– Ох, Билл, кончай ты, ради бога! Дай текст.
Корпсмен недовольно хрюкнул и бросил мне листы. В невесомости они не могли упасть на пол, а разлетелись по всей каюте. Пенни собрала их, сложила по порядку и подала мне. Я поблагодарил и начал читать.
Текст я просмотрел быстро и оглядел собравшихся.
– Ну как? – спросил Родж.
– Минут на пять об усыновлении, остальное – аргументы в пользу политики экспансионистов… Почти то же самое, что я видел раньше.
– Верно, – согласился Клифтон. – Усыновление – стержень, на котором держится все остальное. Вы, вероятно, в курсе – мы собираемся вскоре обернуть очередной вотум доверия в нашу пользу…
– Ясно, и не хотите упустить случая ударить в барабан. В общем, все в порядке, хотя…
– Что? Что-нибудь не так?
– Э-э… Стиль. В нескольких местах кое-какие слова нужно заменить. Он так не сказал бы.
У Корпсмена сорвалось с языка нечто такое, что в присутствии дамы вовсе недопустимо. Я холодно взглянул на него.
– Слушай, Смайт, – завопил он, – кто из нас лучше знает?! Ты?! Или все же тот, кто уже битых четыре года пишет ему речи?!
Я старался держать себя в руках. Отчасти Корпсмен был прав.
– Дело в следующем: писаный текст – немного не то, что устная речь. Мистер Бонфорт, насколько я могу судить, великолепный оратор. Его смело можно сравнить с Уэбстером, Черчиллем и Демосфеном – людьми, облекавшими великое в простые слова. А взять хоть это ваше «не согласные ни на какой разумный компромисс»! Оно здесь дважды встречается. Я – мог бы так выразиться, у меня вообще слабость к пышным оборотам, да и образованность свою я не прочь показать. Но мистер Бонфорт сказал бы: «тупицы», или «упрямые ослы», или «твердолобые бараны»!.. Потому что эти слова гораздо эмоциональнее!
– Думай лучше, как подать речь, а слова – моя забота.
– Билл, ты не понимаешь. Мне плевать, насколько политически эффективна эта речь, мое дело – перевоплощение. И я не могу говорить за него то, чего он в жизни не сказал бы! Иначе все будет выглядеть сплошным надувательством – вроде козла, говорящего по-гречески! Но если я прочту речь в его выражениях – нужный эффект получится автоматически! Он – великий оратор!
– Заткнись, Смайт! Тебя не речи писать нанимали. Тебя наняли…
– Билл, завязывай! – прервал его Дэк. – И осторожней бросайся этими «Смайтами», понял? Родж, что скажешь?
– На мой взгляд, – ответил Клифтон, – вы, шеф, возражаете лишь против некоторых выражений?
– В общем, да. Неплохо бы еще выкинуть личные выпады в адрес Кироги, и все измышления на тему, кто ему платит. Тоже как-то не в духе Бонфорта, по-моему.
Клифтон смутился.
– Этот кусок я сам вставил, но вы, кажется, правы. Он всегда оставляет слушателям возможность пошевелить мозгами.
Клифтон немного помолчал.
– Хорошо. Внесите все изменения, какие сочтете нужными. После мы сделаем запись и посмотрим, а если что будет не так, поправим. Или вообще отменим «по техническим причинам». – Он мрачно усмехнулся. – Да, Билл, так и сделаем.
– А, ч-черт!.. Да вы смеетесь все, что ли?!
– Отнюдь, Билл. Все идет, как надо.
Корпсмен вскочил и пулей вылетел из каюты. Клифтон со вздохом сказал.
– Билл терпеть не может замечаний и выслушивать их готов только от шефа. Но вы не думайте, он вовсе не бездарь. Да, шеф, когда вы будете готовы? Передачу нужно начать ровно в шестнадцать ноль-ноль.
– Не знаю точно. Во всяком случае, к сроку.
Пенни отбуксировала меня обратно в кабинет. Когда дверь за нами затворилась, я сказал:
– Пенни, детка, ты мне пока не понадобишься – около часа, наверное. Если не трудно, попроси у дока чего-нибудь посильней этих пилюль. Похоже, мне нечто в этом роде скоро пригодится.
– Хорошо, сэр.
Она проплыла к двери.
– Шеф…
– Что, Пенни?
– Я только хотела сказать… Билл врет, что писал за него речи! Вы не верьте!
– Ну конечно, Пенни. Ведь я слышал его речи. И читал Биллово творчество.
– Понимаете, Билл частенько составлял за него разные мелочи, да и Родж тоже. Даже я иногда. Он – он использовал чьи угодно идеи, если считал их стоящими, но когда выступал с речью – все было его собственным, до последнего слова, правда!
– Я и не сомневаюсь, Пенни… Но жаль, сегодняшнюю речь он не написал загодя.
– Ничего, вы только постарайтесь!
Так я и сделал. Начал с простой подстановки синонимов – нутряные латинские «скуловороты» заменил округлыми, скачущими легче мячика, германизмами, но постепенно пришел в ярость и разодрал речь в клочья. Любимейшая забава всякого актера – лепить по своему усмотрению добавки и импровизировать вокруг основной линии. Однако – как редко это удается!
Из публики я допустил в зал лишь Пенни и убедил Дэка, что ни одна живая душа не должна меня подслушивать. Хотя есть у меня подозрения, что этот здоровый обормот надул меня и подслушивал сам. Уже на третьей минуте Пенни прослезилась, а под конец – я уложился ровно в отпущенные двадцать восемь минут – она совсем раскисла. Я не допускал никаких вольностей с четкой и стройной доктриной экспансионизма, как возвещена она была своим общепризнанным пророком – Его Светлостью Джоном Джозефом Бонфортом; я лишь воссоздал его откровения и заповеди из материала предыдущих речей. И что любопытно – сам свято верил каждому своему слову!
Да, братцы, вот это была речь!
* * *Чуть позже все собрались посмотреть меня в записи. Пришел и Джимми Вашингтон, чье присутствие укротило Била Корпсмена. Запись кончилась, и я спросил:
– Ну как, Родж? Будем что-нибудь вырезать?
Вынув изо рта сигару, Клифтон ответил:
– Нет. Если хотите знать мое мнение, шеф, ее нужно пустить в эфир как есть.
Корпсмен покинул каюту молча, но мистер Вашингтон подошел ко мне со слезами на глазах. Слезы в невесомости – вещь, весьма неприятная, они не стекают вниз.
– Мистер Бонфорт, вы были великолепны!
– Благодарю, Джимми.
А Пенни и вовсе онемела.
Что до меня самого – я отключился сразу же после просмотра. Спектакль, прошедший «на ура», всегда выматывает до предела. Проспал я больше восьми часов – разбудил меня вой сирены. Засыпая, я пристегнулся к кровати – терпеть не могу болтаться во сне по всей спальне – и теперь мог не беспокоиться. Однако, куда мы собираемся, я не знал и поспешил связаться с рубкой между первым и вторым предупреждением.
– Капитан Бродбент, это вы?
– Минуту, сэр, – ответил Эпштейн. Затем подошел Дэк:
– Слушаю, шеф? Отправляемся, согласно вашему распоряжению.
– Какому… А, ну да, верно.
– Думаю, сэр, мистер Клифтон к вам вскоре подойдет.
– Хорошо, капитан.
Я улегся обратно и принялся ждать разъяснений. Немедленно после пуска двигателей – один – вошел Родж, судя по всему, очень встревоженный. По лицу его я ничего не мог понять – оно в равной мере выражало триумф, беспокойство и растерянность.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});