у Шуйских и так хватало претендентов на престол (и это ещё без Скопиных-Шуйских).
Более круто Борис обошёлся с Богданом Бельским. В июне 1599 года Бельский был назначен воеводой в войске, сосредоточенном в районе Северного Донца. Там по царскому указу было начато строительство цепи крепостей для защиты от крымских татар. Самую мощную крепость, Царёв-Борисов, названную в честь царя, Бельский сделал своей резиденцией.
Гарнизон Царёва-Борисова состоял из 46 выборных дворян, 214 детей боярских — рязанцев, тулян, каширян и белёвцев, 2600 русских и украинских казаков, стрельцов и «немцев». Бельский не только не пытался поживиться за счёт больших средств, отпущенных на строительство крепостей и содержание войск, но даже доставлял для ратников припасы из своих имений. В своём кругу пьяный Богдан хвалился, что-де Годунов — царь в Москве, а он (Бельский) — царь в Царёве-Борисове и т. п. Естественно, доброжелатели донесли обо всём в Москву. В марте 1600 года Бельский был арестован, а главным воеводой в Царёв-Борисов назначен окольничий Андрей Иванович Хворостинин.
Боярская дума признала Бельского виновным, но Борис не желал начинать казни. Поэтому Бельского наказали весьма оригинальным способом. «Государственный преступник» был привязан к «позорному» столбу, и царский медик шотландец Габриэль выщипал волос за волосом всю его длинную бороду. Потерять бороду тогда считалось большим бесчестьем. Бельский был лишён чина окольничего и отправлен в ссылку в Нижний Новгород.
Враги Годунова использовали наказание Бельского, чтобы запустить очередную «утку». Бельский-де был наказан за то, что он покаялся духовнику в страшных преступлениях. Якобы он в 1584 году по наущению Бориса Годунова умертвил царя Ивана, а в 1598 году — царя Фёдора. Испуганный духовник сообщил «тайну» патриарху, а Иов настучал царю.
Разумеется, вышесказанное — чушь собачья, но выдумали её не бабки на базаре, а весьма умные люди, действовавшие по принципу Геббельса: «Чем чудовищнее ложь, тем больше ей верят». Ни до, ни после Бориса не было царя, против которого была развёрнута столь мощная пропагандистская кампания. Её можно сравнить лишь с кампанией против Николая II и Распутина в 1915—1916 годах.
Кто был рупором этой пропаганды, «доктором Геббельсом» начала XVII века, мы, видимо, никогда не узнаем. Автор принципиально не хочет фантазировать, но по логике вещей источник пропаганды находился среди московских церковников, возможно, монахов Чудова монастыря. Иов допёк многих умных и честолюбивых духовных лиц. А избавиться от него без свержения Бориса было нельзя. Эти церковники не могли не вступить в связь с мощным боярским кланом, соперничавшим с кланом Годуновых. И таким кланом стали Романовы.
Мог ли честолюбивый щёголь Фёдор Никитич смотреть на Бориса, как на Богом данного монарха, и быть ему преданным слугой? Борис был шурином царю Фёдору, а Фёдор Никитич — двоюродным братом, то есть более близким родственником как по тогдашним, так и по современным представлениям. Ведь недаром в школьных учебниках до 1917 года, да и в современных, на генеалогическом древе род Ивана Калиты соединён с родом Романовых.
Надо ли говорить, что братья Никитичи не вспоминали о заслугах Годунова перед государством, равно как не думали, что рядом с ними находятся десятки представителей рода Рюриковичей, предки которых были независимыми государями и которые по феодальному праву имели право на престол. С X по XVI век десятки владетельных князей Рюриковичей умирали без потомства, и во всех случаях на престол всходил государь-Рюрикович, пусть даже из весьма удалённой ветви, но Рюрикович! Притом что многие удельные князья Рюриковичи были женаты на простых дворянках. За родство с князем или царём дворянина могли произвести в бояре, но никогда — в князья.
Борис Годунов первым нарушил обычай. Причины для этого, как мы уже видели, были объективные, и иного выхода ни у Бориса, ни у страны не было. Фёдор Никитич же решил пойти по пути Годунова, не имея ни юридического права, ни исторических обстоятельств, сопутствовавших вступлению на престол Бориса.
Замыслам Никитичей благоприятствовало состояние здоровья царя. В 1599—1600 годах он непрерывно болел. В конце 1599 года царь не смог своевременно выехать на богомолье в Троице-Сергиев монастырь. Его сын Фёдор отправил монахам собственноручно написанное письмо, где говорилось, что отец его «недомогает». К осени 1600 года здоровье царя Бориса резко ухудшилось. Один из членов польского посольства писал, что властям не удалось скрыть от народа болезнь царя, и в Москве по этому поводу поднялась большая тревога. Тогда Борис распорядился отнести его на носилках из дворца в церковь, чтобы народ увидел, что он ещё жив.
Слухи о болезни царя и возможной его близкой смерти искусственно обострили династический кризис. Заговорщики, готовя почву для переворота, распространяли в России и за границей слухи о болезненности и слабоумии наследника престола — царевича Фёдора. Польские послы в Москве утверждали, что у царя очень много недоброжелателей среди подданных, строгости против них растут, но это не спасает положение. «Не приходится сомневаться, что в любой день там должен быть мятеж», — писали польские послы.
На сей раз Романовы решили открыто выступить против Годунова. Никитичи и их окружение не ограничились распространением слухов, порочащих царя, а тайно начали собирать из своих вотчин дворян и боевых холопов. Несколько сотен ратников было сосредоточено на подворье Фёдора Никитича на Варварке.
Заговор Никитичей не остался вне поля зрения агентов Годунова. Больной Борис в ночь на 26 октября 1600 года решает нанести превентивный удар по Романовым.
Польское посольство также находилось на Варварке, и этой ночью послы стали свидетелями нападения царских войск на подворье Романовых. Один из членов посольства записал: «Этой ночью его сиятельство канцлер сам слышал, а мы из нашего двора видели, как несколько сот стрельцов вышли ночью из замка (Кремля) с горящими факелами, и слышали, как они открыли пальбу, что нас испугало... Дом, в котором жили Романовы, был подожжён, некоторых он (царь Борис) убил, некоторых арестовал и забрал с собой...».
Братья Никитичи были арестованы и предстали перед судом Боярской думы. Заметим, что большинство членов Думы были настроены к Романовым крайне агрессивно. Во время разбирательства в Думе бояре, по словам близких к Романовым людей, «аки зверие пыхаху и кричаху». Впоследствии, уже в ссылке, Фёдор Романов с горечью говорил: «Бояре-де мне великие недруги, искали-де голов наших, а я-де сам видел то не однажды». Гнев боярский был вызван не столько желанием угодить царю, сколько ненавистью к безродным выскочкам, нахально лезущим к престолу, расталкивая князей Рюриковичей и Гедиминовичей. Вспомним, что те же Шуйские никогда не вступали и не вступят в союз с Романовыми.
Однако на Руси