Где-то над головой хлопнула дверь. Несколько секунд спустя послышалось ворчание, сопровождающееся натужным пыхтением. Это навело Грейс на воспоминание о документальном фильме Национального Географического Общества, который ей однажды дали посмотреть по старенькому приютскому черно-белому телевизору. Ей нравились такие фильмы, хотя мистер Холидей и говорил, что все ученые безбожные грешники. Тот фильм был о животных в Африке. Там черный буйвол, погрузившись в глубокую лужу грязи, издавал точно такое же пыхтение. Кажется, стряпня Фальк ей самой не пошла впрок. Вот опять. Это значит, что три-четыре раза за ночь Грейс будет разбужена ее хождениями. Если вообще уснет.
— Грейс…
Едва слышный шепот возник в темноте спальни.
— О Грейси…
Хихиканье.
Грейс оцепенела. Разговаривать после того, как погашен свет, запрещалось Правилами. Как и вставать с постели, даже если вам хотелось писать.
Мочиться в постель, как раз не шло вразрез с Правилами — а случалось это здесь нередко. В иной день простыни с желтыми пятнами развевались на бельевой веревке, как флаги. В то же время, испачкав постель, можешь получить шлепок-другой от миссис Мурто, экономки, а то и от ее мужа, если самой ей недосуг, а большие руки мистера Мурто грубые и жесткие от работы. Грейс научилась не пить слишком много перед сном.
— Мы за тобой, Грейси. — Снова короткие приглушенные смешки. — Это я, миссис Фальк и мистер Холидей здесь. — Противное причмокивание. — Мы хотим, чтобы ты стала нашей особенной девочкой, Грейси.
Из темноты протянулись руки, готовые ухватить ее за рубашку.
Грейс резко села.
— Оставьте меня в покое.
Она произнесла эти слова вслух, пусть даже миссис Броуд, смотрительница по второму этажу, сидит на стуле за дверью.
Руки исчезли.
— Ах ты, маленькая… — Грейс не разобрала слово, — лучше бы ты заткнулась.
Это была Мэтти Уинтер. Ей нравилось вворачивать слова, которые она украдкой подслушивала у мистера Мурто. Садовник имел обыкновение непрерывно ругаться за работой и, казалось, никогда не замечал этого.
— Ты нас слышишь? — донесся тонкий жалобный шепоток.
Лизбет Картер. — Она говорила, словно хныкала: у нее что-то было не в порядке с носом, и она не могла свободно дышать. В последнее время Лизбет тенью следовала за Мэтти.
Грейс могла лишь смутно различить их силуэты во мраке: один высокий и толстый, другой маленький и худой, как щепка. Попав в сиротский приют два года тому назад, Мэтти объявила себя королевой спальни девочек на втором этаже, и никто из них не возразил — по крайней мере не получив в отместку от Мэтти кулаком в живот. Грейс по возможности избегала Мэтти, но несколько месяцев назад той, судя по всему, надоело молчание Грейс, и с тех пор она непрестанно пыталась вывести девочку из себя.
— Я сказала, оставьте меня в покое. — Грейс не стала понижать голос.
Сдавленный вскрик, и снова Лизбет:.
— Боже мой, я что-то слышала! Это дверь? Что мы будем делать, Мэтти? Броуд все слышит.
— И твое хныканье в том числе, — прошипела Мэтти. — Заткнись, пока я тебя не прибила.
Лизбет всхлипнула. Ее худая тень скользнула в дальний угол комнаты к своей кровати.
Глаза Мэтти поблескивали в слабом свете, проникавшем из-под двери. Она прислушивалась. Грейс тоже напрягла слух. Броуд, высохшая старуха с седыми волосами, стянутыми в тугой пучок, обладала длинными, как у осла, ушами. И если она слышала шум в спальне, то обычно врывалась, включала тусклый верхний свет и вопила в точности как осел.
Тишина. Не слышно даже сухого шороха страниц пожелтевшего тома «Хрестоматии».
— А зачем мне читать что-то новое? — сказала Броуд в ответ на вопрос Грейс. — Ничего приличного не было написано за последние пятьдесят лет. Извращенцы эти нынешние авторы. Желчь из них льется, как из сточной канавы, а они еще называют это литературой. Так что мне не нужны современные «Ридерз дайджест» или что-то еще в этом роде. Я могу назвать все это одним словом, вот так-то.
Она никогда не говорила, что это за слово, но Грейс полагала, что мистер Мурто знает его.
Из-за двери не доносилось ни звука. Мэтти наклонилась ближе. Грейс почувствовала ее горячее кисловатое дыхание у своего лица. Она нащупала грудь Грейс, нашла сосок и сдавила его.
— Милые у тебя грудки, Грейс. Они крутят их тебе, пока ты не закричишь? Этого они от тебя хотят?
Она нажала сильнее.
Грейс сжала зубы, сдерживаясь, чтобы не закричать. Не потому, что Броуд услышит, это ее не волновало; вопли старухи ей вреда не причинят. Она не хотела пасовать перед Мэтти.
Мэтти фыркнула и отпустила ее, но вдруг вскинула руку, снова схватила Грейс за грудь и сжала ее. И еще раз.
Грейс едва дышала. Неужели Мэтти не понимает? Дрожащей рукой Грейс дотронулась до руки девочки — и в тот же миг, словно какой-то провод соединил их, она почувствовала ненависть, отвращение… тоску. За последние два года они настигали и Грейс, и Лизбет, и Сару Фейнман, и Нелл Барнс. Но никогда не приходили к Мэтти.
Грейс будто сунула палец в электрическую розетку. Как это у нее получилось? Как она смогла узнать, что думает Мэтти?
Мэтти оттолкнула руку Грейс. Проводок порвался.
— Ах ты, сука!
Слово было знакомо Грейс. Прозвучало оно так, будто Мэтти плакала, но это было невозможно.
— Ты, тощая маленькая… — такого слова Грейс никогда раньше не слышала. — Что ты со мной сделала?
— Но ты ведь хочешь этого, — сказала Грейс, на этот раз шепотом, потому что ее душила тошнота. — Ты хочешь, чтобы они пришли за тобой. Но это не сделает тебя особенной, Мэтти. Это сделает тебя…
Грейс не могла найти нужные слова, чтобы объяснить. Ведь в конце концов это обращает тебя в ничто. И, может быть, единственный способ противостоять насилию — быть полностью, абсолютно пустой. В полумраке глаза Мэтти сверкнули яростной болью и желанием. Затем, издав звук, который мог быть и пренебрежительным фырканьем, и рыданием, она прокралась к своей постели.
Грейс легла и снова стала смотреть в темноту. Она пыталась заставить себя не думать. Раньше по ночам она думала о людях, которые могли прийти когда-нибудь и спасти их, — о людях из правительства. Но потом однажды приехал какой-то человек; глаза у него были красные и усталые, а костюм мятый и грязный. Мистер Холидей все ему показывал, широко улыбался, отечески поглаживая по головкам попадавшихся малышей, а тот человек сделал несколько заметок в своем блокноте и уехал. И жизнь вошла в привычное русло.
Разумеется, Грейс быстро поняла, что жизнь в приюте ужасна. В нормальных условиях дети не лежат по ночам без сна, ожидая легкого поскрипывания половиц и рук, тянущихся из мрака.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});