в ответ сделала ещё три мучительных ледяных глотка. С выражением лица, как на той средневековой картине:
— Гертдруда, вы пьяны!
— Я водолаз, бвлблблв…
И какой-то реакции Прегер всё же дождался.
Блядь! Вы издеваетесь?
Вот что хотелось мне сказать. Нет, мне хотелось гневно выкрикнуть ему это в лицо.
И меня ещё спрашивают: как я до двадцати лет умудрилась прожить девственницей.
А вот так! Вот так!
Я никогда в жизни так хорошо не выглядела. Да я бы сама себя трахнула, честное слово — настолько чувствовала себя привлекательной, ухоженной и соблазнительной. А он! Святые опоссумы! Не знаю, что у моей девственности был за ангел-хранитель, но он явно претендовал на звание ангела-хранителя столетия.
— И отказаться я, видимо, не могу? — натянуто улыбнулась я.
— Очевидно, раз ты уже здесь, — дрогнули твёрдые губы Платона в улыбку, хотя сомневаюсь, что он оценил сарказм.
А я бы отказалась? Даже если бы у меня в сумке был миллион?
Швырнула бы ему в лицо и ушла?
Честно говоря, у меня и сумки-то не было. А эта глупая мысль, что неожиданно возникла, пронеслась в моей голове и истаяла как боль от пузырьков в горле.
Кого я обманываю? Я даже хитрить не умею, не то, что врать.
А деньги я уже потратила. Поэтому честно пришла рассчитаться. Я бы согласилась на всё, что он предложил. Да я по-другому и не смогла бы.
— А зачем ты сказал: «Если не хочешь, чтобы первым был я, найди того, кого тебе захочется запомнить?» — посмотрела я на Прегера и… вздохнула.
Он развёл руками:
— Чтобы звучать убедительнее. И, если кто-то спросит, чтобы ты так и ответила: что я предложил тебе деньги за секс.
Склонив голову, он смотрел на меня…
Да чёрт его знает, как он смотрел!
С сожалением?
И понятия не имею о чём думал.
— Боюсь, актриса из меня ещё хуже, чем партнёрша, — пыталась я скрыть разочарование.
И сама себе не верила, что его чувствую.
А я чувствовала. Разочарование.
Потому что если расставаться с девственностью, то вот именно сейчас. Вот в этом платье, этих сапогах, с этим макияжем и ощущением, что я в жизни лучше не выглядела.
— Не волнуйся, ты в надёжных руках, — неожиданно протянул Платон ладонь.
Тепло разлилось по телу от его голоса, а, может, от шампанского. А может, от его сильной руки, что сжала мои пальцы, сильно и нежно.
Хотел он меня подбодрить, или это в качестве извинения, что ввёл меня в заблуждение, или простая вежливость — я бы не поняла, рассматривай его лицо хоть под лупой. А вот на моём он явно прочитал всё, что ему не нужно было знать.
— Мне жаль, если ты рассчитывала на большее. Или на меньшее, — смотрел он исподлобья. Не в шикарный вырез потрясающего голубого платья, не на мои почти оголённые плечи, не на ноги, затянутые в белую кожу сапог. Он смотрел мне в глаза, как на допросе, а казалось, заглядывал в душу.
Но при этом, как фокусник что-то достал из-под стола.
— Это что? — уставилась я на бумаги, что он положил передо мной.
— Договор, который обязывает меня использовать полученные фото- и видеоматериалы только в качестве личного архива, не размещать в социальных сетях и прочих публичных местах и не передавать третьим лицам.
Ровно до того, как он об этом сказал, я и не думала, чем рискую. И ни за что в жизни не догадалась бы потребовать такую бумагу.
— Мне подписать? Я грамотная, — поспешила добавить я.
Он засмеялся. И это было так… словно солнце вдруг вышло из-за туч. У меня на глазах даже выступили слёзы. Не знаю почему. Но глядя на то, как он смеётся, хотелось плакать от счастья. Ведь он смеётся нечасто, правда? А я сумела его рассмешить. И, вопреки всему, вдруг поняла, что он мне нравится.
Не знаю, чем. Для этого странного чувства у меня не было определения. И не было ориентиров. Я просто как-то млела в его присутствии и меня к нему тянуло.
— Подпиши, — протянул он уже знакомую ручку.
— Ого, — борясь с тяжёлым непривычным пером, я поставила две закорючки, примерно похожих на мою подпись и вернула это орудие, что, наверно, мог держать в руках только настоящий мужчина.
Он убрал документы и снова протянул руку.
Его рука не утратила своей покоряющей магии, пока он вёл меня в спальню.
Святые виноделы! Я знаю, это чёртово шампанское, но как же мне нравилась эта мужская рука. И моя в ней — нравилась. Мне вообще сегодня всё нравилось.
Может, день был такой. Может, так встали звёзды. Но Прегер в этом халате, какой-то трогательно-суровый и властно-беззащитный был чертовски хорош.
— Платон, вы готовы? — развернулась немолодая сухопарая женщина с короткой стрижкой в джинсах и рабочей клетчатой рубашке навыпуск. Судя по командному голосу и тому, что все смотрели на неё, она была режиссёром.
— Почти, — ответил Прегер и наклонился ко мне. — Ты как?
— Пока ты меня держишь — отлично, — ни одной буквой ни сфальшивила я.
— Тогда я тебя не отпущу, — улыбнулся он.
И как бы двусмысленно это ни прозвучало, он словно обозначил круг, внутри которого были я и он, а всё остальное — во вне.
Я кивнула с готовностью.
— Что надо делать?
— Раздеваться, что же ещё. — Равнодушный жест режиссёра показал на моё платье. — Не сейчас, — усмехнулась она, глядя как мои пальцы дёргают тонкую верёвочку, что, опоясав талию, держала ткань. — Подожди хоть, когда охрана выйдет.
— Да? Жаль, — отставила я жалкие попытки развязать что бы то ни было трясущимися пальцами. — Я уже практически уже вошла в роль. Я — основной инстинкт. Я — Шерон Стоун, — улыбнулась я, пытаясь скрыть неловкость, пока помещение спальни пустело. — А музыка будет?
— А что ты хочешь из музыки? — удивил меня Платон.
— Не знаю. Что-нибудь медленное?
— Включите нам музыку, — приказал он. — Медленную.
— Платон, это лишнее, — недовольно дёрнула головой режиссёр. Она, кроме нас, одна осталась в спальне.
— Кира, музыку включите, — словно не заметил он её жест и заодно поставил на место. Ну и заодно отомстил за то пренебрежение, с которым она только что прошлась на мой счёт, дал понять, что я не пустое место.
Это было так трогательно и так важно для меня сейчас, что он не смешал меня с грязью как дешёвую шлюху, что я сглотнула слёзы.
— Хорошо. Хорошо. Как скажешь, — положив на кровать камеру с огромным объективом, Кира вышла.
Мы остались одни.
Что-то захрипело и зашуршало в динамиках. Потом что-то