Читать интересную книгу Чужак с острова Барра - Фред Бодсворт

Кэнайна села на стул, ее мать и тот человек — на кровать. Последовало долгое, мучительное молчание. Кэнайна украдкой наблюдала за ними, бросая короткие,  быстрые взгляды.  У матери было доброе,  милое,  хотя и очень изможденное лицо.  Вокруг глаз и  уголков рта  веером разбегались тонкие морщинки,  и оттого казалось, что на нем постоянно играет улыбка; сквозь огрубевшие покровы все  еще  пробивалась красота,  возродившаяся ныне  в Кэнайне.

В  дверях  хибарки столпились ребятишки,  которые,  пересмеиваясь,  с любопытством заглядывали в дом.  Наконец мать что-то сказала им,  и одна из девочек,  постарше и покрупнее других, протиснулась вперед и с робким видом повернулась к Кэнайне.

— Меня зовут Элен Чичикан, — сказала она по-английски. — Я помню, как ты уезжала.  Это было давно.  Я три года ходила в школу в фактории Мус и научилась там  говорить по-английски.  Твоя мама хочет знать,  почему ты говоришь только по-английски.  Почему ты  разучилась говорить по-нашему, как другие мускек-оваки?

-  Давно не  видела никого из  рода мускек-овак,вот и  разучилась,  — ответила Кэнайна. — Я забыла,но скоро снова вспомню.

Элен перевела ответ Кэнайны,  мать энергично закивала.  Потом Кэнайна спросила:

— Этот человек — мой папа?

Элен кивнула.

— Да, — сказала она, — это Джо Биверскин. Он отличный охотник. А твою маму зовут Дэзи.  Этой весной они очень рано вернулись сюда, в Кэйп-Кри, и многие другие семьи тоже,  потому что зима была очень трудная.  Бобров было очень мало,  не было никакой дичи.  Люди голодали.  Сейчас остались только кролики,  больше ничего нет,  и все ждут,  когда прилетят нискук, когда прилетят гуси.

Теперь  Кэнайна  внимательней  присмотрелась  к  отцу.  Широкоплечий, крепкогрудый,  он был чуть не на голову ниже матери, а казался еще ниже. Его  штаны  вместо ремня  были  схвачены в  поясе  потертой,  засаленной веревкой.  Лицо  у  него было большое и  круглое.  И  Кэнайна никогда не видела такого широченного я плоского носа.  Маленькие,  темные,  глубоко посаженные глаза безучастно уставились в пустоту.  Кэнайна до сих пор не слышала от него ни слова и  спрашивала себя:  а вдруг он недоволен,  что она вернулась домой, в Кэйп-Кри?

Мать  стала расспрашивать Кэнайну про  лечебницу и  про  то,  как  ей жилось там.  Элен  переводила все  вопросы и  ответы,  и  Кэнайна начала узнавать  слова  родного  кри.   Через  несколько  минут  отец  Кэнайны, по-прежнему  не  говоря  ни  слова,  поднялся  и  вышел.  Толпа  детишек постепенно редела.

Некоторое время спустя Дэзи Биверскин тоже вышла из дому,  и  Кэнайна видела,  как мать,  захватив топор,  исчезла в соседней рощице.  Кэнайна осталась дома  и  робко разговаривала с  Элен  Чичикан.  Через несколько минут мать  возвратилась со  свежесрубленными жердями и  большой охапкой пихтовых веток.  Положив в  углу на  пол  четыре жерди так,  что из  них получился прямоугольник футов пять  на  два,  она  завалила их  ветками, получился упругий душистый матрас. Потом взяла с постели стеганое одеяло и подстилку из кроличьего меха и бросила на ветки.  Кэнайна поняла,  что это ее постель.

Элен Чичикан ушла, сказав на прощанье, что вернется и поможет Кэнайне вновь научиться говорить на кри. Мать Кэнайны бросила несколько поленьев в   печку,  где тлели головешки,  и принялась готовить лепешку.  Руки ее были перемазаны смолой,  но  она не стала их мыть,  развязала стоявший у стены большой мешок с  мукой и  сделала в  верхнем слое  муки углубление размером в  два  свои  кулака.  Влила в  углубление кружку воды и  стала пальцами размешивать получившуюся массу.  Мука впитала воду и загустела, Дэзи добавила щепотку соды прямо из жестянки. Она месила тесто в мешке с мукой,  пока не  образовался круглый ком,  когда он  был готов -  хоть в печку сажай,  — она вытащила его из мешка (обошлась безо всякой посуды), густо  смазала сковороду жиром,  положила на  нее  тесто и  поставила на плиту.

Она не выпускала изо рта свою маленькую трубочку с изогнутым черешком и  расхаживала взад-вперед,  шаркая резиновыми сапогами.  Большой черный горшок на  плите громко забулькал,  жестяная крышка запрыгала,  выпуская маленькие клубы пара. Когда мать сняла крышку, Кэнайна заглянула туда. В горшке бурлила желтоватая жидкость,  и  сквозь толстый слой жира торчали кости  неразделанной  тушки  какого-то  мелкого  зверька,   должно  быть кролика.  Закипела вода и  в другом котле,  и мать Кэнайны швырнула туда целую  горсть  чайных  листьев.  Стола  в  хибаре  не  было,  и  Кэнайна спрашивала себя, на чем они будут есть.

