Пальчики у руки мелко, жалобно задрожали. Трифон почувствовал себя последним негодяем: обидел несчастное существо, меж тем как оно действовало из лучших побуждений.
– Расстроилась? - Трифон неловко коснулся пальцами трепещущего запястья своей новой знакомицы. - Не обижайся. Я понимаю, ты хотела как лучше. Но от этого коврика у нас будут одни неприятности…
Нет! Нет!
Рука опять принялась рисовать, несмотря на протестующий возглас Трифона. Квадрат с бахромой, две вертикальные волнистые линии, пирамида, горизонтальная восьмерка, рука, птица, сундук?
– И что это значит, сокровище мое?
Трифон сказал и сам ахнул. Он еще никогда в жизни не называл никого так покровительственно ласково! «Сокровище мое»! Надо же!
А рука от «сокровища», похоже, просто пришла в радостное безумие, засвидетельствовав свою благодарность Трифону целой серией звонких щелчков. И вдруг - р-раз! - и вскарабкалась к Трифону на плечо, обняла пальцами за шею, притихла смущенно. Словно давно хотела этого, но решилась только теперь.
– Ну, ты прямо так сразу… - покраснел Трифон. - Мы же друг друга совсем не знаем… Ты, конечно, пойми меня правильно…
Он пробормотал еще пару каких-то бестолковых фраз и умолк, удивляясь внезапному ощущению довольства и спокойствия. Рука, лежавшая на его плече, была теплой, нежной и какой-то уютной. Указательным пальцем она мягко давила на ямку под затылком, и от этого по телу Трифона побежали приятные мурашки. Трифон почувствовал, что впадает в сладкое оцепенение, при котором весь мир кажется довольно-таки неплохим местом жительства.
– А ты классная, - прошептал Трифон руке. - Жалко только, по-русски писать не умеешь. И как тебя научить - ума не приложу: глаз у тебя тоже нет. Может, тебе достать букварь для слепых. Знаешь, есть такие, с выпуклыми буквами. Или нет… Я таких букв сам не разберу… А ты вообще как ко мне решила поселиться, надолго?
Рука отвлеклась от поглаживания Трифоновых косичек и дважды щелкнула пальцами.
– То есть ненадолго?
Опять двойной щелчок.
– Погоди… Навсегда?!
Один щелчок.
– О как… - Трифон неожиданно понял, что эта перспектива его вовсе не пугает. Проблемы, конечно, будут, но так у кого их нет. - Только предупреждаю, тебе со мной будет нелегко, у меня характер не сахарный. У меня характер - черный кофе. Горький.
Рука пощекотала Трифона под подбородком, видимо давая этим понять, что уж с кофейным характером Трифона она как-нибудь справится. А наш герой подумал, что он неприлично давно не брился. И его щетинистый подбородок для нежных пальчиков - не самое приятное ощущение.
– Пойду побреюсь, - стесняясь самого себя, заявил он руке. - А ты случайно не хочешь душ принять? Или ванну? Ведь ты, пока убиралась, вспотела, наверное… То есть запылилась.
Рука согласно щелкнула.
…Покуда Трифон брился, рука увлеченно ныряла, бултыхалась и нарезала круги в ванне, наполненной вспененной водой. Трифон наблюдал за ней краешком глаза. Руке явно нравилось такое времяпровождение. Тем более что Трифон не поскупился на хорошую пену и выдал своей новой подруге коробку с ароматическими банными шариками. Сам-то он не был любителем таких гигиенических излишеств, пену и шарики для ванны ему как-то подарила полузнакомая девица из казино, - видимо, рассчитывала на то, что сама воспользуется своим подарком в Трифоновой ванне. Девице не обломилось, но подарок наконец-таки нашел применение.
«Симпатичная она все же, - подумал Трифон. Не про девицу из казино. Про руку. - Смешная. И откуда она только взялась?»
Он вспомнил, что давно, еще в отрочестве, читал кошмарные рассказы Стивена Кинга. И больше всего его детское воображение поразили «Клацающие зубы» и «Скреб-поскреб». Он тогда еще думал, что классно было бы иметь такие жуткие челюсти: притащить их в школу и пугать девчонок, а лучше - противных высокомерных солистов школьного хора «Золотые голоса» Кольку Ботинкина и Родьку Шепелявко. Вот уж визжали бы эти надменные солисты своими уникальными голосами, когда клацающие челюсти прыгнули бы на них из темноты зрительного зала и вцепились в штаны! А еще с такими зубами хорошо ходить поздно вечером - не страшны наглые пацаны-хулиганы, дядьки-маньяки и грабители, которые могут украсть самое дорогое - детские пластмассовые часики «Сейко» с маленьким компасом без стрелок. Или вот, допустим, палец, торчащий из раковины. Конечно, не так интересно, но если в квартиру заберутся воры, вид такого пальца может здорово их напугать и направить на путь истинный.
Трифон мысленно улыбнулся. Что ж, выходит, начинают сбываться его детские мечты? Сбываться самым непостижимым образом! Нет, сейчас он не нуждается в моральной поддержке здоровенной гавкучей челюсти. И палец, торчащий из унитаза, - малоприятное зрелище. А вот рука… Совсем другое дело! И вот что странно: он совсем перестал ее бояться! И вовсе ему не противно, а даже интересно: что будет дальше? И как с нею быть?
«Надо ей имя придумать», - решил Трифон.
И в этот момент требовательно задребезжал телефонный звонок.
Место неизвестно
Время неизвестно
Как ни странно, у него появились ученики.
Вечером он прочитал небесам свежесочиненный псалом, в котором предавались жутким карам все, не разделяющие мировоззрения псалмосочинителя. Потом вкусил плодов пустыни. Плоды извивались, царапались - не хотели, чтобы их вкушали, но потом смирились и захрустели хитином на остатках зубов нового великого провидца. Едва солнце рухнуло за ближайший бархан, в пустыню пришли холод и тьма. Провидец выкопал себе ямку в теплом песке, погрузился в нее, оставив на воздухе только голову - чтоб остывающий воздух освежал и дарил размышления о высоком и вечном.
А еще можно было смотреть на звезды пустыни.
И почти не бояться грядущего на землю кошмара.
Провидец вздохнул, попытался склонить голову на песчаную подушку. У него это пока плохо получалось - не хватало аскетической практики. Сантиметрах в десяти от носа провидца из песка вылез молоденький скорпион и испуганно прыснул в сторону, - похоже, информация о гастрономических пристрастиях пустынного пророка распространялась среди скорпионов уже на уровне генетической памяти.
Где-то печально завыли песчаные волки. Пророк подозревал, что они тоже наделены предчувствием надвигающегося ужаса. Волки иногда приходили к валуну, который облюбовал провидец под свое жилище, и с вопросительным выражением в холодных желтых глазах слушали, как исхудавший, пропеченный солнцем человек взывает к остекленевшим небесам.
Ближе к рассвету провидец уснул. Ему снился искусительный сон, из-за которого придется еще пару недель питаться одним песком. Провидец не любил искусительных снов, предпочитая сны вещие и поучительные. А что вещего может быть в сновидении, посвященном визиту в огромный продуктовый супермаркет? Провидцу снились бесконечные полки с бутылями минеральной воды, цистерны с апельсиновым соком, ванны пива, бассейны тоника… Провидец застонал, корчась в своей песчаной постели-саркофаге, и вдруг услышал человеческую речь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});