как проще сесть на коврик, произнести волшебные слова и, тихой звёздной ночью перелетев через дворцовую стену, тихонечко приземлиться на территории парка с фонтанчиками. А там уж до гарема рукой подать, если действительно надо, так уж надо, до зарезу, тратить на него время! Я бы обошёлся, раз вопрос стоит о цене собственной жизни и жизни лучшего друга, но ладно…
— И всё-таки почему Лев не полетел на ковре?
— Вай мэ… — поражённо вытаращился на меня Насреддин, даже отложив на минутку вазочку с пломбиром. — Воистину, Андрей-джан, ты мудр, как девяностолетний аксакал, окончивший сразу три медресе, наизусть читающий Коран с любой суры, взад и вперед, понимающий все его толкования от слов пророка Мухаммеда (да сохранит его Аллах и помилует!) до тайных мыслей Ибн-Сины и бесстрастных прозрений крутящихся дервишей…
— Я серьёзно!
— И я серьёзно, уважаемый, — клятвенно заверил домулло. — Каждое моё слово — истинная правда! Ибо разве посмел бы я, недостойный, осквернить свой язык ложью в доме благородного человека, оказавшего мне честь предоставлением еды, гостеприимства и крова?! Укуси меня шайтан так, чтоб я не мог сесть, не кривясь от боли, и ходил в непочтительной для праведного мусульманина позе, если я вру!
Пару минут мы тревожно косились по сторонам в опасении, что из-под дивана или кухонной плиты выскочит маленькое рогатое существо с кривыми копытцами, проплешинами на хвосте и ятаганно заточенными клыками. Увы, видимо, Ходжа не врал…
— Тогда в чём причина? — сдался я.
— Нам это просто не пришло в голову. — Так просто?!
Домулло улыбнулся, без малейшего чувства вины разводя руками. Ему не было интересно, почему они не поступили так, как поступил бы я. Он вообще относился к жизни довольно легкомысленно, а где-то даже преступно-самонадеянно. Уже одно то, как он пошёл сдаваться властям Бухары, это, знаете ли…
— Да, у меня ещё маленький вопрос, — вспомнив, решился я. — Вы нарядили Оболенского, как не каждый извращенец решится, но ведь в гарем, сколько помню по его же рассказам, обычному мужчине вход воспрещён. Допустим, он изображал старика плюс врача, но всё равно страшно, неужели евнухи не… ну хотя бы его не ощупали?
— Зачем? — хмыкнул Насреддин, вставая с дивана и накрывая на стол к чаю. — Он им сам всё показал.
— Э-э… что значит «всё»?
— Вай мэ, да мы всего лишь заглянули по дороге в лавку мясника, купили конскую колбасу, честно съели на двоих половину, а огрызок сунули ему в штаны, так, чтоб он изображал…
Я всё понял, и мне стало дурно.
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
Прощай, цыганка Сэра-а (еврейка Сара, армянка Мара, латышка Лара, чеченка Дара, грузинка Тамара, казачка Варвара, подруга-шмара и т. д.)!
Варианты, вычеркнутые Константином Меладзе
Лев не успел чрезмерно заскучать, минут через пятнадцать двое вернувшихся стражей пригласили его следовать за собой.
Толстый визирь Шариях нервно ёрзал на пустом эмирском троне, а судя по красным глазам и дёргающейся щеке, все эти дни он не высыпался и злоупотреблял спиртным.
Двое нубийских стражников лениво мялись по углам, демонстрируя полное равнодушие к происходящему. Думается, что, стукни в голову россиянину придушить самозванца там же на троне, эти гиганты даже не почесались бы. А может, даже и помогли физически…
— Гутен морген, мин херц, — в фамильярно-меншиковской манере решительно начал Лев. — А вот и я, прибыл, как заказывали в прошлом месяце, лейб-врач королевской клиники Судана доктор Ватсон-Хаус-Быков. Гинеколог, короче, если кто понимает тонкие намёки…
Разумеется, бедный визирь ничего не понял. В некоторых ситуациях Оболенский мог чисто на вдохновении нести такую чушь, что и сам бы потом на электрическом стуле не сумел бы толком объяснить, что хотел сказать. Поэтому главное пришлось повторить четыре раза, пока хоть какое-то взаимопонимание не было достигнуто…
— Так вы почтеннейший шейх ВаХаБ, известный лекарь и знаток тайных женских болезней, так? Вас пригласил эмир Сулейман ещё весной, потому что восемнадцать его жён жалуются на странные ощущения во время супружеского соития?
— Воистину, — подтвердил Багдадский вор, наклоняясь к уху Шарияха. — Представляете, они стонут, кричат, извиваются всем телом, содрогаются в нежной истоме и вообще ведут себя так, словно в них вселился шайтан!
— Да, да, наверное, это очень больно… Но эмир назвал вам имена несчастных?
— Увы, тут обломись мне, — фальшиво вздохнул Лев. — Он лишь писал, что они молоды и красивы! То есть храни Аллах от гинекологического осмотра всего гарема… Сколько там их штук?
— Сто двадцать девять, кажется, — неуверенно пробормотал визирь. — Но в гарем повелителя Бухары, да вспомнит о нём Всевышний, не может зайти посторонний мужчина.
— Я — евнух, — пошёл с козырей мой друг.
Осторожничающий старина Шариях недоверчиво покосился на его бесстыжие голубые глаза, а потом махнул рукой:
— Начальник гарема осмотрит вас, шейх ВаХаБ, а пока не мог бы я взглянуть на ваши рекомендательные письма от суданского падишаха?
— Упс…
Вот о подлинных врачебных документах и рекомендациях наши герои традиционно не задумывались. Пауза затянулась. Лев уже отчаялся найти за пазухой несуществующие письма, когда в дверь наконец-то влетел запыхавшийся стражник, крича во весь голос:
— Насреддина поймали-и!
Чалма визиря подпрыгнула к потолку, за ней мгновением позже подпрыгнул и сам Шариях, в воздухе они успешно соединились, и, косо плюхнувшись на трон, второе лицо государства восторженно заверещало:
— Не может быть?! Хвала Аллаху, о, хвала Аллаху! Воистину, он милосерден к своему ничтожному рабу, если дарует мне такое счастье… Ведите же сюда возмутителя спокойствия, ослушника шариата, печаль моего сердца, язву моей поясницы…
— …гастрит желудка, цирроз печени, геморрой задницы, камень в почке, опухоль на мозге и педикулёз на вашей лысине! — от всей души продолжил было Оболенский, но визирь лишь досадливо замахал на него руками:
— Идите в гарем, уважаемый ВаХаБ, вас проводят.