В Ялте было свежо, спокойно, относительно малолюдно, море еще раскачивалось, успокаиваясь после зимних непогод. Лидочка с утра уходила к морю или наверх, в горы, снимала цветущие вишни и тучи над корявыми театральными соснами. На третий день она поняла, как сладостен бездумный отдых, что она здесь оживает, отходит, пропитывается весенним солнцем и морским воздухом, а тени далекого прошлого не удручают, а стали с годами прозрачными и мирными.
Как-то она вернулась из Никитского сада, сошла на автостанции у подземного перехода, где скучно толклись владельцы коек. Из симферопольского троллейбуса выходили немногочисленные еще гости города-курорта. Владельцы потянулись к ним, обступая тех, кто посолиднее, предпочитая бездетные парочки. Так что на маленькую смуглую бабушку с чемоданчиком никто не обратил внимания. А Лидочка ошалела от удивления. Это была бабушка Люба. Надо же встретить ее здесь, под этим ласковым солнцем! А впрочем, почему бабушке Любе не приехать в Ялту? Нет, это невероятно. Если бы бабушка и приехала, то в дом отдыха, организованно, с путевкой за пазухой… Лидочка подошла к бабушке и сказала:
— Любовь Семеновна, какими судьбами?
Бабушка оглянулась, и Лидочка сразу поняла, что обозналась. Просто похожая бабушка. Даже странно, что спутала. Может, где-то в глубине сознания сидит эта смешная деловитая старушка, которая через сорок лет решила разыскать сестру, да махнула рукой, смирилась с тем, что сестры давно уж нет на свете. И почему именно здесь это сходство так встревожило? Господи, конечно же, Спесивцевы в сорок восьмом уехали в Ялту лечить Веру от болезней, которых, как уверяла Любовь Семеновна, у Веры отродясь не было.
В Ялту… В Ялту.
А городское справочное бюро было тут же, на автостанции. Все это совершенно не касалось Лидочки, но она понимала, что потом всю жизнь будет корить себя, что не подошла к этой будке, оклеенной объявлениями, и не задала простого вопроса: где проживают Спесивцевы? Иван Макарович и Вера Семеновна, приблизительно 1905-го и 1920 года рождения.
Лидочка направилась к справочному бюро.
Никакой надежды на то, что Спесивцев сказал тете Соне правду, никакой надежды на то, что эти люди, даже приехав в Ялту, остались здесь жить, конечно, не было.
И все-таки…
Полчаса Лидочка прождала на скамейке над узкой речкой, за стекляшкой-гастрономом, а потом ей выдали ответ на бланке. Ответ совершенно неожиданный, хотя именно ради него Лидочка и заполняла бланк:
«Спесивцев Иван Макарович проживает в Ялте с 1948 года, по улице Харьковской, в доме четыре. Спесивцева Вера Семеновна в Ялте не проживает».
Теперь уж ничего не оставалось, как добраться до Спесивцева и узнать у него, где Вера. В конце концов, любопытство Лидочки оправдано просьбой Любови Семеновны, ничего в этом нет особенного. Попросила тебя об услуге приезжая бабушка, а ты исполнила ее просьбу.
«Удивительно, — поймала себя на мысли Лидочка, — что я ищу оправдания своему визиту к Спесивцеву, к Купидону прошлых лет. Что я решила, что он убил Веру? Из ревности? Еще полчаса назад я и не думала об этих людях, а сейчас строю пустые теории…»
Улица Харьковская причудливо вилась, следуя изгибам горы, веранды выглядывали из-за деревьев, с заборов свисала сиреневая глициния, одинокий кипарис устроился посреди улицы, и асфальт обтекал его с двух сторон. Лидочка запыхалась, пока добралась до этого уголка Ялты, не указанного в путеводителях, но наверняка памятного многим тысячам отдыхающих, которые снимали здесь койки. И смутно знакомого Лидочке по каким-то детским воспоминаниям.
…В доме четыре шел грандиозный скандал.
Его раскаты Лидочка услышала за квартал. Толстый, почти черный, голый по пояс мужчина с гаечным ключом в руке требовал у менее толстой зареванной женщины денег за починку насоса и грозил, если мзды не получит, не только лишить весь дом питьевой воды, но и вообще снести его с лица земли. Дом был двухэтажным, каменным, старым, обнесенным верандами и всяческими пристройками так, что первоначальный архитектурный замысел угадать было совершенно невозможно.
Лидочка остановилась на периферии скандала и некоторое время пребывала в роли мирного свидетеля — тем более что была в этой роли не одинока — все жильцы дома свесились со своих веранд, а соседи прижались к заборам, разделившись на партии в зависимости от личных отношений с водопроводчиком и потерпевшей. Скандал тянулся, видно, давно и прекращаться не намеревался. Лидочка оглядывала лица соседей в надежде увидеть Спесивцева, но вроде бы никто под это описание не подходил. Наконец она выждала паузу в споре, когда стороны переводили дух, и спросила:
— Скажите, Спесивцев Иван Макарович здесь живет?
И тут тишина сразу усугубилась, напряглась и стала пещерной, подземной — слышно было, как разрезает воду километрах в пяти от берега пароход «Адмирал Макаров».
— Вот, — сказал наконец водопроводчик. — Этим и должно было кончиться.
Толстая женщина вздохнула и ничего не сказала.
Первой заговорила девочка с белой челкой, которая выглядывала с веранды второго этажа.
— А деда Ваню они в дом сдали.
— Молчи, — раздался женский голос, и какая-то неведомая сила утянула девочку от края веранды.
— Вы, значит, откуда будете? — спросил водопроводчик. — Если из газеты, то я вам прямо скажу — это гнездо пиратства и порока. Я с ней договорился по-человечески, двадцать пять и бутылка, понимаете? Договоренность соблюдают или нет?
— Работы на пятерку, — отрезала женщина.
— Я не ставлю под сомнение слова уважаемой Берты Богородской, — сказал водопроводчик, сочетая в этой фразе южную учтивость с южным презрением, — я ставлю под сомнение ее моральные устои.
— Моральные устои? Это кто мне говорит, простите, о моральных устоях? Твои моральные устои лежат под забором в алкогольном бреду!
— Мои, мадам? А вы их когда-нибудь видели?
— Как же можно увидеть то, чего нет?
— Простите, — сказала Лидочка, — мне не ответили, где Спесивцев?
— Вам уже ответили, — сказал водопроводчик. — Эти люди сдали Ивана Макаровича в дом для престарелых, чтобы завладеть его небольшой комнатой. Теперь они поставили в ней восемь коек и сдают их по два рубля с носа, что не мешает им экономить на водопроводчике…
* * *
Лидочка сидела на скамеечке в саду дома престарелых и любовалась цветущей сливой. Ей сказали, что Спесивцев выйдет на прогулку, как кончится завтрак. Так что его можно здесь подождать. «Он, правда, сильно болел, даже лежал в больнице, — сказала, словно извиняясь, медсестра, — но теперь ему лучше, хотя чего можно ждать, когда человеку уже восемьдесят? А вы ему родственница? К нему ни разу никто не приходил. Мы думали, что у него никого не осталось. Вы не обращайте внимания, что он такой нервный, это старческое, это уже неизбежно».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});