Он кивнул на мертвое тело стигийца. Оно на глазах у них превращалось в прах. Вскоре от него остался лишь голый череп, однако через пару минут и он превратился в мельчайшую пыль. На песке осталась лишь выцветшая зеленая мантия.
Конан поднял с песка талисман мага и зашвырнул его далеко в море.
— Вот и все,— сказал он.— Теперь эту штуку вряд ли кто-нибудь найдет!
9. МЕЧИ ПРОТИВ ТЕНЕЙ
— И тут эта дева превратилась в змееголовое чудовище. Если бы не моя кираса, я бы с тобой уже не разговаривал,— рассказывал Конану сын.— Я зарубил ее и побежал в зал, чтобы рассказать об этом тебе. Ты спал, а над тобой стояли Тот-Амон и королева. В этот же миг в зал вбежали амазонки, и принцесса тут же пронзила Лилит копьем. Я же продолжал стоять за колонной. Тот-Амон подозвал к себе слугу и вместе с ним потащил тебя к стене. Ох и странный это был слуга! Голова у него была рогатая, а здоров он был, словно бык! Самым странным было то, что никто, кроме меня, их не видел — стигиец людей словно околдовал! В стене была потайная дверь, за которой начинался подземный ход, ведущий к берегу моря. Я видел, что в зал стали вползать змеи, но решил, что амазонки и воины Троцеро справятся с ними и без меня, и поспешил вслед за магом. Я вышел на берег, но сразу найти тебя не смог, ты ведь помнишь — там кругом скалы. Потом я увидел, что ты и маг лежите на песке. Мне даже показалось, что вы заснули...
Конан то и дело кивал, понимая, что мальчику надо выговориться. Они возвращались в Ян-Йогу. Мальчик быстро нашел вход в подземелье. Из-под земли доносились шум и лязг оружия — сражение все еще продолжалось.
Конан заулыбался. После потусторонних битв в мире, где и звезды черны, звон клинков казался ему сладчайшей музыкой.
Где-то там Нзинга и Троцеро сражались со змеиным племенем. Воинов под их началом было немного, но зато это были настоящие воины! Змеи же, проведшие в этих землях не одну сотню лет, должны были уже позабыть ратное дело, к тому же они лишились и своих предводителей,— вряд ли кто-либо из них мог сравниться с королевой или Тот-Амоном. Бой предстоял трудный и упорный, в этом сомнений не было, но Конан был даже счастлив сразиться с этими старыми как мир врагами человека. «С главным своим врагом я покончил,— подумал вдруг Конан,— Боюсь, теперь мне будет его не хватать...»
— Слушай, а где же твой меч? — спросил он у сына.
— Я оставил его там, на берегу.
— Дай мне свой кинжал и беги назад, я тебя здесь подожду.
Конан стал шарить рукой по земле и нащупал округлый булыжник размером с человеческую голову. Он поднял его с земли и, оценив на вес, остался доволен. Им он будет проламывать этой нечисти головы.
Конан знал, что змей убивать непросто,— они живучи на удивление. Но и они смертны.
Через несколько минут к нему подошел Конн. В руке его поблескивал меч. Отец и сын вошли в темный туннель и поспешили на помощь своим друзьям, что вели последний бой с древнейшими врагами человека.
Конан-островитянин
1. КРАСНЫЕ ТЕНИ
Из тайных бездн в чреве земном.
Забытым, древний, страшным сном
На крыльях тени в мир скользят.
Как кровь, как жгущий душу Ад.
Видения Эпимитреуса
Король Конан восседал на троне для судебных разбирательств в Зале правосудия, расположенном в одном из покоев его дворца в Тарантии — столице королевства Аквилонии. За разноцветными витражами окон, над зелеными садами, усыпанными яркими благоухающими цветами, изгибался свод голубого неба. Дальше, за садами, ввысь устремились квадратные башни из белого камня, проникающие в небесную синеву купола, отсвечивающие зеленоватой медью, силуэты домов, храмов, дворцов, крыши которых были покрыты красной черепицей. В ту древнюю хайборийскую эпоху это действительно был самый величественный город Западного мира.
За садами виднелись старательно выметенные улицы Тарантии, запруженные потоками движущихся людей — мужчин и женщин, пешком, на спинах лошадей, мулов, ослов, в носилках и на колесницах, в повозках, запряженных четверками быков, и на телегах. Речные суденышки, словно тучи водяных насекомых, облепили берега реки Коротас. За два десятилетия твердого, но терпимого правления Конана Великого Аквилония превратилась не только в самую могущественную, но и в самую цветущую страну из когда-либо существовавших в этом предрассветном мире.
В то время как король вершил свое правосудие, в колонном зале, поодаль друг от друга, стояли группы богато разряженной знати: придворные в шелковых одеяниях, толстые купцы в кафтанах строгого покроя, шею каждого из которых украшала серебряная цепь со знаком своей гильдии на медальоне. Судебный список включал несколько чрезвычайно важных дел, и поэтому сейчас здесь собралась большая часть знатных жителей Аквилонии. Среди них был юный Гонзальвио, сын князя Пуантенского, вместе со своим отцом, старым Троцеро, стройным и элегантным, одетым, как обычно, в алый бархат; золотой леопард — символ его провинции — был рельефно выткан серебряной нитью на его тунике. Здесь присутствовали также граф Монато из Кафеп, барон Гильом из Имируса и аскетического вида старец с белоснежной бородой — широко образованный и мудрый Декситей, Верховный Жрец Митры.
Суровые воины, облаченные в черные кольчуги королевских легионов, зловеще застыли у сводчатых дверей и у портика; солнечный свет вспыхивал на их шлемах с драконьими крылами и поблескивал на наконечниках копий. Все взгляды были устремлены на центральный помост, где над толпой смутно нависли два трона, и на толстого торговца, усыпанного драгоценными камнями, беспокойно переминавшегося с ноги на ногу. А в это время его адвокат в серебристо-черной, будто припорошенной дорожной пылью мантии держал оправдательную речь перед большим из тронов.
С его высоты на трепещущего ответчика грозно взирал Конан. В душе он чувствовал глубокое отвращение к этим утомительным, многословным, запутанным делам о налогах, с их ложью, так похожей на правду, с их сложными математическими расчетами, от которых раскалывалась голова. Как бы ему хотелось запустить короной в толстую рожу этого жадного глупца, стоящего перед ним, ринуться прочь из зала, ударить ногами по крутым бокам могучего жеребца и умчаться на весь день на охоту в Северные леса! «Чума забери эти королевские обязанности»,—думал он. Они высасывают последние капли животворной влаги из человеческого тела, превращая мужчину во вздорного старого крючкотвора, в жилах которого не хватит горячей крови даже на взмах меча. После двадцати утомительных лет под тяжестью короны, прежде чем неумолимая, всепобеждающая секира времени подкосит его, человек просто обязан отбросить все почести и титулы и умчаться к туманным горизонтам последнего приключения, в путь, отмеченный запекшимися кровавыми следами.