Андрей Егорович сделал вид, что не понял ее намеков, и продолжил беседу.
– Как он тебе показался?
«Да никак», – хотела ответить Лариса, но сообразила, что это будет уж совсем по-хамски.
– Нормальный мужик, – неохотно сказала она, – держится мужественно в своей ситуации.
– Ты ему понравилась, – неожиданно сообщил Андрей.
Лариса взглянула на него очень выразительно – он что, рехнулся совсем, что хочет свести ее с инвалидом неходячим?
– Ты не подумай, – заторопился Андрей, правильно поняв ее взгляд, – он так просто, пообщаться. Ему бабы не нужны!
– Угу, а я-то думала, к нему очередь из невест стоит! – усмехнулась Лариса.
– И опять ты неправа! – Андрей расстроенно потоптался на месте. – В общем, разговор этот зря я начал. А только не надо казаться хуже, чем ты есть.
– Это ты мне? – Лариса непритворно удивилась.
И тут возле стойки материализовалась Эльвира и задала Андрею пустой вопрос. Он ответил и ушел, не оглядываясь.
– Зачем он приходил? – спросила Эльвира, в надежде нарваться на резкий ответ, и тогда можно будет настучать на Ларису главному врачу, и может быть, ее уволят.
– Расписание уточнить, – безучастно ответила Лариса.
– Смотри у меня! – с угрозой сказала Эльвира. – У него семья.
«Дура», – подумала Лариса.
После работы она решила ехать по адресам, указанным на плане.
Для первого раза выбрала тот значок, который был ближе всего – на Фурштатской улице.
Фурштатскую Лариса нашла без труда.
На этой улице, которая в советские времена называлась улицей Петра Лаврова, располагается первый и, пожалуй, самый известный в Петербурге Дворец бракосочетаний. В этом дворце Лариса один раз побывала в качестве невесты – когда выходила замуж второй раз, и один раз – в качестве свидетельницы.
А когда первый раз выходила замуж – за Алика, то денег даже на кольца не было. Расписали их в ЗАГСе, и надел ей новоиспеченный муж на палец бабушкино дешевенькое серебряное колечко, то единственное, что отец в свое время не пропил.
Возле дворца, как обычно, толпились нарядные люди, тротуар был усыпан лепестками роз и мелкими монетами.
Двери распахнулись, и на пороге дворца появились жених и невеста. Невеста была очень хороша, глаза ее сияли.
Гости подняли шум, захлопали пробки шампанского, на молодых посыпались лепестки роз…
Лариса прошла мимо, вспоминая свою собственную свадьбу, и горько улыбнулась. Ну, может быть, этой девушке повезет больше, чем ей…
Отбросив грустные мысли, она сверилась с планом, прошла мимо следующего дома и остановилась перед коваными воротами, за которыми скрывался нарядный двухэтажный особнячок.
Она находилась в том самом месте, которое на плане было отмечено красным ромбом – значком бубновой масти.
Однако никаких дальнейших мыслей у нее не имелось.
Ворота были заперты, особняк выглядел очень ухоженным и негостеприимным. За решеткой, перед входом в здание, прохаживался рослый мужчина с мрачным лицом, пиджак у него на боку заметно оттопыривался, обрисовывая пистолет. Наверняка в особняке располагалась какая-нибудь серьезная фирма, и если Лариса сунется туда со своими расспросами, ее в лучшем случае невежливо отфутболят, а в худшем… об этом не хотелось и думать!
Охранник перед входом в особняк насторожился, окинул Ларису оценивающим взглядом. Ей стало очень неуютно, захотелось скорее уйти. В это же время над ее головой что-то негромко загудело.
Лариса подняла глаза, чтобы разглядеть источник этого звука, и увидела прикрепленную к воротам камеру видеонаблюдения. Камера повернулась и теперь была направлена прямо на нее, Ларису.
Нет, нужно уходить, пока не поздно. Все равно она ничего здесь не узнает…
И вдруг на верхней части ворот, рядом с камерой, Лариса увидела кованый узор.
Узор представлял собой человеческую голову, украшенную лавровым венком. Над этим венком был помещен ромб, ниже – какое-то латинское слово…
Ромб! Значок, каким помечаются бубны! Тот самый значок, которым отмечено это место на плане Петербурга!
Лариса вспомнила, что говорил ей Владимир.
На старых игральных картах короля бубен изображали в виде Юлия Цезаря… ну да, ведь на всех портретах Цезарь носит не корону, а лавровый венок!
Значит, она нашла то, что искала! Но что ей удалось узнать? Ради чего она сюда приехала?
Лариса вгляделась в кованый узор и прочитала латинское слово, помещенное под изображением римского императора.
Слово это было «Ipso».
Она записала это слово на листке бумаги, чтобы не забыть и не перепутать, и быстро удалилась от негостеприимного особняка, поскольку охранник еще больше нахмурился и сделал даже шаг в сторону ворот с намерением спросить, что она тут высматривает, да еще и записывать вздумала.
И еще один пристальный взгляд был устремлен в спину Ларисе. Та самая брюнетка, что так неудачно пыталась выманить у нее шкатулку, теперь, запуганная своим руководителем, которого она называла странным словом «мессер», решила действовать более терпеливо, продуманно и планомерно. Слов нет – в первый раз она прокололась. Не следовало действовать в лоб. Но кто же знал, что нищая, недалекая медсестра способна за себя постоять? Ишь, как напустилась на нее в кафе! Милицией грозила, капитаном Уклейкиным!
Капитана Уклейкина Аглая, конечно, не испугалась. Просто она подумала, что раз медсестра ее не боится – стало быть, за ней есть какая-то сила, кто-то ей покровительствует. Но это все пустое – никто не может стоять за этот тетехой. Есть только одна сила – Высшая Сила, ей поклоняются Аглая и ее сестры и братья по ордену, у них есть цель – освободить эту Высшую Силу, и во имя этой цели они живут и действуют. Она, сестра Аглая – только маленький винтик в могучей и хорошо организованной системе, где каждый человек на своем месте. Она долго ждала, пока не пришел к ней мессер и не поставил задачу. И теперь она выполнит эту задачу, чего бы ей это ни стоило.
Брюнетка с чересчур красными губами высунула голову из-за ларька. Она уже второй день неотступно следовала за медсестрой. Вчера та куда-то ездила – просто одетая, с одной дамской сумочкой. Ничего интересного. Сегодня тоже ее понесло после работы на Фурштатскую, и здесь она повела себя странно – топчется на месте, записывает что-то на бумажке. Подозрительно, но мессеру пока нечего рассказать.
Ольга Колюшкина выросла вдвоем с матерью. Впрочем, какие-то мужчины время от времени в их доме появлялись, мать оживлялась, требовала, чтобы Оля называла очередного сожителя папой, но идиллия продолжалась недолго, мужчина исчезал в неизвестном направлении, а мать запиралась в своей комнате, рыдала, пару раз даже резала вены, но довольно осторожно, чтобы не до смерти. Потом выползала из своей комнаты, тихо всхлипывала, жаловалась на жизнь, смотрела на дочь волком и повторяла, что из-за нее не может устроить свое личное счастье.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});