— Да нет никакого секрета, Николай Иванович. Охранная грамота на наше поселение есть, и на ней действительно стоят подписи товарища Сталина с товарищем Дзержинским. А вот секретов от вашего военного комиссариата у нас нет. Все ответы на ваши вопросы давно известны. Меня даже удивляет, что вам о них никто не рассказал. Вы сами вспомните, кого раньше призывали служить в доблестные ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии? Только рабочих и крестьян. А у нас в поселении нет ни тех, ни других. В нашей артели трудятся только жители нашего поселения. Одни промышляют охотой, другие занимаются рыбалкой, а остальные коптят всё добытое. Разве могут они считаться рабочими? Нет! Может наших артельщиков стоит приравнять к крестьянам? Тоже нет! Так как у нас нет пахотной земли для занятия сельским хозяйством. Вот вам и ответ на ваш вопрос.
— А почему вы заявили, что в поселении нет ни одного коммуниста или комсомольца? — мне задал вопрос пожилой мужчина в полувоенном френче. — Вы что?! Против Советской власти?!
— Мы не против Советской власти, и ежели вы плохо меня слушали, товарищ политработник, то я напомню. У нас заключён с представителями власти «договор на поставку продуктов в город», и мы его соблюдаем. Охранная грамота на наше поселение, с подписями товарища Сталина и товарища Дзержинского, говорит о том, что мы не являемся врагами Советской власти. Мы вместе с большевиками боролись против имперского режима. А коммунистов или комсомольцев у нас нет потому, что в нашем таёжном поселении живут одни анархисты, изучившие труды Бакунина и Кропоткина. Как вы думаете, после того, как наши поселяне услышали множество нелепых баек и откровенную ложь относительно настоящих анархистов, что распространяли все ваши партийные агитаторы, захотят они вступить в вашу партию или в комсомол? Вам наверное никто не доложил, что в течение семи лет, после свержения царизма, над нашей поселянской Управой развивалось чёрное знамя с надписью «Анархия — мать порядка!». На Алтае все бандиты знали, что надобно держаться подальше от нашего поселения. Мы сняли своё чёрное знамя, по просьбе тогдашнего первого помощника Председателя губисполкома Якова Ефимовича Майера.
— А в гражданскую ваши анархисты против кого сражались? — спросил комсомольский вожак.
— Против различных банд и отрядов зелёноармейцев, которые пытались напасть на жителей нашего поселения. Они все были нами уничтожены, ибо мы никого в плен не брали. Ещё вопросы будут?
— Только один, — сказал военный комиссар. — Мужчины вашего поселения готовы служить в рядах Красной армии, защищать нашу советскую родину, а также беспрекословно выполнять все приказы вышестоящих командиров?
— Николай Иванович, извините, но на вас похоже также повлияли лживые рассказы и байки про нехороших анархистов, и вы перестали осознавать, что енто и наша родина тоже. В Урманном все мужчины готовы с оружием в руках служить в рядах Красной армии и защищать свою родину. А вот насчёт «беспрекословно выполнять все приказы вышестоящих командиров», я не готов дать положительного ответа.
— Это ещё почему?
— Потому что, если вышестоящий командир, ради военной карьеры, или же по недомыслию, решит погубить своих бойцов, то приказы такого командира никто слушать и исполнять не будет. Сие касается и последних нововведений в Красной армии.
— Про какие нововведения вы говорите, Демид Ярославич?
— Я говорю про недавнее распоряжение наркома Климента Ворошилова, которое введено в средине зимы. Надеюсь, вы тоже знаете «О выдаче бойцам Красной армии ежедневно пятидесяти грамм сала и ста грамм водки».
— Нам известно про данное распоряжение наркома Ворошилова. Мы считаем его абсолютно своевременным и правильным. Так мы помогаем не замёрзнуть бойцам холодной зимой. А в чём вы увидели проблему?
