Читать интересную книгу Аскольдова могила - Михаил Загоскин

– Прощай же! – прервал Всеслав. – Я не хочу, чтоб товарищи меня дожидались.

– Да ведь настоящая-то пирушка будет вечером. Они прогуляют всю ночь, да и ты успеешь досыта навеселиться. Потешайся сколько хочешь до полуночи.

– До полуночи? – повторил Всеслав с невольным содроганием.

– Ну да! Иль забыл, где ты должен быть в полночь?

– А разве ты знаешь, где я буду в полночь? – вскричал с ужасом Всеслав.

– Что ты, молодец? – сказал Вышата, поглядев с удивлением на юношу. – Это диво, что я знаю, когда твоя очередь стоять на страже.

– На страже? Где?

– Вестимо где! У дверей княжеской гридницы. Хорош ты, брат. Ай да гуляка: забыл свою очередь!

– Да, да, вспомнил! – прервал Всеслав. – Но я никак не могу… Я попрошу кого-нибудь из моих товарищей.

– А что? Тебе, молодец, видно, некогда? – подхватил с улыбкою ключник. – То-то же! Ох ты смиренник!.. Да полно, брат, прикидываться-то красною девушкою – знаем мы вас? И что ж за беда, чего таиться? Быль молодцу не укора! А вряд ли, Всеслав, ты отделаешься к полуночи: очередь твою кто-нибудь справит, да товарищи не отпустят. Помнишь, в прошлом году, как стали выбирать, кому на вашем пиру представлять Услада, так без тебя дело не обошлось. Тогда тебя выбрали и теперь выберут.

– А если я не хочу этого?

– Что ты, молодец! Да разве не ведаешь, что тот, кто отказывается от этой чести, оскорбляет не одного, а всех богов. Вот я знаю, что меня не выберут, так не хочу и пировать с моими дворцовыми товарищами; погляжу лучше, как станут здесь на лугах веселиться горожане да посадские; а меж тем и дочек их повысмотрю. Что, брат Всеслав, – продолжал ключник, понизив голос и покачивая печально головою, – плохо дело!..

– А что? – спросил с беспокойством юноша. – Разве наш великий князь?..

– Что день, то хуже! Ума не приложим! Эка притча какая!.. Не то здоров, не то болен. Сидит все, повесив голову, молчит и на свет белый не смотрит: ну словно в воду опущенный; все ему не по нраву. Вот хоть я, чего уже не делаю, чтоб поразвеселить его, нашего батюшку, – ничто не в угоду; а уж трудов-то моих сколько!..

– Да, – прервал Всеслав, не будучи в силах скрывать долее своего отвращения, – что и говорить! И труды-то твои такие почетные! Диво только, что у тебя до сих пор голова цела, а плечам-то порядком, чай, достается.

Ключник нахмурил брови; румяные его щеки побелели от досады; он хотел что-то сказать, но Всеслав пустился вскачь по дороге и выехал в предместие.

– Ах ты молокосос! – вскричал Вышата, когда уверился, что княжеский отрок не может уже слышать слов его. – Смотри, пожалуй!.. Видишь какой прыткий!.. Добро ты, разбойник!.. Разве только не заведешься никогда невестою, а то узнаешь, каково обижать княжеского ключника Вышату. Э, да он говорил, что сегодня в полночь… Ну, так и есть!.. Чему быть, кроме свидания с какой ни есть красавицей!.. Постой же, вот мы тебя соследим, полуночник! И если твой сердечный дружок не отправится на житье в Предиславино, так пусть я захлебнусь первым глотком меда, который стану пить на твоей свадьбе!

II

После ясного дня наступил тихий вечер, и солнце закатилось, когда в одной из многочисленных пристроек дворца княжеского, в просторном и светлом тереме, собрались вокруг накрытого стола человек тридцать ратных людей: отроков, гридней, сокольничих и других ближних слуг Владимировых. В переднем конце стола оставлено было почетное место для того, кто должен был представлять Услада: по левую его сторону величался, развалясь на скамье, наш старый знакомый Фрелаф; по правую сидел Простен. Весь стол был покрыт яствами; янтарный мед шипел в высоких кубках и выливался белою пеною через края глубоких братин; но пирующие сидели и стояли молча, не принимались за роскошную трапезу, и на всех лицах изображалось нетерпеливое ожидание.

– Что за диковина? – сказал наконец Простен. – Да что он, сквозь землю, что ль, провалился? Вот уж солнышко село, а его все нет как нет.

– Да и Стемид еще не приходил, – сказал один молодой сокольничий.

– В самом деле, – прервал Фрелаф, привставая и окинув взглядом все общество, – его точно нет. Я думал, что он сидит вон там, на конце стола. А слыхали ли вы, братцы, поговорку, – продолжал он, выправляясь и разглаживая свои усы, – «семеро одного не ждут», а нас человек тридцать; так, кажется, нам можно и двух не дожидаться.

– Ага, заговорил и ты, Фрелаф! – сказал Остромир, один из десятников великокняжеской дружины. – А я уж думал, что у тебя язык отнялся: ведь ты помолчать не любишь.

– Да что, братец, хоть кого зло возьмет. Чем мы хуже этого Всеслава?.. Мальчишка, ус еще не пробился, а ломается как будто невесть кто! Изволь его дожидаться!

