– Эй, – произнесла таинственная тварь, сидевшая напротив меня.
– Это человек! Это человек! – затараторил мой проводник. – Человек. Человек, живой человек, как и я.
– Заткнись, – ворчливо произнес голос из темноты.
Я ел кокосовый орех в напряженном молчании. Изо всех сил всматривался я в темноту, но не мог больше ничего различить.
– Это человек, – повторил голос. – Он пришел жить с нами?
Голос был хриплый, с каким-то особенным, поразившим меня присвистом. Но произношение его было удивительно правильно.
Обезьяно-человек выжидательно поглядел на меня.
Я понял его немой вопрос.
– Он пришел с вами жить, – утвердительно сказал я.
– Это человек. Он должен узнать Закон.
Теперь я стал различать какую-то темную груду в углу, какие-то смутные очертания сгорбленной фигуры. В берлоге стало совсем темно, потому что у входа появились еще две головы. Рука моя крепче сжала палку. Сидевший в темном углу сказал громче:
– Говори слова.
Я не понял.
– Не ходить на четвереньках – это Закон, – проговорил он нараспев.
Я растерялся.
– Говори слова, – сказал, повторив эту фразу, обезьяночеловек, и стоявшие у входа в пещеру эхом вторили ему каким-то угрожающим тоном.
Я понял, что должен повторить эту дикую фразу. И тут началось настоящее безумие. Голос в темноте затянул какую-то дикую литанию, а я и все остальные хором вторили ему. В то же время все, раскачиваясь из стороны в сторону, хлопали себя по коленям, и я следовал их примеру. Мне казалось, что я уже умер и нахожусь на том свете. В темной пещере ужасные темные фигуры, на которые то тут, то там падали слабые блики света, одновременно раскачивались и распевали:
– Не ходить на четвереньках – это Закон. Разве мы не люди?
– Не лакать воду языком – это Закон. Разве мы не люди?
– Не есть ни мяса, ни рыбы – это Закон. Разве мы не люди?
– Не обдирать когтями кору с деревьев – это Закон. Разве мы не люди?
– Не охотиться за другими людьми – это Закон. Разве мы не люди?
И так далее, от таких диких запретов до запретов на поступки, как мне тогда показалось, безумные, немыслимые и потрясающе непристойные. Нами овладел какой-то музыкальный экстаз, мы распевали и раскачивались все быстрее, твердя этот невероятный Закон. Внешне я как будто заразился настроением этих звероподобных людей, но в глубине моей души боролись отвращение и насмешка. Мы перебрали длинный перечень запретов и начали распевать новую формулу:
– Ему принадлежит Дом страдания.
– Его рука творит.
– Его рука поражает.
– Его рука исцеляет.
И так далее, снова целый перечень, который почти весь показался мне тарабарщиной о Нем, кто бы он ни был. Я мог бы подумать, что все это сон, но никогда не слышал, чтобы пели во сне.
– Ему принадлежит молния, – пели мы.
– Ему принадлежит глубокое соленое море.
У меня родилось ужасное подозрение, что Моро, превратив этих людей в животных, вложил в их бедные мозги дикую веру, заставил их боготворить себя. Но я слишком хорошо видел сверкавшие зубы и острые когти сидевших вокруг, чтобы перестать петь.
– Ему принадлежат звезды на небесах.
Наконец пение кончилось. Я увидел, что все лицо обезьяночеловека покрыто потом, и глаза мои, привыкшие теперь к темноте, отчетливее рассмотрели тварь в углу, откуда слышался хриплый голос. Она была ростом с человека, но как будто покрыта темно-серой шерстью, почти как у шотландских терьеров.
Кто была она?
Кто были все они?
Представьте себя в окружении самых ужасных калек и помешанных, каких только может создать воображение, и вы хоть отчасти поймете, что я испытал при виде этих странных карикатур на людей.
– У него пять пальцев, пять пальцев, пять пальцев, как у меня, – бормотал обезьяно-человек.
Я вытянул руки. Серая тварь в углу наклонилась вперед.
– Не ходить на четвереньках – это Закон. Разве мы не люди? – снова сказала она.
Она протянула свою уродливую лапу и схватила мои пальцы. Ее лапа была вроде оленьего копыта, из которого вырезаны когти. Я чуть не вскрикнул от неожиданности и боли. Эта тварь наклонилась еще ниже и рассматривала мои ногти, она сидела так, что свет упал на нее, и я с дрожью отвращения увидел, что это не лицо человека и не морда животного, а просто какая-то копна серых волос с тремя еле заметными дугообразными отверстиями для глаз и рта.
– У него маленькие когти, – сказало волосатое чудовище. – Это хорошо.
Оно отпустило мою руку, и я инстинктивно схватился за палку.
– Надо есть коренья и травы – такова его воля, – произнес обезьяно-человек.
– Я глашатай Закона, – сказало серое чудовище. – Сюда приходят все новички изучать Закон. Я сижу в темноте и возвещаю Закон.
– Да, это так, – подтвердило одно из существ, стоявших у входа.
– Ужасная кара ждет того, кто нарушит Закон. Ему нет спасения.
– Нет спасения, – повторили звероподобные люди, украдкой косясь друг на друга.
– Нет спасения, – повторил обезьяно-человек. – Нет спасения. Смотри! Однажды я совершил провинность, плохо поступил. Я все бормотал, бормотал, перестал говорить. Никто не мог меня понять. Меня наказали, вот на руке клеймо. Он добр, он велик.
– Нет спасения, – сказала серая тварь в углу.
– Нет спасения, – повторили звероподобные люди, подозрительно косясь друг на друга.
– У каждого есть недостаток, – сказал глашатай Закона. – Какой у тебя недостаток, мы не знаем, но узнаем потом. Некоторые любят преследовать бегущего, подстерегать и красться, поджидать и набрасываться, убивать и кусать, сильно кусать, высасывая кровь… Это плохо.
– Не охотиться за другими людьми – это Закон. Разве мы не люди? Не есть ни мяса, ни рыбы – это Закон. Разве мы не люди?
– Нет спасения, – сказало пятнистое существо, стоявшее у входа.
– У каждого есть недостаток, – повторил глашатай Закона. – Некоторые любят выкапывать руками и зубами корни растений, обнюхивать землю… Это плохо.
– Нет спасения, – повторили стоявшие у входа.
– Некоторые скребут когтями деревья, другие откапывают трупы или сталкиваются лбами, дерутся ногами или когтями, некоторые кусаются безо всякой причины, некоторые любят валяться в грязи.
– Нет спасения, – повторил обезьяно-человек, почесывая ногу.
– Нет спасения, – повторило маленькое розовое существо, похожее на ленивца.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});