Ксению Булавину и других рыбаков-партизан с Большого Фонтана расстреляли по приговору румынского военно-полевого суда.
Но пока все это еще не было прямой уликой против Бойко — Федоровича. Обнаружить его пока не удавалось. Он исчез с горизонта, будто провалился сквозь землю, хотя вдова одного расстрелянного подпольщика уверяла, что совсем недавно, уже после освобождения Одессы, она будто бы своими глазами видела Петра Бойко в районе Большого Фонтана. Правда, видела издали, но почти уверена, что это Бойко. Он шел через мост, перекинутый над оврагом. Женщина хорошо запомнила, как он одет — серый плащ, темно-синие брюки, серая кепка. Петра Бойко сразу можно узнать по его острому, как клюв, большому носу. Вдова партизана хотела подойти, но Бойко прибавил шаг и завернул в какой-то проулок.
Майор Рощин записал приметы Бойко — Федоровича, дал поручение искать его в Одессе — если он остался здесь, далеко ему не уйти. На всякий случай следователь принял меры по розыску предателя за пределами города.
Майор предпринял еще один поиск, по поводу которого в душе сам посмеивался над собой. Дворник дома, в котором находилась конспиративная квартира на Нежинской улице, заявил, будто жилец из пятой квартиры — Петр Иванович Бойко заходил к нему в дворницкую и просил кормить собаку, пока ее не заберут. Это было за несколько дней до вступления советских войск в город. Через неделю, может быть дней через десять, к дворнику приходила женщина, назвалась сестрой Бойко и увела собаку. Как звали собаку, дворник не помнил — какая-то мудреная, нерусская кличка — не то Джек, не то Чарли или что-то похожее. Какой породы собака, дворник тоже сказать не мог. Пришлось искать справочник по собаководству, и дворник по картинке определил, что собака Бойко, скорее всего, пойнтер, песочной масти с темно-коричневыми пятнами…
Вот эту собаку и предстояло найти в большом приморском городе, а через собаку — сестру Бойко. Так бы, может, удалось напасть и на след предателя.
Поиски женщины с пойнтером майор поручил одному из своих сотрудников. Проклиная свою судьбу, сотрудник целыми днями разгуливал по улицам и дворам, искал пойнтера песочного цвета с темными пятнами.
Наконец поиск увенчался успехом. Пойнтера удалось найти, он действительно принадлежал сестре Федоровича, но сестра ничего не знала о брате. Может быть, не хотела говорить. Дальнейший поиск зашел в тупик. Федорович исчез за несколько дней до освобождения города. Можно было предположить, что предатель эвакуировался вместе с работниками сигуранцы. Но все оказалось иначе — Бойко — Федорович лежал в больнице, в хирургическом отделении с забинтованной головой. Обнаружили его несколько позже. Среди материалов дела «Операция „Форт“ есть несколько документов, в которых упоминается Бойко — Федорович. В одних только упоминается, в других он изобличается как предатель.
Вот разрозненные, покоробившиеся от сырости и снова высохшие листки из дневника Галины Марцишек. Следователю посчастливилось найти их на партизанской базе в катакомбах между Усатовом и Нерубайском. Судя по акту, приложенному к дневникам, проводником майора Рощина в катакомбах был Яков Васин, который в продолжении нескольких часов сопровождал следователя по катакомбам.
На поверхности — в степи было знойно и душно от раскаленного воздуха, и, может быть, поэтому в катакомбах казалось особенно сыро и холодно. Шли с зажженными фонарями, тускло озарявшими невысокие своды, неровные, закопченные временем стены. Несли с собой еще подвязанные к палкам свечи и зеленые длинные электрофонари. Все это осветительное имущество захватили про запас, на случай непредвиденных событий.
На базе ничего не нашли. Гестаповцы и агенты сигуранцы вывезли все, что оставалось в Катакомбах после того, как партизаны покинули свое убежище. Только в одной из пещер валялся опрокинутый сейф с распахнутой тяжелой дверью, но вокруг — ни единой бумажки.
