Спустя месяц я забеременела.
Новая беременность наполнила меня радостью и энергией. Спустя девять месяцев на свет появился чудесный мальчик с копной блестящих платиново-белокурых волос. Казалось, он светится. Мы назвали его Хейденом.
Я ожидала, что несколько месяцев после его рождения будут занятые, выматывающие и трудные, но в то же время радостные и восхитительные, как это складывалось, когда родилась Эшли. Но на сей раз все оказалось по-другому. Вместо подъема я ощущала уныние, тревогу, негативная энергия тянула меня к земле. Вины Хейдена тут нет – он был милым, жизнерадостным младенцем. Просто беременность что-то сотворила с моей внутренней проводкой. Меня замучили эмоциональные и энергетические качели – все равно что жить в доме со сломанным термостатом: то холодно, то жарко, то опять холодно. Временами меня словно окутывало темное облако.
Может, это послеродовая депрессия? Симптомы явно соответствовали этому диагнозу – печаль, тревога, раздражительность, плаксивость, нарушения сна. Но имелся и другой пугающий признак: у меня появились темные мысли.
Не то чтобы я собиралась сделать что-то плохое или причинить кому-то вред – видит Бог, ни за что в жизни. Просто я поняла, что могу это сделать. И как бы я ни старалась загородить позитивными мыслями негативные, справиться с последними не получалось. Темные мысли никак не прекращались. Это ужасало. «Это не я, – твердила я себе снова и снова. – Я служу свету, а не тьме. Я даже ужастики не смотрю!» С ревом вернулось знакомое чувство: «Что если я безумна?»
Пришлось взглянуть в лицо реальности: возможно, со мной что-то серьезно не так, ровно как я подозревала большую часть жизни. Весь достигнутый прогресс в области принятия своих способностей, поиска своего места в мире внезапно оказался под угрозой. Мучительное и болезненное было время.
Я решила обратиться за помощью и записалась на прием к психиатру.
В кабинет доктора Марка Рейтмана я входила клубком оголенных нервов. Не примут ли меня за психа из-за разговоров про Ту Сторону? А вдруг доктор Рейтман решит, что я не гожусь воспитывать моих собственных детей?
Однако его манера держаться быстро меня успокоила. Энергия у доктора была мягкая, ласковая и любящая. И все же я боялась худшего.
Начала я с рассказа о пугающих мыслях. Ничего не утаила. Доктор Рейтман слушал молча, ничем не показывая ни эмоций, ни суждений. Когда я закончила, он задал мне простой вопрос:
– Я знаю, что вас одолевают эти темные мысли, но, как по-вашему, вы их когда-нибудь реализуете на деле?
Я не колебалась ни секунды.
– Однозначно нет. Даже за миллион лет. Никогда, ни за что ничего подобного не сделаю.
– Вот и хорошо, – отозвался доктор Рейтман.
Мне полегчало, но я знала, что должна рассказать ему и остальное.
– Это еще не всё.
И я рассказала ему про то, как в одиннадцать лет знала, что дедушка умрет. Про сон о Джоне. Про то, как чувствую энергию людей и вижу их разноцветными. Про то, как разговариваю с мертвыми, а они отвечают. Про то, как они передают через меня сообщения своим близким.
Доктор Рейтман стоически выслушал меня. Я в ужасе ждала ответа.
– Позвольте вас кое о чем спросить, Лаура, – спокойно начал он. – Когда вы проводите эти считывания, вы получаете точную информацию? Она помогает людям?
– Да, – ответила я. – Я получаю имена и даты и всевозможные подтверждающие детали. И послания всегда о любви и исцелении. Сеансы прекрасны. Я столько узнала из них о самой себе. Обожаю участвовать в них.
Доктор Рейтман улыбнулся и взглянул мне в глаза.
– Не думаю, что вы сумасшедшая, – сказал он. – Не надо считать эти вещи симптомами или чем-то таким. Рассматривайте их как навыки, которые необходимо освоить. Вселенная больше, чем мы думаем.
В этих немногих словах, этих волшебных, исцеляющих словах я услышала дивное эхо моего любимого Шекспира, который устами Гамлета сказал: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам»[5].
И пришла свобода. Мой величайший страх – что я безумна, что мне все это просто кажется, – исчез. Ощущение было такое, словно я прошла некий психологический тест.
Доктор Рейтман переключился на симптомы моей послеродовой депрессии. Он выстроил план лечения и для начала посадил меня на таблетки, призванные помочь мне справиться с перепадами настроения и темными мыслями. Проблема в том, что я реагирую на лекарства не так, как большинство людей. У меня крайне низкая устойчивость к любым препаратам. Даже таблетка ибупрофена способна превратить меня в овощ на день-другой. Но мы решили попробовать.
