от Мэтью, что Робин сказала:
— Слушай, я уже проходила это дерьмо раньше, и я не собираюсь делать это снова.
— В смысле?
— Это значит, ты не первый, кто считает, что я не могу быть партнером Страйка, не трахаясь с ним. Если ты мне не доверяешь…
— Это не вопрос доверия.
— Как это может быть не вопросом доверия? Ты просто пытался уличить меня во лжи!
— Возможно, ты хотела пощадить мои чувства. Спала наверху, и, может быть, ничего не случилось, но ты не хотела признавать, что была там.
— Это не то, что произошло. Мы со Страйком друзья, и так получилось, что он встречается с адвокатом.
Ложь легко и инстинктивно сорвалась с уст Робин, и когда она увидела ясное выражение лица Мерфи, то поняла, что она достигла своей цели.
— Ты никогда не говорила мне об этом.
— Я и не подозревала, что ты так интересуешься личной жизнью Страйка. В будущем я буду держать тебя в курсе.
Мерфи рассмеялся.
— Прости меня, Робин, — сказал он, протягивая ей руку. — Правда, серьезно. Черт… Я не хотел… Лиззи ушла с предполагаемым “другом”, в конце концов.
— Я знаю это, но ты не учитываешь, что я не Лиззи.
— Я знаю. Мне очень жаль, но я серьезно. Как долго Страйк с этим адвокатом?
— Я не знаю — несколько месяцев. Я не веду записей, — сказала Робин.
Остаток вечера прошел достаточно дружелюбно. Уставшая, все еще раздраженная, но желающая сохранить мир, Робин сказала себе, что будет волноваться позже, если Ник, Илса или сам Страйк узнают, что его роман с Бижу не закончился.
Глава 116
Девять в начале означает:
Скрытый дракон.
Не действовать.
И-Цзин или Книга Перемен
Робин провела большую часть следующих трех дней, задавая себе безответные вопросы о состоянии ее собственных чувств и строя предположения о вероятной траектории развития вновь проявившейся ревности Мерфи. Пройдут ли эти отношения тот же путь, что и ее брак, — от растущей настороженности до разрушительного взрыва, или же она проецирует на Мерфи старые обиды, как и он на нее?
Несмотря на то, что Робин приняла перемирие и изо всех сил старалась вести себя так, будто все прощено и забыто, ее по-прежнему раздражало, что в очередной раз ей приходится оправдываться и отнекиваться в вопросах, касающихся Корморана Страйка. Эти роковые четыре слова: “Я тоже тебя люблю” привели к переменам в Мерфи. Назвать его новое отношение собственническим было бы слишком, но в нем появилась уверенность, которой раньше не было.
В минуты откровенности Робин спрашивала себя, почему она не позвонила ему, когда беспокоилась, что за углом может скрываться преступник. Единственные ответы, которые она могла придумать, были путаными, а некоторые открывали двери для дальнейших вопросов, на которые она не хотела отвечать. На допустимом конце шкалы находился ее страх, что Мерфи переборщил с реакцией. Она не хотела давать своему парню оправдание, чтобы он диктовал ей, как рисковать, потому что ей и так хватало этого от матери. И все же, шептала совесть, она позволила Страйку сказать ей, чтобы она была осторожнее, не так ли? Она также поступила так, как он ей посоветовал: ездила в такси и не бралась за работу в одиночестве. В чем же разница?
Ответ (так сказала себе Робин) заключался в том, что они со Страйком вели совместный бизнес, что давало ему определенные права — но на этом ее самоанализ прекратился, поскольку можно было утверждать, что у Мерфи тоже есть права; просто она считала их менее приемлемыми. Подобные размышления были опасно близки к тому, чтобы заставить ее столкнуться с тем, чего она решительно избегала. Размышления об истинных чувствах Страйка, как она знала по прошлому опыту, приводили только к растерянности и боли.
У Страйка тем временем были свои заботы. В субботу днем Люси позвонила ему и сообщила, что с Тедом, который все еще живет у нее дома, произошел “странный поворот”. Охваченный чувством вины за то, что за последние пару недель он ни разу не навестил Теда, Страйк бросил наблюдение за мужем, которого они прозвали Хэмпстедом, и сразу же поехал к Люси в Бромли, где обнаружил Теда еще более дезориентированным, чем обычно. Люси уже записала дядю на прием к врачу и пообещала сообщить Страйку новости, как только они появятся.
Большую часть понедельника он провел за наблюдением за Той Боем, передав его Барклаю поздно вечером, а через четыре часа вернулся в офис. Весь день Робин провела там, пытаясь сублимировать в работу то беспокойство, которое она испытывала по поводу перевода Уилла из безопасного убежища в доме Пат, чтобы навестить Пруденс вечером.
— Я все еще думаю, что Уилл и Флора могли бы пообщаться по FaceTim, — сказала Робин Страйку, когда он присоединился к ней за столом партнеров с кофе в руках.
— Да, но ведь Пруденс — психотерапевт, не так ли? Хочет личного контакта.
Он взглянул на Робин, которая выглядела одновременно усталой и напряженной. Предположив, что это связано с ее продолжающимся страхом перед церковью, он сказал:
— Они были бы глупее, чем я думаю, если бы пытались сесть нам на хвост после того, что я сказал Уэйсу в пятницу, но если мы кого-нибудь заметим, мы остановимся и встретимся с ними.
Страйк предпочел не упоминать о том, что если, как он наполовину подозревал, Уэйс играет в игры разума, а не действительно пытается вести скрытое наблюдение, то глава церкви может решить усилить преследование в отместку за их беседу с глазу на глаз в Олимпии.
— Боюсь, у меня плохие новости, — сказала Робин. — Я не могу быть уверена на сто процентов, но думаю, что Айзек Миллс может быть мертв. Смотри: Я нашла это час назад.
Она передала через стол распечатку небольшой новости в газете Telegraph от января 2011 года. В ней описывался случай, когда 38-летний Айзек Миллс погиб в результате лобового столкновения с фургоном, который, в отличие от Миллса, двигался по правильной стороне дороги.
— Возраст подходящий, — сказала Робин, — похоже, он был пьян или под кайфом.
— Черт, — сказал Страйк.
— Я продолжу поиски, — сказала Робин, забирая вырезку, — потому что есть и другие Айзеки Миллсы, но у меня ужасное предчувствие, что это был наш парень. Кстати, ты говорил с Дэвом о том, чтобы пригласить Роуз