Читать интересную книгу Общая психопаталогия - Карл Ясперс

Что же подсчитывает Кречмер? Прежде всего он берет измерения и пропорции тела и строит таблицы средних величин. Мы знаем, что отбор случаев, подлежащих измерению и сопоставлению, обусловливается исходным субъективным (интуитивным) представлением о типе. Имея в своем распоряжении один и тот же набор случаев, двое независимых наблюдателей выберут не одних и тех же индивидов, результаты осуществленных ими подсчетов (например, подсчета общего числа пикников) будут разными и т. д. По Кречмеру, «классификация пограничных случаев никогда не будет точной». Далее, он никогда не пытается сравнивать полученные цифры по всем направлениям, а просто предъявляет таблицы, которые в дальнейшем, по ходу его работы, не играют никакой роли. Читатель, желающий сравнивать самостоятельно, не извлечет из этих таблиц ничего существенного. Кроме того, Кречмер не просто описывает «красивые случаи», но еще и добавляет к ним свои «усредненные» данные; в связи с этим возникает возможность отнести к каждому данному типу большее число случаев, и изначально ясное интуитивное представление Кречмера о единстве формы в итоге размывается. Кречмер подсчитывает корреляции между телосложением, характером и психозом. Понимая шизофрению и циркулярное расстройство в относительно узком смысле, мы, скорее всего, сможем диагностировать их однозначно; но при более широком взгляде диагностические точки зрения могут существенным образом различаться. Когда же Кречмер включает в поле своего зрения такие в высшей степени проблематичные категории, как «шизоидные неврастеники, психопаты, дегенеративные личности», о сколько-нибудь надежных числовых данных говорить уже не приходится.

Итак, Кречмер подсчитывает только яркие, выделяющиеся на общем фоне целостности, типы телосложения, характерологические типы, типы психозов, — но отнюдь не простые, изолированные признаки, которые могут быть одинаково идентифицированы и подсчитаны кем угодно. Но статистика имеет смысл и к чему-то обязывает только при условии, что различные наблюдатели на одном и том же материале приходят к одним и тем же цифрам. В остальных случаях статистика может представить только видимость доказательств и всецело зависит от интуиции (что должно быть изначально заявлено). Желая что-то подсчитать, мы нуждаемся не только в доступных идентификации и подсчету признаках — то есть в таких признаках, которые отчетливо определены или точно градуированы и, соответственно, могут быть однозначно выражены в цифрах, — но и в контроле. В этом отношении показательна работа Берингера и Дюзера, имеющая отношение к сходной группе проблем. Эти авторы подсчитывают диспластические признаки у больных шизофренией (их данные неоспоримы, но не слишком содержательны). Сопоставление этой статьи с работой Кречмера весьма поучительно. Последний обладает высокоразвитой интуицией; но он, так сказать, «прячет» ее за ложными научными притязаниями и некритическим использованием точных научных методов. Что касается Берингера и Дюзера, то у них мы обнаруживаем точный и критически выверенный исследовательский подход, но не обнаруживаем никакой интуиции. Великий ум, подобный Кречмеру, мог бы возразить, что проверка и контроль важнее разговоров. Мы, в свою очередь, могли бы согласиться и отметить, что кречмеровские типы благодаря их конкретной убедительности и живости будут распознаваться и впредь; но, несмотря на это, мы не стали бы оценивать их статистически, поскольку чисто методологические соображения изначально указали бы нам на неокончательный, ни к чему не обязывающий характер полученных цифр.

Тем не менее кречмеровские цифры, будучи обусловлены субъективно, отнюдь не произвольны. Действительность преподносит нам случаи, которые, можно сказать, объективно подтверждают его интуицию и могут быть подсчитаны («красивые случаи»); но существуют и другие случаи, отнюдь не соответствующие интуиции даже самых благожелательных единомышленников, равно как и великое множество промежуточных случаев. Кречмер признает существование этих случаев и предлагает дальнейшую интерпретацию, в связи с которой заимствует понятия генетики (такие, как перекрещивание, смена доминанты) и использует идею сплава различных типов в одном человеке. Благодаря этому маневру стало возможно так или иначе интерпретировать любой случай. Этой форме теории Кречмера не может противоречить ни один реальный случай. Следовательно, теория в принципе недоказуема. Есть нечто внешне правдоподобное в этом сочетании биологии наследственности, теории телосложения, психопатологии и характерологии — при том, что оно не имеет твердой, безусловной эмпирической основы и постоянно допускает использование будто бы естественнонаучной терминологии в целях интерпретации картины, нарисованной интуицией, — интерпретации, которая, по существу, никого ни к чему не обязывает.

