лицо, но по этим глазам все ясно.
Что же мне делать? Оттолкнуть ее и сказать, что она — дура? Что она — чертова долбанутая сука, которая предлагает мне кучу людей просто так поубивать? Что ей лечиться надо? И что тогда? Во-первых, я лишусь своей ненаглядной, а я ее люблю несмотря на ее заморочки. Во-вторых, лишусь ресурсов. И в-третьих — она же все равно своего потом добьётся. Ну нет, мне нельзя ее отталкивать, но нельзя и потакать. Мне нужно продолжать играть роль в ее вселенной, роль того, кто умней ее и более жесток чем она. И конечно же — еще более безумен.
— О, моя маленькая девочка… я думал об этом — говорю я ей: — но этот план слишком… примитивен. Нет, я не буду так предсказуем, мой кексик. Я нанесу удар ему в самое сердце не в физиологическом смысле, а в психологическом. Метафорическом. Я отберу у него то, ради чего он живет, я заберу у него его детище — его Культ! Я сделаю его посмешищем и каждый день жизни для него будет мучением! Ты мыслишь слишком мелко, кексик!
— Но…
— Подумай, мой кексик — что больнее для тебя — боль физическая или душевная? — задаю я ей вопрос. Вопрос с подвохом, Бьянка не умеет испытывать достаточно эмпатии, чтобы испытывать душевную боль. Но она обязательно будет играть так, будто испытывает, а значит…
— Конечно душевная — заявляет она, выпрямляясь: — конечно душевная. Я готова потерять руку, но не тебя, мой puddin’…
— Вот-вот. А я собираюсь отнять у него все. — я стараюсь улыбнуться безумной улыбкой Джокера: — все-все, дорогая! У него не останется ничего и как раз в тот момент, когда он будет думать, что достиг всего!
— Ах! — Бьянка складывает руки на груди и умилительно смотрит на меня, ни дать ни взять — школьница, которой только что признались в любви: — я так и знала! Ты — лучший! Самый злобный и коварный!
— Муа-ха-ха! — говорю я и одинокая парочка неподалеку — снова кидает на нас осуждающий взгляд. Что с вами, люди? Это же площадка для влюбленных пар, а мы с Бьянкой как раз таковой и являемся. Правда любим мы разные вещи. Я вот люблю жить, а она — любит играть. И игры у нее недетские. Хотя, в веселом безумстве ей не откажешь… бедный Зрячий, он и не подозревает какие у нее на него планы.
— Кхм. — откашливаюсь я: — раз ты все поняла — прекратить самодеятельность. Действия согласовывать. И … когда ты этот зарин наконец уничтожишь?!
Глава 10
— Ничего не понимаю — говорит Рыжик, стискивая руль автомобиля: — ты говоришь, что он создает секту, но делает вид что не создает секту, для того, чтобы создать ее?
— Это же элементарно, Рыжик. — отвечает Бьянка, откидываясь назад на спинку автомобильного кресла: — вот посмотри — для того, чтобы поймать преступника нужно мыслить как преступник, верно? Для того, чтобы поймать Зрячего нужно быть главой культа…
— Я вот чего не понимаю — рыжая давит на газ, обгоняя белую «Тойоту»: — зачем его ловить на горячем? И так ясно что сволочь, пулю в голову и все дела. Он же может.
Бьянка промолчала. Она смотрела в окно на проносящийся мимо городской пейзаж с его бесконечными мокрыми после дождя улочками, с отражающимися на влажном асфальте неоновыми вывесками, с фарами встречных автомобилей и далекой сиреной то ли патрульной машины, то ли автомобиля парамедиков. В то, что «он может» она верила. Нет, даже не так. Она — знала. Это неожиданно, но в обычном школьнике, каким Кента кажется с самой первой встречи — кроется второе дно. А может и не только второе. На первый взгляд он немного пассивен, Рыжик даже пару раз назвала его «тормознутым». Он явно не любит прикладывать лишние усилия, предпочитая «срезать угол» там, где может, не любит конфликты, пытается урегулировать их дипломатическим путем и как правило у него это получается. Готов целыми днями напролет бездельничать, предаваться легкому разврату и ничегонеделанию. Не показывает особых чувств, говорит о любви, но скорее в шутку, чем всерьез, обожает разговаривать с умным человеком, зеленый чай и единоборства.
Но это только первый слой темной воды, верхушка айсберга. Ниже — там таится человек циничный, жесткий, способный, не моргнув глазом уничтожить человека и потом — спокойно спать. Некоторым людям для того, чтобы нажать на спусковой крючок — требуется ненавидеть, быть во власти сильных чувств. И уж тем более — для того, чтобы пырнуть человека ножом, это намного более личное, близкое, чем просто нажать на спуск и вышибить мозги — просто пальцем надавить. Но для Кенты… ему не нужно ненавидеть человека, чтобы суметь убить его. Он сделает это без ненависти, с таким же спокойным выражением лица, с каким он пьет свой любимый зеленый чай или делает комплимент понравившейся ему девушке… и это не изменит его ни на капельку. Ему не будет нужен психотерапевт, он не будет пускать сопли в ближайшем баре, не будет вскакивать по ночам и плакать в подушку или видеть силуэты погубленных душ в отражении на блестящей поверхности кофейника. И это уже само по себе страшновато. Бьянка не раз и не два думала о том, как она будет чувствовать себя в первый раз, когда она убьет человека. Как себя чувствовала Харли Квин, когда убила охранников в психиатрической лечебнице Аркхем, ради того, чтобы освободить своего любимого?
Она прекрасно знала откуда эти чувства, и что запрет на убийство себе подобных прописан в генетическом коде у социальных животных, что она — скорее всего ничего не почувствует, пусть даже и думает об это как о некоем пороге. Но у нее отсутствует эмпатия, она сама по себе психопатична, она — не показатель. Кента, с другой стороны — обладает эмпатией в достаточной степени и все же…
И ведь это всего лишь второй слой личности Кенты, ее puddin’ продолжает ее удивлять. Рыжику не понять, она обладает средним уровнем интеллекта, в сравнении с прочими она даже может быть названа умной, но… чтобы просчитать действия Кенты нужен совсем другой уровень. Как там — если хочешь понять маньяка…
— Обычный человек может быть так и поступил бы — говорит Бьянка, закрывая глаза: — хотя о чем это я. Обычный человек может только сказать что он бы так сделал. Он бы голосовал за такую опцию, потому что для того,