За пару недель я поняла, что от перепадов настроения лекарство мне не помогает. К тому же оно мешало проявлению моих способностей. Вместо быстрого потока информации, который я в норме получала в процессе считывания, мне теперь доставалась лишь нудная капель. Доктор Рейтман решил перевести меня на натуральный компенсатор настроения под названием SАМ-е[6].
Это сработало. Темные мысли испарились, как густой туман под жарким солнцем. Естественный поток информации с Той Стороны вернулся. На самом деле он даже усилился, в точности как после рождения Эшли.
Я просидела на SAM-е несколько месяцев, пока не почувствовала, что полностью восстановилась. Но не менее важно, чем лечение послеродовых симптомов, было принятие доктором Рейтманом моего дара. В подготовке психиатра нет места сверхъестественному, но мне повезло – он оказался открыт вещам, о которых не говорится в учебниках по психиатрии.
В последующие месяцы я несколько раз ходила к доктору Рейтману на прием. С ним можно было спокойно и безопасно обсуждать мои способности, и чем больше мы разговаривали, тем меньше я ощущала неуверенность и изоляцию.
Может, мне просто повезло найти психиатра с таким любопытным, свободным от предрассудков умом? По-моему, везение тут ни при чем. Та Сторона, похоже, всегда подсовывает мне особенных людей – людей, призванных помочь мне понять и воздать должное моим способностям. Доктор Рейтман был одним из них.
Полицейская фуражка
Когда энергия и способности пришли в равновесие, я снова была готова проводить считывания. Примерно в это время мне позвонила Фран Гинзберг из Фонда вечной семьи и пригласила поучаствовать в особом мероприятии под названием «Как слушать, когда ваши дети говорят». Участвуют десять пар родителей, потерявших детей, и один медиум-ясновидящий – я.
Я с трудом сглотнула и сказала Фран, что согласна.
Мероприятие назначили на последнюю неделю августа. В предшествовавшие ему недели я чувствовала, как нарастает тревога. Словно внутреннее жужжание делается все громче и громче, пока не становится почти невыносимым. Я подолгу разговаривала с Той Стороной, прося их быть рядом и передать мне послания для этих горюющих людей. Таких мероприятий в моей жизни еще не бывало. Мне придется войти в комнату, вооруженной лишь своим внутренним экраном. Ни тебе плана Б, ни другого медиума, чтобы подхватить эстафету, если ушедшие не сумеют проявиться через меня. Придется довериться Той Стороне полностью.
Неделю перед мероприятием я провела со своими детьми, наслаждаясь последними деньками лета. Хейдену тогда был год и четыре, а Эшли семь, и они не давали мне присесть и отвлекали от предстоящего события. Однако, когда день настал, я нервничала как никогда. Жужжание достигло лихорадочной пронзительности. Я попыталась что-то съесть, но с трудом удержала еду в желудке. Ужин и вовсе пропустила.
Гаррет работал штатным юристом в большой торговой сети, поэтому домой попадал не раньше половины седьмого. До его возвращения с детьми приехала посидеть мама. Я поцеловала детей, поблагодарила маму и села в свою «хонду-пилот». Позвонила из машины Гаррету, и он в который раз заверил меня, что я справлюсь. Затем мы повесили трубки, и я сосредоточилась на дыхании. «Вдох, выдох. Найди свой центр. Подключись к своему духовному я».
И тут, на Иерихонском шоссе, явились дети.
Я съехала с дороги и со скрежетом влетела на парковку универмага «Стейплз». Выхватила из сумочки маленький блокнот и записала, сколько смогла, из того, что говорили дети. Даже когда это происходило, я едва могла в это поверить. Меня еще никогда так не бомбардировали посланиями с Той Стороны.
Спустя несколько минут я вернулась обратно на Иерихонское шоссе и понеслась в хаттингтонский «Хилтон». Успела впритык. Родители уже расселись в конференц-зале, однако стояла зловещая тишина. Казалось, воздуха вовсе нет. Я чувствовала вокруг удушливую тяжесть.
– Это Лаура Лейн Джексон, – представил меня Боб Гинзберг родителям. – Она дипломированный медиум Фонда вечной семьи, и сегодня она здесь, чтобы помочь нам научиться разговаривать с нашими детьми.
Боб и Фран выскользнули из зала, чтобы как можно меньше стеснять родителей. Как только они ушли, всеобщее внимание снова переключилось на меня. Будучи учителем, я привыкла, что люди смотрят на меня и ждут, когда я заговорю, но тут было по-другому. Тишина была мучительна. Надо было что-то делать – я должна была заговорить. Но я не знала, что сказать.