— Отойди, Лавгуд! — заорал тем временем Эрни, прицелился и беззвучно задвигал губами.
Красный луч, просвистев над плечом Упивающегося Смертью, попал в другого. И только теперь Гарри заметил, что Волдеморт, оставив наблюдение за возней подчиненных над василиском, приближается к месту битвы. Разум говорил Гарри, что исполнению намерений Лорда следует помешать, надо прорваться туда; но почему-то он был уверен, что это не так важно, как то, что происходит там, где он находится.
Упивающийся Смертью схватил с полу свою палочку, но выпрямиться не успел. А все оттого, что Гойл сумел занять отличную позицию — нырнул за колонну, и под ее прикрытием посылал всякие заклятья, за которые Гарри охотно оторвал бы ему руки, поскольку считал, что к седьмому курсу волшебник обязан освоить что-нибудь помощнее щекочары. Нездоровый, надрывный хохот Упивающихся смертью, усиленный эхом Тайной комнаты, нагонял жуть.
— Ступефай! — взвизгнула Гермиона. Красный луч ударил было Упивающегося Смертью в середину груди, но отразился.
У кого-то за спиной Гарри с шумом выпала из рук палочка.
— Ассио палочка! — приказала Гермиона, и палочка из темного угла прыгнула ей в руку.
— Ты не туда смотришь, Гарри, — прозвучал совсем близко ледяной голос.
Волдеморт приблизился, настолько, что гриффиндорец мог подробно разглядеть выражение его лица. И потому он совершенно точно видел, как проклятие, пущенное кем-то из дерущихся, очевидно, сногсшибательное, угодило Темному Лорду в плечо. И — ничего. Волдеморт даже не покачнулся, но в красных глазах его сверкнуло обжигающее величие.
«Значит, он может остаться нечувствителен к чужому колдовству. И научил этому кого-то из своих», — отметил парень.
Но сейчас у Гарри не было времени ломать над этим голову. Он знал, что Лорд атакует его, и был наготове.
Поток зеленого света выстрелил из палочки Волдеморта, одновременно с потоком красного света из палочки Гарри. Они столкнулись в воздухе, и внезапно палочка Гарри завибрировала, словно через нее прошел электрический разряд; пальцы прилипли к дереву так, что Гарри не мог бы разжать их, даже если б захотел. Гарри знал, что это такое, и чувство повторения пройденного на мгновение лишило его возможности думать сейчас, он как бы выпал из времени, когда узкий луч света, не красный и не зеленый, а ярко-золотой, соединил две волшебные палочки. Гарри проследил за лучом взглядом, просто чтобы убедиться, что длинные пальцы Волдеморта тоже изо всех сил сжимают дрожащую волшебную палочку, как и следовало быть. Гарри был готов к тому, чтобы ощутить, как его ноги отрываются от земли. Неведомая сила подняла его и Волдеморта вверх, и они зависли над сражающимися.
«Итак, Приори Инкантатем, — отметил себе Гарри. — Что же, посмотрим, выручишь ли ты меня и в этот раз». Золотой луч, соединяющий волшебные палочки, разделился на множество нитей, как было уже однажды. Тысячи лучей взлетели арками над головами Гарри и Волдеморта, и скрестились, образовав золотой купол, сотканный из света. Гарри старался не упускать из виду Волдеморта, и в то же время вслушивался в крики друзей, в звуки проклятий, которые доносились словно издалека.
Волдеморт, похоже, вовсе не намеревался позволить связи прекратиться. Гарри еще не знал, что он задумал, но не сомневался, что Волдеморту это каким-то образом выгодно. Он напряженно ждал.
И вот луч между ним и Волдемортом изменил свою структуру, теперь это была не связующая нить, а словно голубоватый плавающий газ, и этот газ опутывал Гарри.
Приори Инкантатем отгораживало Гарри и Волдеморта ото всех. Юноша почувствовал, что куда-то проваливается…
…Для своих лет Гарри всегда был маленьким и щуплым. А выглядел он, как правило, еще меньше, чем был на самом деле, потому что всю одежду, которая ему доставалась, он донашивал за Дадли. И самое ужасное: единственное, что Гарри в своей наружности тогда нравилось — этот тоненький шрам, который означал, по сути, жуткие вещи.
Тоска разливалась в сердце Гарри; воспоминания захлестывали его. Когда он был поменьше, он любил мечтать, что откуда ни возьмись явится какой-нибудь неизвестный дальний родственник и заберет его с собой. И в целом мире у него не было ни одного близкого человека, никто не хотел дружить с ним, даже сидеть за одной партой. Интерес к нему проявляли только Дадли и его придурковатые приятели, которые отличались тупостью и большими размерами. Дадли очень увлекался своим любимым видом спорта под названием «Охота на Гарри», и остальные четверо тоже с радостью принимали участие. Жизнь с родственниками сейчас напоминала кошмарный сон. Волдеморт не мог, разумеется, знать, что Нарцисса Малфой обвиняла в этом Дамблдора.
Следующей темой уничтожающих воспоминаний были незабываемые уроки с профессором Снейпом. У гриффиндорца ведь никогда не было шансов, как бы он ни старался! Часто Гарри боялся того, что к нему обратятся с новым несправедливым замечанием. Снейпу нравилось назначать ему взыскание, и он, ученик, ничего не мог ему противопоставить, а только терпеть, опасаясь, что «Гриффиндор» потеряет баллы.
Волдеморт оставался напротив. Ни один из них не мог пошевелиться. Борьба продожалась на ментальном уровне.
Острое, обжигающее чувство стыда и унижения внезапно начало таять. Сквозь него проступало нечто другое, гораздо более приятное. Гарри насторожился, но не мог не отдаться во власть этого восхитительного чувства, которое на месте настолько подавил в себе, что и не вспомнил бы о нем.
Гарри считал, ему неприятно думать о том, как он заглянул в воспоминания Снейпа. Будущий грозный профессор, подвешенный вверх тормашками, ха-ха! Мечта любого ученика. То, что потом до конца года он игнорировал Гарри, говорило о том, что Северус Снейп просто испугался. Стоило намекнуть ему, что можно поделиться информацией с одноклассниками, что Снейп, интересно, сделал бы? Возможно, и оторвал бы голову, но обладание запретной информацией давало упоительное, ошеломляющее чувство власти и…
…отвращения. Палочка в руках Гарри тряслась, и Волдеморт, который только что вплотную соприкоснулся с ним, сразу отодвинулся. Гарри никогда раньше не понимал выражения «сгореть от стыда», но теперь он горел, все мысли, нашептанные только что, выжигало из него, и когда дым развеивался, за ним открывалось прозрачное, настоящее знание. Как истинный гриффиндорец, Гарри ненавидел бояться, но никогда не видел, что страх помогает распознать опасность, а стыд — разложение души. Какая разница, бояться Снейпа или запугивать его — это абсолютно одно и то же, и он остался бы столь же зависим от ненавистного профессора. В Гарри открылась мудрость, в своей очевидности не требующая доказательств, и он знал теперь, что отплатить той же монетой не означает стать сильнее и подняться над ситуацией. Ведь на самом деле Гарри стремился к другому, чего в отношении Дадли, собственно, достиг: безразличия.