Отец вернулся,  что-то  буркнул матери и  уселся на  пол  недалеко от печки.  Мать сняла с печки горшок, котелок с чаем и поставила их на пол. Сняла с  горшка крышку,  перевернула,  положила на  пол,  большой вилкой выудила  кролика  и   положила  на  перевернутую  крышку.   Затем  сняла зарумянившуюся,   хрустящую  лепешку  и   поставила  сковороду  рядом  с кроликом,  достала с  полки над голубым шкафом жестяные кружки и большой нож,  потом,  насыпав в одну из кружек муки, сама опустилась на пол. Еда была готова, и Кэнайна робко уселась рядом с родителями.

Джо Биверскин откромсал лоскут мяса от кроличьей ножки, взял в руку и стал помахивать из стороны в сторону,  чтобы остудить. Потом сунул его в рот целиком и  стал быстро жевать.  Зачерпнул из котелка чаю собственной кружкой,  затем из кружки отсыпал муки в чай,  тот побелел и загустел, И поставил свою кружку на пол остудиться.

Его  жена отрезала кусок крольчатины и  протянула Кэнайне.  Мясо было горячее  и  жирное,  и  Кэнайне пришлось перекидывать его  с  ладони  на ладонь,  чтобы  не  обжечь пальцы.  Отец  перевернул сковороду,  лепешка соскользнула на пол. Он оторвал кусок лепешки, окунул в похлебку и понес к рту, роняя на штаны желтоватые капли.

Не  было  ни  тарелок,  ни  столовых ножей,  ни  вилок;  не  было  ни сливочного масла,  чтобы намазать на хлеб,  ни молока,  ни сахара к чаю. Кэнайна откусила небольшой кусочек мяса,  но оно было жесткое, с сильным запахом и не понравилось ей.  Когда она поднесла кусок мяса ко рту,  сок от  него  побежал по  ладони прямо  в  рукав свитера.  Лепешка оказалась вкусной,  почти такой же,  как хлеб,  но она валялась на полу, и Кэнайна смогла проглотить только несколько крохотных кусочков.  Отец  с  матерью ели в охотку, вновь и вновь окуная кружки прямо в котелок с чаем, не жуя глотали мясо  кусок за  куском.  Кэнайна пыталась сжевать кусочек мяса с лепешкой, почувствовала приступ тошноты и больше есть не могла.

В тот же день, чуть попозже, Кэнайна и ее новая подружка Элен Чичикан отправились гулять по  поселку.  Полуденное солнце пригревало,  тропинки совсем расползлись от слякоти.  Элен сказала ей, что почти все индейские семьи из Кэйп-Кри провели зиму в лесах,  охотились на бобров.  У каждого семейства был свой собственный,  переходивший от  поколения к  поколению участок.  Некоторые уходили в  глубь  лесов миль  на  двести,  и,  чтобы добраться назад,  нужно две недели идти на лыжах.  Но половина семей уже проделала этот долгий путь и с добытыми шкурами вернулась сюда, в летний лагерь на берегу.  Теперь,  сказала Элен, они готовятся к весенней охоте на гусей.  Как только с  юга вернутся первые стаи н  и с к у к,  крупных серых канадских гусей,  все вновь двинутся в глубь страны.  Правда,  для охоты на  гусей,  объяснила она,  им  не  придется идти так далеко,  как зимой,  когда  надо  ставить ловушки,  потому что  край  озер  и  болот, начинавшийся в десяти милях от поселка и кончавшийся в пятидесяти — одно из  наилучших мест для охоты на  гусей на  всем побережье залива Джемса. Кэнайна внимательно слушала;  она давным-давно позабыла обычаи и порядки мускек-оваков.

Церковь  и  дом  миссионера  находились  в  самом  центре  индейского поселка.  Кэнайна  заметила,  однако,  что  строения  Компании Гудзонова залива стоят  в  отдалении от  рваных индейских вигвамов.  Девочки пошли туда,  и Элен показала Кэнайне лавку,  где принимают в обмен меха. Потом Элен повела ее к дому,  где живет начальник почтовой конторы с женой, и, глядя на этот дом,  Кэнайна почувствовала щемящую тоску. Дом был большой и  чистый,  недавно выкрашенный в белый цвет и окруженный нарядной белой оградой.  Тщательно очищенные от снега дощатые мостки вели к дверям.  По фасаду  шла  просторная  веранда,   а  на  многочисленных  окнах  висели белоснежные занавески. На бревенчатой башенке рядом с домом, подгоняемые бризом,   вертелись  крылья  большого  ветряка;  сестра,  сопровождавшая Кэнайну,  еще в  Мусони показала ей такие же ветряки и объяснила,  что в местах,  куда не доходят линии электропередачи от больших городов на юге страны, ветряки производят электричество для освещения и подачи воды.

— Это Рамзеи,  — сказала Элен. — Хорошие люди. Его зовут Берт Рамзеи, а ее Джоан,  но все называют их — мистер и миссис Рамзеи.  Говорят, в их доме все  очень красивое,  там  много всяких вещей,  но  индейских ребят никогда не  пускают туда,  не  разрешают входить за  ограду -  это очень строгое правило, и что там в доме — полная тайна.