рыжая, — пойдемте, если вы хотите поговорить с папой Джеем.
Посчитав, что в таких условиях шансы получить от Джо Джексона правдивый ответ на вопрос “Есть ли у вас татуировки?” минимальны, Страйк пошел дальше.
Наконец они подошли к закрытой двери, из-за которой доносился гул разговоров. Девушка постучала, открыла дверь и посторонилась, чтобы Страйк мог войти.
В помещении находилось не менее двадцати человек, все они были одеты в синее. Джонатан Уэйс сидел на стуле в центре группы, в руке у него был стакан с прозрачной жидкостью, на коленях лежало скомканное полотенце, а вокруг него группировались молодые люди в спортивных костюмах. Присутствовало также большинство директоров церквей в одеяниях.
Тишина повисла в комнате, как стремительно надвигающийся мороз, когда те, кто был ближе всех к двери, поняли, что пришел Страйк. Последним он дошел до Джайлса Хармона. Он разговаривал с парой молодых женщин в дальнем углу.
— …сказал ему: “То, что ты не ценишь, это неправославные….”
Видимо, поняв, что его голос одиноко звенит по комнате, Хармон прервался на полуслове.
— Добрый вечер, — сказал Страйк, проходя дальше в комнату.
Если Джонатан Уэйс хотел запугать Страйка, встретив его в толпе, он сильно ошибся в своем противнике. Страйк находил позитивным стимул встретиться лицом к лицу с людьми, которых он больше всего презирал: фанатиками и лицемерами, как он мысленно окрестил их всех, каждый из которых, несомненно, был убежден в собственной исключительной важности для грандиозной миссии Уэйса, слеп к собственным мотивам и безразличен к наносимому иногда необратимо ущербу человеком, которому они поклялись в верности.
Уэйс поднялся, отпустил полотенце, лежавшее на коленях, на подлокотник кресла и подошел к Страйку с бокалом в руке. Его улыбка была такой же обаятельной и самоуничижительной, как и тогда, когда он только поднялся на пятиугольную сцену.
— Я рад — искренне рад — что вы здесь.
Он протянул руку, и Страйк пожал ее, глядя на него сверху вниз.
— Не стойте за спиной мистера Страйка, — сказал Уэйс рядовым членам, которые двинулись окружать пару. — Это плохие манеры. Или, — он снова посмотрел на Страйка, — я могу называть вас Корморан?
— Называйте меня как хотите, — сказал Страйк.
— Мне кажется, у нас немного тесновато, — сказал Уэйс, и Страйк должен был отдать ему должное: за несколько секунд он понял, что детективу безразлично количество людей в комнате. — Директора, останьтесь, пожалуйста. Остальные, я знаю, не откажутся покинуть нас… Линдси, если Джо все еще на улице, скажи ему, чтобы он присоединился к нам.
Большинство молодых привлекательных женщин вышло из зала.
— Есть туалет? — спросил Страйк. — Я бы не отказался пописать.
— Конечно, конечно, — сказал Уэйс. Он указал на белую дверь. — Вон там.
Вымыв руки, Страйк с легким удивлением обнаружил, что Уэйс, похоже, захватил с собой собственные туалетные принадлежности. Поскольку детектив очень сомневался, что в “Олимпии” регулярно выдают мыло от Hermès или халаты от Armani. Страйк сунул руку в карманы последнего, но они оказались пустыми.
— Присаживайтесь, пожалуйста, — пригласил Страйка Уэйс, когда тот вышел. Кто-то пододвинул стул напротив руководителя церкви. Когда Страйк выполнил просьбу, в комнату вошел Джо Джексон и направился к остальным директорам, которые стояли или сидели позади главы церкви.
— Она ушла, — сообщил Джексон Уэйсу. — Она хотела, чтобы эта записка была у вас.
— Я прочту ее позже, — легкомысленно ответил Уэйс. — Сейчас меня интересует Корморан. Вы не будете возражать, — спросил Уэйс у детектива, — если моя жена послушает наш разговор? Я знаю, что она с удовольствием послушает вас.
— Вовсе нет, — сказал Страйк.
— Бекка, — сказал Уэйс, указывая на смарт-ноутбук, лежащий на стуле рядом, — не могла бы ты подключить Мазу к FaceTime? Будь добра. Воды? — спросил Уэйс у Страйка.
— Это было бы здорово, — сказал Страйк.
Ноли Сеймур смотрела на Страйка так, словно он только что сказал ей, что в его отеле не было ее брони. Бекка Пирбрайт была занята ноутбуком и не смотрела на Страйка. Остальные директора выглядели по-разному: беспокойно, презрительно, по-подростковому незаинтересованно или, как в случае с Джо Джексоном, определенно напряженно.
— Как поживает ваш партнер? — серьезно спросил Уэйс, откинувшись в кресле, когда Бекка протянула Страйку бутылку с холодной водой.
— Робин? Намного лучше, чем будуче в коробке, — сказал Страйк.
— В коробке? — сказал Уэйс. — В какой коробке?
— Помните ли вы ящик, в который заперли моего партнера, мисс Пирбрайт? — спросил Страйк.
Бекка не подала вида, что услышала его.
— Мисс Эллакотт — это деловой партнер или что-то большее, между прочим?
— Ваших сыновей здесь нет? — спросил Страйк, оглядываясь по сторонам. — Я видел на улице одного.
— Папа Джей, — тихо сказала Бекка, — Мазу.
Она отрегулировала ноутбук так, чтобы Мазу могла видеть своего мужа, и впервые за тридцать лет Страйк взглянул в лицо девушки, которая увела его сестру с футбольного матча на ферме Форгеман и закрыла ее с педофилом. Она сидела перед полками, загроможденными китайскими статуэтками. Длинные черные волосы спадали двумя крыльями на лицо, подчеркивая бледный заостренный нос. Ее глаза были в тени.
— Это Корморан Страйк, любовь моя, — сказал Уэйс, обращаясь к лицу на экране. — Напарник нашей мисс Эллакотт по детективному делу.
Мазу ничего не ответила.
— Ну что, Корморан, — сказал Уэйс, улыбаясь, — будем говорить начистоту?
— Я не собирался говорить по-другому, но продолжайте.
Уэйс рассмеялся.
— Очень хорошо: вы не первый и не последний, кто расследует деятельность Всеобщей Гуманитарной Церкви. Многие пытались вскрыть скандалы, заговоры и правонарушения, но ни у кого ничего не получилось, по той простой причине, что мы являемся именно теми, кем исповедуем себя: люди веры, живущие так, как, по нашему мнению, требует от нас Благословенное Божество, преследующие те цели, которые хотят видеть достигнутыми, борющиеся со злом везде, где бы мы его ни обнаружили. Это неизбежно приводит нас к конфликту как с невежественными людьми, которые боятся того, что не понимают, так и со злонамеренными, которые понимают нашу цель и хотят помешать нам. Знакомы ли вы с работами д-ра К. Шри Дхаммананды? Нет? “Борьба должна существовать, ибо вся жизнь — это борьба в той или иной степени. Но убедитесь, что вы не боретесь в интересах себя против истины и справедливости”.
— Видимо, мы