– Видно, что-нибудь задержало, – сказал Простен. – Как быть, подождем; уж если мы выбрали его в Услады, так делать нечего.

– Да что вам дался этот Всеслав? – подхватил варяг. – Молодцов, что ль, у нас не стало? Наладили одно да одно: он, дескать, всех пригожее! Эко диво! Большая похвальба для нашего брата витязя! Уж коли пошло на то, так вам бы лучше выбрать в Услады какую-нибудь киевскую молодицу, чем этого неженку, у которого в щеках девичий румянец, а в голове бабий разум!..

– Да в руках-то брат, у него не веретено, – прервал Простен.

– Веретено? – вскричал Фрелаф. – Что за веретено?.. Какое веретено?

– Какое? Вестимо какое!.. Он только что с лица-то и походит на красную девушку, а в ратном деле такой молодец, что и сказать нельзя.

– Да, да! – возразил Фрелаф, оправясь от своего замешательства. – У вас все в диковинку! Вот как у нас, так этакими молодцами хоть море пруди. Не правда ли, Якун? – продолжал Фрелаф, обращаясь к одному варяжскому витязю.

– Нет, брат, – сказал Якун, – Всеслав – удалой детина, и кабы он был наш брат, варяг, так я не постыдился бы идти под его стягом, даром что у меня усы уже седеют, а у него еще не показывались.

– Под его стягом! – повторил Фрелаф. – Да по мне, лучше век меча не вынимать из ножен…

– Не ровен меч, храбрый витязь Фрелаф, – сказал кто-то позади варяга, иной поневоле из ножен не вынешь, – стыдно показать.

Фрелаф обернулся: позади его стоял Стемид.

– Так ли, товарищ? – продолжал стремянный, ударив по плечу варяга. – Ну что ж ты онемел? Небось мы сошлись пировать, а не драться: так никто твоего меча не увидит. Что пугать понапрасну добрых людей!

Огромные усы Фрелафа зашевелились; он хотел что-то сказать, но вдруг стиснул зубы, и красный нос его запылал, как раскаленное железо: неумолимый Стемид пораспахнул свой кафтан, и конец расписного веретена поразил взоры несчастного варяга.

– Насилу тебя дождались! – сказал Простен Стемиду. – Ну что Всеслав?

– Сейчас будет. Он просит вас не выбирать его в Услады.

– Как так?

– Да вот и он: говорите с ним сами.

– Что ты, братец? – вскричал Простен, идя навстречу к входящему Всеславу. – Неужели в самом деле ты не хочешь быть нашим Усладом?

– Мне что-то нездоровится, – отвечал Всеслав, – а вы, может быть, захотите пировать во всю ночь.

– Вестимо! – подхватил Остромир. – Пировать так пировать! Ведь праздник-то Услада один раз в году.

– Так увольте меня. Я готов с вами теперь веселиться, но если дело пойдет за полночь…

– В самом деле, ребята, – подхватил Стемид, – не невольте его, он что-то прихварывает.

– Да ведь мы его выбрали, – сказал Простен.

– Так что ж, – продолжал Стемид, – разве нельзя выбрать другого? Ну вот Фрелаф, чем не Услад? И дородством, и красотой, и удальством – всем взял.

– Прошу помиловать, – сказал Фрелаф, – я не русин и ваших поверьев не знаю.

– Да чего лучше, – прервал Остромир, – выберем, товарищи, нашего хозяина.

– В самом деле, – раздалось несколько голосов, – выберем Простена!

– Эх, братцы, – сказал хозяин, – есть помоложе меня.

– Нет, нет, – зашумели все гости, из которых многие давно уже проголодались, – выбираем тебя! Ну-ка, ребята, подымайте кубки!.. В честь нашего Услада! Да здравствует!

– Ин быть по-вашему! – сказал хозяин, занимая почетную скамью.

Всеслав сел подле него, а Стемид против Фрелафа. Это соседство вовсе не нравилось варягу: он поглядывал с беспокойством кругом себя; но все места были заняты, и Фрелаф должен был поневоле остаться там, где сидел прежде.

Когда пирующие опорожнили несколько деревянных чаш с яствами и крепкий мед поразрумянил их лица, то молчаливая их трапеза превратилась в шумную беседу. Один рассказывал про свое удальство соседям, которые его не слушали; другой хвастался конем; третий уверял, что он в последнюю войну душил ятвягов и радимичей, как мух; четвертый кричал, что его меч заржавел в ножнах и что пора Владимиру прогуляться в Византию. Несколько уже раз Фрелаф раскрывал свои красноречивые уста, чтоб порассказать, как он нанизывал на копье по десятку печенегов; но всякий раз насмешливая улыбка Стемида обдавала его холодом, и многоглаголивый язык несчастного варяга прилипал к гортани. Вот уже вечерняя заря потухла, и во всех Углах терема запылали яркие светочи; прошло несколько часов в пировании и веселых разговорах, а Фрелафу не удалось ни разу вымолвить словечка ни о своем удальстве, ни о доблести своих знаменитых предков. Стемид не спускал с него глаз, и конец проклятого веретена, как голова ядовитого змея, поминутно выглядывал из-под его кафтана. С горя он принимался за кубок и подливал в него беспрестанно нового меду. Вот наконец варяг начал поглядывать смелее, стал чаще разглаживать и закручивать свои рыжие усы и вдруг, опорожнив одним духом целую стопу меда, закричал громким голосом: