Но вот все было закончено: заполнение анкет, последующие церемонии, речи. И тогда Бен, стоя на цыпочках, все-таки увидел Майкла: тот все еще держал в руках одежду, которая была на нем во время «парада совершеннолетних». Братья радостно кинулись друг к другу.
Поужинав, они отправились по скоростной автостраде домой, оживленные, взбудораженные событиями дня.
Они совсем не были подготовлены к тому, что ожидало их дома. Оба были ошеломлены, когда перед входной дверью их остановил бесстрастный молодой человек в форме, когда у них потребовали документы, прежде чем впустить в родной дом, когда они увидели родителей, с потерянным видом одиноко сидящих в столовой.
Джозеф Мэннерс постарел за один день, глаза у него глубоко запали. Он недоумевающе посмотрел на сыновей и сказал:
— По-видимому, я под домашним арестом.
Бернард Галлимен не стал читать отчета целиком. Он прочел только сводку, и она бесконечно обрадовала его.
Для всех людей стала привычной мысль, что Мултивак способен предугадать совершение серьезных преступлений. Люди знали, что агенты Отдела контроля и управления окажутся на месте преступления раньше, чем оно будет совершено. Они усвоили, что любое преступление неизбежно повлекло бы за собой наказание. И постепенно у них выработалось убеждение, что нет никаких способов перехитрить Мултивак.
В результате редкостью стали даже преступные умыслы. По мере того как преступления замышлялись все реже, а емкость памяти Мултивака становилась все больше, к списку предугадываемых преступлений присоединялись более мелкие проступки, число которых в свою очередь все уменьшалось.
И вот недавно Галлимен приказал выяснить, способен ли Мултивак заняться еще и проблемой предугадывания заболеваний, и выяснить это, естественно, должен был сам Мултивак. Тогда внимание врачей можно было бы обратить на тех пациентов, которым в следующем году грозит опасность заболеть диабетом, раком или туберкулезом.
Береженого, как известно…
Отчет был очень благоприятным.
Наконец получили список возможных преступлений на этот день — опять-таки ни одного убийства первой категории!
В приподнятом настроении Галлимен вызвал Али Отмана.
— Отман, каково среднее число преступлений в ежедневном списке за истекшую неделю, если сравнить его с первой неделей моего председательства?
Оказалось, что среднее число снизилось на восемь процентов. Галлимен почувствовал себя на седьмом небе. От него это, правда, не зависит, но ведь избиратели этого не знают. Он благословлял судьбу за то, что ему посчастливилось вступить в должность в удачную эпоху, в самый расцвет деятельности Мултивака, когда даже от болезней можно укрыться под защитой его всеобъемлющего опыта.
Галлимен сделает на этом карьеру.
Отман пожал плечами.
— Как видите, он счастлив.
— Когда же мы ему все выложим? — спросил Лими. — Мы установили наблюдение за Мэннерсом — и вероятность возросла, а домашний арест дал новый скачок.
— Что я, сам не знаю? — раздраженно ответил Отман. — Мне не известно только одно: отчего такое происходит.
— Может быть, как вы и предполагали, дело в сообщниках? Мэннерс попался, вот остальные и понимают, что нужно нанести удар сразу либо никогда.
— Как раз наоборот. Из-за того, что один у нас в руках, остальные должны разбежаться кто куда. Кстати, почему Мултивак никого не назвал?
Лими пожал плечами.
— Так что же, скажем Галлимену?
— Подождем еще немного. Вероятность пока — семнадцать и три десятых процента. Сначала попытаемся принять более решительные меры.
Элизабет Мэннерс сказала младшему сыну:
— Иди к себе, Бен.
— Но что случилось, ма? — прерывающимся голосом спросил Бен, убитый тем, что этот чудесный день завершился такими невероятными событиями.
— Прошу тебя!
Он неохотно вышел из комнаты, топая ногами, поднялся по лестнице, потом бесшумно спустился обратно.
А Майкл Мэннерс, старший сын, новоиспеченный взрослый мужчина и надежда семьи, повторил точно таким же тоном, что и брат:
— Что случилось?
Джо Мэннерс ответил ему:
— Бог свидетель, сын мой, не знаю. Я не сделал ничего дурного.
— Ясно, не сделал. — Майкл в недоумении взглянул на своего тщедушного кроткого отца. — Они, наверно, явились сюда из-за того, что ты что-то задумал.
— Ничего я не задумывал.
Тут вмешалась возмущенная миссис Мэннерс:
— О чем ему надо было думать, чтобы заварилось такое? — Она повела рукой, указывая на цепь охранников вокруг дома. — Когда я была маленькой, помню, отец моей подруги служил в банке. Однажды ему позвонили и велели не трогать денег. Он так и сделал. Денег было пятьдесят тысяч долларов. Он вовсе не брал их. Только подумывал, не взять ли. В те времена все делалось не так тихо, как теперь. История вышла наружу, и я тоже услышала о ней.
— Но я хочу сказать вот что, — продолжала она, заламывая руки, — тогда речь шла о пятидесяти тысячах. Пятьдесят тысяч долларов… И тем не менее они всего-навсего позвонили тому человеку. Один телефонный звонок — и все. Что же такое мог задумать ваш отец, ради чего стоило бы присылать больше десятка охранников и изолировать наш дом от всего мира?
В глазах Джо Мэннерса застыла боль. Он произнес:
— Клянусь вам, у меня и в мыслях не было никакого преступления, даже самого незначительного.
Майкл, исполненный сознания своей новоприобретенной мудрости совершеннолетнего, сказал:
— Может, тут что-нибудь подсознательное, па? Наверно, ты затаил злобу против своего начальника.
— И потому хочу его убить? Нет!
— И они не говорят, в чем дело, па?
— Нет, не говорят, — опять вмешалась мать. — Мы спрашивали. Я сказала, что одним своим присутствием они губят нас в глазах общества. Они по крайней мере могли бы сказать, в чем дело, чтобы мы сумели защищаться, объяснить.
— А они не говорят?
— Не говорят.
Майкл стоял, широко расставив ноги, засунув руки глубоко в карманы. Он обеспокоенно произнес:
— Слушай, ма, Мултивак никогда не ошибается.
Отец беспомощно уронил руку на подлокотник дивана.
— Говорю тебе, я не думаю ни о каком преступлении.
Дверь без стука открылась, и в комнату энергичным, уверенным шагом вошел человек в форме. Лицо его было холодно и официально.
— Вы Джозеф Мэннерс?
Джо Мэннерс поднялся.
— Да. Что вы еще от меня хотите?
— Джозеф Мэннерс, по распоряжению правительства вы арестованы. — И он показал удостоверение офицера Отдела контроля и управления. — Я вынужден просить вас отправиться со мной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});