— Понимаете, товарищ военный комиссар, от пятидесяти грамм сала наши мужчины никогда не откажутся, ибо у нас каждый охотник и рыболов не уходит зимой на промысел без шмата сала. А вот с получением ста грамм водки могут возникнуть проблемы, ибо у нас в поселении никто не употреблял и не употребляет спиртное. Представьте себе такую картину, что какой-то командир, по глупости или из-за своего высокомерия, прикажет выпить сто грамм водки кому-то из наших мужчин. Как вы думаете, что может произойти дальше?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— А что тут представлять. Боец обязан выполнить приказ командира и выпить водку.
— Вполне возможно, любой другой боец так и сделает. Вот только наши поступят иначе. Они либо выльют водку на землю, либо выплеснут в лицо командиру, отдавшему такой глупый приказ. Могу предположить, что произойдёт дальше. Командир, сразу же обвинит бойца в невыполнении его приказа. Что случается с бойцами не выполняющими приказ, вы и без меня знаете.
— Знаю, боец сначала получит взыскание от командира, а при повторном не исполнении, его отдадут под трибунал. Но мне непонятно к чему вы ведёте, Демид Ярославич?
— Я веду к тому, что рано или поздно, о таких случаях станет известно мне. Как вы понимаете, я такого безобразия не оставлю без внимания, и уже вскоре об ентом узнает товарищ Сталин. Так как все жители нашего поселения находятся под его защитой, то сами понимаете, что такие случаи будут тщательно разбираться. И вот тогда под суд трибунала пойдут не только те командиры, что отдавали глупые приказы бойцам, но и вышестоящие командиры, вплоть до вас. Как проводилась чистка в рядах Красной армии вам, наверное, и без меня известно.
— Про чистку в рядах Красной армии я знаю, — хмуро ответил военком. — Вот только почему вы решили, что меня могут отдать под трибунал? Для этого должны быть веские причины.
— А разве сокрытие особо важных данных о бойцах, призывающихся в Красную армию, не веская причина для передачи дела в трибунал, Николай Иванович? Мне приходилось общаться с Главами других поселений и с директорами местных колхозов, где ваша комиссия уже побывала. Как оказалось, вы ведёте запись даты рождения призывников, сколько классов образования у них и какие значки ими были получены. Больше ничего. Я не отрицаю, что очень большое внимание местные органы военного управления уделяют ликвидации неграмотности и малограмотности среди призывной молодежи, а также то, что вы стали выделять младших командиров запаса для военного обучения призывников. Но объясните мне, пожалуйста, почему вся ваша деятельность сводится в основном к социалистическому соревнованию между военными комиссариатами, и к последующему выяснению, у которого из районных военкоматов значкистов больше окажется? Разве другие данные о призывниках вас нисколько не интересуют?
— Да какие другие данные могут быть у сельских жителей?! — опять высокомерно заговорил военный комиссар. — Если послушать выделенных нам врачей, так почти десятую часть, из общего количества призывников, живущих в сельской местности, следует признать негодными к строевой службе по состоянию здоровья. Они ничего не знают о службе в армии, а многие оружие впервые увидели на военных сборах, которые мы провели в начале весны. Пока общее положение спасают лишь председатели колхозов, где молодёжь посылали на сдачу зачётов по нормам ГТО, ГСО и ПВХО. Призывники все нормы сдали и стали значкистами. Кроме того, мы получили на всех призывников хорошие отзывы и письменные характеристики с мест учебы, работы, общественных организаций, членами которых они состоят. Так скажите нам, какие ещё дополнительные данные, по-вашему мнению, мы должны знать о призывниках?
— Например, об их умениях, знаниях и способностях!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Да бросьте вы ерунду говорить, Демид Ярославич. Нам эти ваши дополнительные данные ничего не дадут. Всему что нужно, призывников научат на военных сборах и во время службы в армии. Там все чётко построено, «не умеешь — научим, не хочешь — заставим». У нас складывается впечатление, что вы специально такой разговор завели, чтобы затянуть время и не предоставлять нам список призывников. Скажите честно, сколько в Урманном неграмотных и малограмотных?
— Если честно, то ни одного, — кратко ответил я главному военкому.