оказывается ярым собачником, а перед щеночками тает совсем. Однако, через некоторое время ему требуется отлучиться, а я решаюсь прогуляться по участку, который больше напоминает оттяпанный кусок леса. Как я и думала, огородом тут и не пахнет.
Надышавшись свежим воздухом и нацепляв репьев на пальто, я бреду обратно в сторону дома, когда в просвете между кустами замечаю нечто, приковывающее мое внимание. А именно: черная кожаная куртка авиатор.
Поскольку я уже извелась от тоски в одиночестве, я направляюсь к Гордееву, но застываю, не дойдя до него двадцати шагов. Он не один. На фоне черной кожи явственно видна рука в песочного цвета дубленке. У меня перед глазами темнеет не то от обиды, не то от злости. Я делаю еще несколько шагов вперед, и вся картина предстает передо мной.
На фоне перголы, увитой красно-желтыми с вкраплением багрянца лианами дикого винограда целуются двое. Наверное, стань я свидетелем сексуальной сцены, я была бы шокирована меньше.
Может, это всего лишь мои наивные представления, но я всегда считала, что поцелуй — квинтэссенция близости.
В груди все болезненно сжимается. Воздух в легких собрался колючим ледяным шаром, который я не могу выдохнуть. Я смотрю и не могу отвести глаза.
Каждая деталь будто вырезается перочинным ножом на коже: эти пальцы, унизанные кольцами, перебирающие короткие темные волосы на его затылке, собственническая рука на его плечах…
Вид этого поцелуя подкашивает меня. Бьет под дых.
Перед глазами все плывет. Я делаю шаг назад. Тихо. Осторожно.
Чтобы ни одна ветка под ногами не хрустнула. Не потому, что боюсь помешать, а потому, что не хочу видеть превосходство в глазах Ольги, которая знать не знает, что между нами с Денисом. А может, знает? Может, он ей рассказал?
Зачем он притащил меня сюда?
«Я хочу, чтобы ты поехала», — сказал он.
Зачем? Чтобы потешить Ольгино самолюбие? Еще раз ткнуть меня носом в то, что я — никто?
Так зачем?
К чему тогда были все эти слова про то, что Ольге придется со мной считаться?
Вот и дарил бы ей белье, жемчуга и всякие развратные вещи.
Но зачем поступать так со мной? Это унизительно. Ненавижу.
Замирая на каждом шагу, я плетусь к дому.
— Видела? — неожиданно сбоку раздается голос Михаила. — Вот и я видел.
Вздрогнув, я поворачиваю голову и вижу, что он сидит на незамеченной мной маленькой скамейке с кованой спинкой. Он без верхней одежды, в одном кремовом свитере с высоким горлом. В одной руке у него тлеет сигарета, в другой — серебристая фляжка.
Я молчу.
— Пошел позвать на шашлык загулявших, — отхлебнув из горлышка, зло усмехается Михаил. — Сучка драная. Я ей потом покажу.
Я смотрю на него удивленно. Это же его жена! Что значит, потом покажу? То есть он подождет, пока они там закончат, а потом выскажет все Ольге? А Гордееву слова не скажет?
— А может, — он поднимается и, пошатываясь, идет ко мне, — отомстим? Хочешь? Давай, по-быстренькому дадим симметричный ответ.
Я понимаю, что Михаил неплохо поднабрался.
— Не подходите, — пугаюсь я.
— Да ладно тебе, чего ломаешься? — хмыкает он. — Чем я хуже? Ольга, вон, не побрезговала. Каждые два дня подо мной стонет, если, конечно, не притворяется.
Михаил уже подошел ко мне вплотную, дыша на меня алкогольными парами.
— Не трогайте меня!
Но он меня не слышит, крепко схватив меня за локоть, он дергает меня на себя так, что я впечатываюсь в его тело. Почему-то у меня не получается закричать, а Михаил наваливается на меня всем весом, прижимая к широкому шершавому стволу.
— Все вы одинаковые.
Глава 24
Не придумав ничего умнее, свободной рукой я бью Михаила по уху. Промахиваюсь, потому что он высокий, но его так поражает мое сопротивление, что он перестает меня прижимать к дереву.
Со всей силы отталкиваю его и отскакиваю в сторону.
И его ненавижу.
Все мужики — скоты!
Однако, против моих ожиданий Михаил оставляет все попытки с моей недобровольной помощью отомстить жене. Качнувшись, он возвращается к скамейке и плюхается на нее, потеряв ко мне всякий интерес.
И это мужик? Хлещет бухло, пока его жена с кем-то там тискается, домогается гостьи, пришедшей с другим, в своем же доме! Терпила!
Меня разбирает злость.
Ну уж нет. Это не для меня. Я терпеть не собираюсь.
Он обещал мне защиту! Я сейчас же вернусь и выскажу ему все. И чихать я хотела, что на это подумает Ольга. Пусть лучше за муженьком приглядывает! Если она его не выгуливает, пусть привязывает или без намордника не выпускает!
Не помня себя от гнева, я, не разбирая дороги, мчусь назад.
И влетаю прямехонько в Гордеева, вывернувшего откуда-то из-за куста.
От удара об этого цельнометаллического у меня вышибает дух, поэтому я не могу сразу начать с претензий. Зато Денис, даже не покачнувшись, удерживает меня за плечо и приступает к отчитыванию:
— Ты почему до сих пор на улице? Что за страсть шарахаться по морозу? У тебя нос синий.
От этой фальшивой заботы у меня так пригорает, что я не фильтрую слова:
— А где мне еще быть? В дом меня не пригласили, бросили одну, я вообще-то не у себя и не могу делать все, что мне взбредет в голову! Ты ж у нас самый умный, давай, скажи мне, где я должна быть!
— В смысле тебя в дом не пригласили? Тебе Ольга должна была комнату показать, — хмурится Денис.
— Должна, да не обязана. У нее, видимо, были дела поважнее, чем я! Но ты не переживай! Зато мне уделил особенное внимание Михаил! Я вне себя от его гостеприимства, надеюсь новых синяков у меня после его хватки не появится!
— Что? — ревет Гордеев. — Ты о чем?
— О чем я? Ты сказал, мое тело в обмен на защиту, и где ж ты был, когда он зажимал меня? Занят был? Тогда какого хрена ты меня сюда привез? Или я должна была стать отвлекающим маневром? Так вот я на это не подписывалась.
— Ксюша, остановись и объясни мне, что я произошло, пока я тут с непоняток все не разнес к ебеням. Мишка к тебе клеился?
— Клеился? Ну если силком меня зажить у дерева, планируя меня трахнуть, объясняя это тем, что все бабы шлюхи, — это клеиться, то тогда да. Он ко мне клеился!
По мере выплескивания мной истеричных обвинений, пальцы Гордеева все сильнее сжимались на моих плечах.
Молчит? Да кому я вообще это говорю! Ему ж плевать!