Читать интересную книгу Без очереди в рай - Вежина Диана

Б-блин…

А знаете — а я ведь не смогла. И не потому что не успела, а просто почему-то не смогла. Как заклинило, сама не ожидала, однако почему-то не смогла. Я не закричала, не позвала на помощь (не поймите в меру), не сделала ничего того, что можно ждать от женщины при таком раскладе. Едва ли не впервые в жизни по-серьезному загнанная в угол, я едва ли не впервые поступила, скажем так, не так — наперекор всему, в том числе и собственным представлениям о своей персоне. Едва ли не впервые — жаль, не в последний раз: лиха беда начало, и замечу, забежав вперед, что в самом близком будущем мне предстояло частенько узнавать очень много нового о самой себе и вообще о людях. Чертовски много, признаться честно, даже слишком много — и ничуть не меньше о себе, чем об окружающих. Знала бы! Вот позже и узнала.

А пока — я не закричала, я просто среагировала.

Просто.

Среагировала.

Просто. В жизни всё не так, как на татами. На татами я бы так не справилась. В жизни. Совсем не как в кино. Бой на ограниченном пространстве, когда противники в состоянии задавить тебя даже только массой, лаконичен и отнюдь не зрелищен. Бой на поражение. Никаких захватов-удержаний, кульбитов, беготни по стенам. Фактор внезапности. Без замаха — колени, локти, кисти. Постановка кисти в карате — целая наука: атаки кулаками, пальцами, ребрами ладоней. И на поражение, по жизненно важным точкам организма. И одновременно не одного, а двух. Но если разобраться, то в самом деле запросто.

Среагировала. А попробуй я не среагировать! Ну да я и пробовать не стала, и когда оба насильника сноровисто подались вперед, целя подмять меня, запечатав рот поганой пятерней, я буквально взорвалась навстречу. Сознание не поспевало за реакцией, действовала я на автомате, спустив с цепи рефлексы. Стоявший у стены находился справа; тот, что на скамье, наваливался слева. Обоим вышло поровну, но каждому свое: правый получил коленом в междуножие и локтем по горлу, левому пальцами досталось по глазам и кулаком в грудину. Дыхание у организмов перешибло, оба даже вякнуть не смогли, подавившись хрипами. Ничуть не зрелищно, скорей наоборот. На всё про всё секунда, две — много, три — исключено. И еще вдогонку в половину столько, чтобы исхитриться проскользнуть за спины и довести дело до конца, осчастливив каждого по основанию черепа. Рауш, кратковременный наркоз, в худшем случае минут на двадцать хватит.

Лишь секунда, долгая, как сон. И еще — столько же, полстолько и в придачу вдвое против столько, чтобы сбить волну адреналина и через раз начать соображать. А начав хоть так соображать, перво-наперво проверить организмы. Умри сначала ты, а я потом отмажусь — мораль не про меня, стать убийцей мне не улыбалось. Бой на поражение есть всё-таки одно, а на уничтожение чуть — совсем другое. А один удар по кадыку чреват переломом хрящей дыхательного горла, и тогда ваш пациент чехлится от удушья. А второй удар кулаком в грудину отрывает ребра от нее и может привести к полному параличу сердечной мышцы. А еще и в пах, и по глазам, и от души по черепу — итого треть часа в бессознанке светит им (и мне!) не в худшем, а в самом лучшем случае. Но что мне было делать?!! Но гасила я всё-таки на поражение, а не на уничтожение. Только кто ж мне на слово поверит? Скучала девочка…

(Кстати говоря, вот теперь действительно у меня не прибрано.)

Однако живы, б-блин…

Уф-ф. Добила бы скотов за эту нервотрепку. Был бы из меня доктор-констатолог, оно же констататор. Д-дебилы, блин… Однако ж пронесло. Близ предела, но всё же пронесло. Впрочем, и сработала я не за пределом — близ, около того, но не за пределом. Ворохнулось в голове одно соображение, которое меня чуть-чуть притормозило. Усомнилась я, что эта антреприза представляла собой только самодеятельность подсаженных ко мне олигофренов. Примстилось в их наезде нечто нарочитое, напускное, науськанное, что ли. И сама подсадка смахивала не на записной ментовский беспредел, а на натуральную прессовку. (Повторю, я не специалист, но детективчики и лекари листают.) Неспроста сценарий мне почудился, даром, что сама его переписала.

Или я опять не того подумала?

