— Ну и вкуснятина, Перрин, — промолвил Даниил, отдавая пустую миску Лудильщице. Та посмотрела на него, будто спрашивая долговязого парня, не хочет ли он добавки. Даниил покачал головой и пояснил:
— Я и так ел-ел, чуть не лопнул, все наесться не мог. А ты?
— Я наелся до отвала, — с кислой миной ответил Перрин, — протертым овощным супчиком.
— Прошлым вечером здешние девчонки так здорово танцевали, — поделился своим восхищением кузен Даниила Телл. — Все девушки и даже некоторые замужние женщины. Жаль, Перрин, что ты этого не видел, было на что посмотреть.
— Мне раньше случалось видеть танец Лудильщиц, Телл.
Видимо, он не сумел скрыть, какое впечатление произвело некогда на него это зрелище, ибо Фэйли, покосившись на него, сухо сказала:
— Ты, надо думать, видел, как танцуют тиганзу. Это что! Вот будешь вести себя хорошо, я когда-нибудь станцую для тебя са’сару. Тогда ты узнаешь, что такое настоящий танец.
Услышав слово са’сара. Ила ахнула, а Фэйли снова залилась румянцем. Перрин поджал губы. Если от этой са’сары сердце забьется еще сильнее, чем от танца Лудильщиц, которые эдак покачивают бедрами — значит, это называется тиганза? — он не прочь взглянуть, как танцует Фэйли. Перрин старательно избегал смотреть на девушку. Подошел Раин. Он был в том же ярко-зеленом кафтане, что и вчера, но штаны натянул такого невероятного ослепительно-алого цвета, какого Перрин отродясь не видывал, — у него аж голова разболелась.
— Дважды ты гостил у наших костров, Перрин, и уже второй раз покидаешь нас без прощального пира. Ты должен обязательно наведаться к нам снова, да поскорее, и уж тогда мы наверстаем упущенное.
Отстранившись от Илы и Фэйли — уж стоять-то он во всяком случае мог и сам, — Перрин положил руку на плечо Махди:
— Пойдем с нами. Раин. В Эмондовом Лугу никто не причинит вам зла, и там всяко будет безопаснее, чем среди троллоков. Раин, поколебавшись, покачал головой:
— Понять не могу, как это тебе удается заставить меня хотя бы обдумывать подобные предложения? — Он обернулся и громко объявил:
— Люди, Перрин предлагает нам отправиться в его деревню. Там нам не надо будет бояться троллоков. Кто хочет пойти?
Лудильщики изумленно уставились на него. Некоторые женщины притянули к себе детей, и те попрятались в материнских юбках, будто сама подобная мысль внушала им ужас.
— Видишь, Перрин, — промолвил Раин. — Безопасность для нас не в деревнях, а в движении. Уверяю тебя, мы и двух ночей не задерживаемся на одном месте и сегодня, прежде чем остановимся снова, будем в пути весь день.
— Боюсь, Раин, этого может оказаться недостаточно.
Махди пожал плечами:
— Мне приятна твоя забота, Перрин, но если будет на то воля Света, с нами не случится ничего дурного.
— Пойми, Путь Листа не только в том, чтобы не творить насилия, — мягко промолвила Ила, — но и в том, чтобы не ропща принимать свою судьбу. Лист опадает, когда приходит время, и не сетует на это. Свет охранит нас, пока не придет наш час.
Перрин хотел было возразить, но сдержался. Эти люди были добры, участливы, но тверды, как камень. Пожалуй, легче заставить Байн и Чиад — даже Гаула! — забросить копья и переодеться в женское платье, чем подвигнуть этих людей хоть на дюйм уклониться от избранного пути.
Раин пожал Перрину руку, и, словно по сигналу. Лудильщики принялись прощаться с гостями. Женщины обнимали двуреченских парней, мужчины жали им руки. Все желали отъезжавшим счастливого пути и выражали надежду на скорую встречу. Только Айрам стоял в стороне с кислой физиономией, сунув руки в карманы. Когда Перрин встречался с ним в прошлый раз, этот малый тоже смотрел исподлобья. Для Лудильщика у него слишком угрюмый нрав. Мужчины не только пожимали Фэйли руку, но и обнимали ее — чуть вконец не затискали. Перрин стоял с непроницаемым лицом, даже когда объятия молодых Лудильщиков казались ему не в меру ретивыми. Зато его самого не обняла ни одна женщина моложе Илы. Фэйли караулила Перрина, как мастифф, хотя в эти минуты ее и прижимали к себе крепкие руки кричаще разодетых Лудильщиков, и, взглянув на нее, молоденькие Туата’ан тут же направлялись к другим парням. Зато Вил, похоже, перецеловал всех девчонок в лагере, да и носатый Бан не ударил в грязь лицом. Айвон и то не отставал от других. Наконец Туата’ан отступили, оставив возле двуреченцев только Раина и Илу. Седовласый Махди чинно поклонился, прижав руки к груди:
— С миром пришли вы и уходите с миром. Знайте, что у наших костров вы всегда будете желанными гостями. Путь Листа есть путь мира.
— Мир да пребудет с вами всегда, — отозвался Перрин, — с вами и со всем Народом. О Свет! Как это было бы прекрасно.
— Отыщу песню я или кто другой, она непременно будет пропета, не в этом году, так в следующем.
Интересно, размышлял Перрин, существует ли вообще эта песня? Возможно, Туата’ан пустились в свое нескончаемое странствие с какой-то другой, ныне уже позабытой целью. Илайас говорил, что они понятия не имеют, какова эта песня, но верят, будто узнают ее, как только услышат. Если не песню, то пусть хоть безопасность обретут, хотя бы ее.
— Так было прежде, и так будет снова, — завершил Перрин ритуал прощания. — Да пребудет мир вечно.
— Да пребудет вечно, — отозвался глава Туата’ан. — Да не будет миру конца, как нет конца времени.
Пока Айвон и Фэйли помогали Перрину взобраться на Ходока, двуреченцы вновь обменивались со Странствующим Народом прощальными рукопожатиями и объятиями. Вил сорвал еще несколько поцелуев, так же как и Бан. И как он только целуется, с эдаким-то носищем. Серьезно раненным помогли подняться в седла. Лудильщики махали двуреченцам вслед, как старым добрым друзьям.
Раин пожал Перрину руку.
— Может, все-таки передумаете? — спросил Перрин. — Я помню, вы как-то раз сказали, что зло блуждает повсюду. Поверьте, сейчас стало гораздо хуже, и здесь, у нас, тоже.
— Мир да пребудет с тобой, Перрин, — с улыбкой отозвался Раин.
— И с вами, — грустно промолвил юноша. Лишь когда отряд отъехал от лагеря Лудильщиков на добрую милю, появились айильцы. Байн и Чиад внимательно посмотрели на Фэйли, после чего заняли свое прежнее место впереди колонны. Перрин терялся в догадках, что же, по их разумению, могло случиться у лагеря Туата’ан.
Гаул пристроился рядом с Ходоком, легко поспевая за конем. Впрочем, отряд двигался не слишком быстро, ведь больше половины двуреченцев шло пешком. Как обычно, Гаул окинул оценивающим взглядом Айвона и лишь потом обратился к Перрину:
— Как твоя рана, не очень болит?
Рана болела страшно, каждый шаг Ходока отдавался в боку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});