Прекрасные, в своем роде художественно совершенные описания Кречмера не вызывали бы никаких возражений, если бы не их будто бы естественнонаучная внешняя «точность», которая порождает немалую путаницу. Артистизм и цифры, соединяясь, «размывают» друг друга. Художественное мастерство вызывает живейший интерес, и ученый читатель, чья критическая способность развита в недостаточной степени, «убаюкивается» кажущейся точностью, которая на самом деле есть лишь внешняя оболочка. В качестве задачи декларирован синтез методов, позволяющий распознать новую, реально существующую целостность; но на самом деле мы имеем дело не с синтезом, а со смешением методов. В связи с книгой Кречмера не приходится говорить об истинно естественнонаучном духе, который прежде всего заключается в умении критически дифференцировать и соблюдать точность даже в побочных ответвлениях.

Теорию в целом я считаю неприемлемой (хотя источник, из которого она проистекает, не лишен смысла); она кажется мне наивным предвосхищением научного знания о последних, глубинных факторах жизни, на основе которых каждый отдельный человек может быть отнесен к той или иной «рубрике» и вдобавок классифицирован в качестве ясного, однозначно оцениваемого случая. Я считаю, что положительное значение кречмеровской попытки — если не считать создания типологии характеров и физиогномики — состоит в установлении пикнического типа телосложения (два остальных типа были известны и до Кречмера, хотя он описал их намного подробнее). Пикнический тип — новость, обладающая наглядной убедительностью и подтверждаемая опытом.

В этих моих замечаниях есть следующая ошибка: я недооценил плодотворность первоначальной попытки и значение идеи конституции, когда она по-настоящему серьезно прилагается ко всем соматопсихическим явлениям и ко всей совокупности причинных и понятных взаимосвязей. В то время рассматриваемая теория казалась мне прежде всего ценным вкладом в физиогномику; что касается всего остального, то я лишь испытывал определенный энтузиазм. Правда, я считаю свои замечания правильными по сей день; но они кажутся мне недостаточными и не вполне согласующимися по своему тону с тем, что действительно удалось совершить Кречмеру. Моя ошибка заключалась еще и в том, что я не смог предугадать, насколько влиятельной станет эта теория в скором будущем.

Причины этого влияния, пожалуй, можно понять: ведь для нашего времени характерна массовая потребность в конкретных методах, дающих возможность работать по принципу подражания и аналогии, не продуцируя оригинальных идей. Кроме того, повсюду наблюдается стремление сочетать высокий масштаб претензий с ложной точностью, что будто бы должно способствовать быстрейшему и наиболее удобному постижению истины. Я имел в виду все это, когда выступал в поддержку тщательного психологического анализа и эмпирической определенности как противовесов «беспочвенным разговорам о возможностях». Я вспоминал старых натурфилософов, которые считали, что они могут познать «суть» вещей, и которым Кеплер говорил в ответ на упрек, будто все его знание касается только поверхности, но не глубинной сущности вещей: «Вы говорите, что я ловлю действительность за хвост, — но зато я держу ее в руках. Вы же напрасно пытаетесь ухватить ее за голову: это всего лишь сон и так и останется сном». Даже в век науки иллюзия — особенно если она облачена в научные одежды — может вызвать широчайший интерес, прежде всего среди неспециалистов.

Но решающий момент заключался в том неприкрытом энтузиазме, который был проявлен по отношению к идее возрождения древнейшего, глубоко укорененного воззрения на «человеческое» как итог множественности темпераментов. Это уже, по существу, не иллюзия. Ныне мне хотелось бы понять эту идею, критически разобрать ее влияние, утвердить ее позитивный смысл. Следовательно, мне нужно осуществить критический анализ идеи и одновременно прийти к ее позитивному усвоению. С течением времени я действительно нашел подтверждение своим ранним критическим замечаниям; но плодотворность предпринятого здесь исследования убедила меня в том, что ныне я могу со всей отчетливостью утверждать вещи, поначалу бывшие для меня не вполне ясными. Правда, я не считаю свою методологическую критику ошибочной; но нет ничего невозможного в том, чтобы убедить меня в истинности основной идеи — идеи, которую я, во всяком случае, понимаю только в той мере, в какой понимаю смысл ошибок и проясняю для себя связанные с теорией фундаментальные недоразумения. Тем самым я одновременно пытаюсь понять еще один удивительный феномен: почему исследователи, использующие свои методы убежденно и с бесконечным усердием, могут в то же время делать критические замечания, едва ли не уничтожающие смысл всей их деятельности?