Майор Рощин шел в катакомбы с тайной надеждой обнаружить клеенчатую тетрадь с записями и дневниками Молодцова, спрятанную где-то в тайнике Иваном Клименко. Его расстреляли оккупанты, так и не добившись — куда он дел записи своего командира.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Уже на обратном пути, проходя мимо склепа, где был похоронен моряк Иванов, следователь осветил фонарем последнее пристанище штурмана дальнего плавания. Луч света скользнул по неглубокой пещере и замер возле могильной плиты. Под слоем каменной желтоватой крошки мелькнуло что-то белое, и майор извлек несколько страничек, торопливо исписанных карандашом. Всего шесть страничек, и, как ни искали, больше ничего не нашли.
Эти странички следователь приобщил к делу. Они пронумерованы, но трудно понять, где начало, середина, конец… Некоторые строки так и не удается прочитать. На одной из страниц цитата:
«Иногда день — это тоже целая жизнь». М. Калинин.
Дальше запись:
«Все мы прожили такой длинный день, он тянулся бесконечно, как катакомбы…»
На обороте первой странички продолжение другой записи:
«…очень голодная. Дежурила на первом посту, пришла, переоделась и села за стол. На кухне без умолку тараторят Вера и Ася. Моют посуду. Меня раздражает их болтовня. Судачат, как в коммунальной квартире. После смерти Ивана я стала такой раздражительной. Пройдет ли все это?
Хлебала безвкусную, к тому же холодную латуру. Теперь это у нас единственная пища. Не могли подогреть. Ведь знают, что в это время приходит смена с дежурства.
Я о чем-то задумалась, когда услышала за спиной незнакомый голос. Даже вздрогнула. Оглянулась и увидела перед собой незнакомого человека. Высокий, смуглый, с быстрыми глазами.
— Здравствуйте, — сказал он.
— Вы кто? — спросила я.
— Петр Бойко, командир партизанского отряда в городе. Наверное, уже слышали обо мне. Теперь смотрите, какой я есть…
Мне не понравилось его бахвальство. Может быть, просто у меня плохое настроение.
— Слыхала, — ответила я и продолжала глотать латуру. «Так вот он какой, Бойко», — думала я.
— Разрешите присесть?
— Места много, садитесь. — Отодвинулась, уступила место.
Бойко сел и уставился на меня, глядел, будто раздевал глазами. Не вытерпела и сказала ему:
— Что вы так смотрите, будто цыган на лошадь. — Бойко и вправду походил чем-то на цыгана. Он засмеялся, обнажив белые зубы.
— Не ожидал в подземелье такую нарядную партизанку встретить. Одеты, как в мирное время.
— Сменилась с поста, вот и переоделась, — объяснила я и разозлилась на себя: зачем взялась объяснять. Перевела разговор на другое.
— А вы зачем к нам? Веру пришли наведать?
Вера какая-то родственница Бойко, работает у нас поварихой.
— Нет, — ответил Бойко, — я к Бадаеву. Он чем-то занят, вот и пошел бродить по катакомбам, увидел огонек и зашел.
— Значит, Бадаев вернулся? — спросила я.
— Да, мы пришли втроем, — он, я и Межигурская. Чуть не лопались перед самими катакомбами. На румынский патруль наткнулись.
Бойко почему-то засмеялся.
— Бредем мы виноградниками. Вот-вот будем у входа. Ночь темная, сыро. Только выходим на дорогу, откуда ни возьмись — патруль. Бадаев с Межигурской прямо в грязь плюхнулись, притаились, а я вперед иду на патруль. Предъявил документы, старший их проверил, отдал и даже козырнул мне — проходи, мол. А Бадаев с Тамарой хватили страху.
— А вы не испугались?
— Кто?.. Я? А чего мне бояться! У меня такие документы…
— А если им не поверят, вашим документам. — Мне почему-то хотелось его разозлить.
— Мне не поверят? Поверят, да еще как!
Мне было неприятно бахвальство Петра Бойко. В общем он мне не понравился. Вскоре в столовую пришел Бадаев, увидел Бойко и позвал его с собой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ты чего по катакомбам один бродишь, — сказал он, — у нас так не полагается. Пошли…
Взяв со стола фонарь, Бойко пошел следом за…»
Запись этого дня обрывалась на полуслове. Следующие странички, покоробленные, засохшие, как пергамент, относятся к более позднему времени.
«Мы с мужем оказались в отряде нерубайских партизан. Бадаев в самый последний момент избрал своей базой тоже этот отряд. Сначала он не хотел этого делать, рассчитывая обосноваться на пивоваренном заводе.