исполнил в лучшем виде.
Собранные казаки поглядывали в нашу сторону с некоторым страхом — и не зря. Полковник объявил рядовым и офицерам, что я, их новый ротмистр Нестор-мирза — могущественный факир и владею искусством читать мысли. В доказательство я как бы наугад ткнул в одного персидского офицера, потом во второго, и рассказал о них такие вещи, которые могли знать только они сами (или их начальник). Бригада была поражена моим «всезнанием», и все замерли, благоговейно пожирая меня глазами.
Я объявил, что сейчас я пойду вдоль строя, чтобы найти убийц. Полковник же строго-настрого велел всем смотреть прямо мне в глаза и не отводить взгляда, чтобы я мог беспрепятственно читать мысли. Еле слышный вздох ужаса пронесся по цепи.
Я пошел вдоль строя, переводя суровый взгляд с одного человека на другого. Некоторые выдерживали мой взгляд, некоторые, моргнув, отводили. Но меня интересовали не глаза, я следил за руками. И был вознагражден: заметил, как один коренастый рядовой все время тихонько вытирает ладони о форму. Подойдя к нему, я указал на него пальцем и сказал по-персидски: «ты убил!» Глаза его выкатились, рот перекосило, и он упал передо мной на колени, выкрикивая непонятные слова. Урядники бросились и скрутили его, заведя ему руки за спину.
— Где твой сообщник? Где сообщник? — громко спросил я.
Тот, трудно вращая головой по сторонам, закричал что-то неразборчивое. Но мне и не нужно было разбирать. Вон из строя рванулся долговязый малый с вислыми усами и побежал прямо к выходу. Однако Ганцзалин, которого я предусмотрительно поставил у выхода, дал ему такую подножку, что тот покатился по земле. Спустя секунду на беднягу насели персидские офицеры и принялись колотить с удивительной жестокостью. Если бы не вмешательство полковника, они бы, наверное, забили его до смерти.
Мы на всякий случай проверили шкафы обоих негодяев, и тут подозрения мои подтвердились: в шкафу долговязого нашли смятый и запачканный кровью кляп.
Я попросил у полковника позволить допросить преступников с глазу на глаз. Полковник, ухмыльнувшись, отвечал мне, что у него нет возражений. Но есть одна сложность — эти солдаты говорят только на персидском языке, а я его не знаю.
Вот так сюрприз! И что прикажете делать? К счастью, Кузьмин-Караваев сам разрешил эту задачку: отрядил мне в помощь штатного переводчика бригады, Мартирос-хана. Пришлось согласиться, да и что мне оставалось еще? Плохо,