А заодно проверим.

Проверяльщиков ждать долго не пришлось. (Или помогальщиков? Так я сама управилась. Хотите повторить?) В дежурке приглушили радио, которое надрывалось там с того момента, как меня оставили наедине с моими… э-э… соседями. В коридоре послышались шаги. Таки что же господам музыка навеяла?

(Европа плю-ю-юс! Русский шансо-о-он! Плюс-минус что-то вроде.)

— Что такое?! Па-ачему шумим?! Пр-рекратить охальничать!! — загодя, еще из коридора начал разоряться кто-то из дежурных. — Та-ак, что здесь происходит? — заглянул он в камеру — и непередаваемо:

— К-какого черта, блин…

Н-да. Непередаваемо.

Ау, служивый, челюсть подбери. Ничего у нас не происходит. Я сижу, они лежат, все довольны жизнью. А вы? Как ваше ничего? Заскучали, мальчики? И то — ждали криков-воплей, заждались, да так и не дождались. Сочувствую.

— Что здесь произошло?

А вы чего хотели?

— Сами видите — отрубились граждане, — вежливо сообщила я. — Приплохело, чего-то не того, видать, употребили. Хорошо бы им врача организовать, я вам как специалист советую. Неровен час помрут — отвечать кто будет?

Вестимо — Пушкин. Я-то здесь при чем?

— Послушайте… Погодите, но вы же сами врач!

Вот я и полечила.

— Э, нет, увольте, — сдержанно отказалась я. — Я на работе врач, а здесь я арестованная.

Тот автоматически поправил:

— Вы не арестованы — вы задержаны с целью выяснения.

А что это меняет?

— Ну так выясняйте!

— Извините, не моя епархия. Придется подождать.

Каков прогресс, надо же, слова какие знаем, а то я на «блинах», прошу простить, спеклась… Нажмем еще:

— Как долго?

— До утра.

— Тогда свободен. — (Кру-угом! ша-агом арш!.. А если поднажать?) — И вот еще, э-э… — я изобразила пальчиками нечто вызывающе-кабацкое: — Здесь типа приберите!

Самой себе противно.

То есть я уже не просто поднажала, а грубо пережала, но мент и это съел. Растерялся — накладочка случилась, подобного развития сюжета явно никто не ожидал. Всё-таки недаром сценарий мне привиделся, теперь того гляди и режиссеру придется проявиться. Ну что ж — тем лучше, тем будет веселее; сочтемся славою!

(Наивная! И даже так: наи-и-ивная!..)

Так или иначе, организмов из камеры убрали, и больше до утра меня не беспокоили. А поутру на мне без лишних слов защелкнули наручники (надо полагать, honoris causa — в ознаменование заслуг), отконвоировали на второй этаж, провели в мрачный тупичок за железной дверью, поместили в каком-то кабинетике — и еще на несколько часов оставили одну, прицепив наручниками к стояку центрального отопления. Ну вот, а я-то сокрушалась, что правоохренительные органы для меня браслеток пожалели.

А знаете, что самое смешное? Даже и не то, что на двери, в которую меня препроводили, красовалась внушительная вывеска «Отдел по расследованию умышленных убийств и особо тяжких преступлений». Ага, именно вот так, но самое смешное, и оно же самое кошмарное, заключалось в том, что всё происходящее начало мне — нет, не нравиться, так бы далеко я заходить не стала, — но около того и что-то вроде этого. Никогда бы о себе столь странно не подумала. На самом деле, браслетки были лишними — я бы и сама теперь отсюда не ушла, не получив ответы на все свои вопросы. А вопросов у меня — ну да вы и сами понимаете.

Как-то это всё меня заинтриговало.

Глава 7

Человек предполагает, Бог располагает, а женщина — впрочем, у нас есть и другие недостатки. Это я вообще, а в частности я в очередной раз заблуждалась, потому что ответы я и в самом деле получила — но не тогда, не сразу и далеко не все. Но так или иначе получила.

Кое-что стало мне известно много позже. Например, пока я коротала время в гордом одиночестве, надежно (мне с них смешно) притороченная браслетками к трубе, в кабинете начальника отделения милиции состоялся один весьма занятный разговор, имеющий ко мне самое прямое отношение. Участвовали в нем сам начальник, подполковник Алексей Степанович Новодворцев, и тоже по-своему занятный милиционер, оперуполномоченный «убойного» отдела капитан Тесалов.