Читать интересную книгу Кораблекрушение у острова Надежды - Константин Бадигин

— Ладно, я верю тебе. — Борис Годунов спрятал письмо в ларец, щелкнул замком. — Если когда-нибудь я получу от королевы аглицкой письмо, ты не будешь забыт, добрый мой Джером… Однако у меня есть еще просьба.

— Если в моих силах… клянусь всеми святыми исполнить ее со всем тщанием.

— Перед тем как передать письмо королеве Елизавете, ты исполнишь еще одно поручение… Слушай, Джером, в Риге живет вдова ливонского короля Магнуса Мария Владимировна. Тайно проникни к ней и… — Тут Борис Годунов, понизив голос, долго втолковывал Джерому Горсею, что надо сделать.

На подкуп нужных людей и на дорожные расходы Иван Воейков, по велению правителя, передал Джерому Горсею пять сороков отличных соболей и тяжелый кошель с золотыми.

Низко кланяясь, англичанин удалился. Прощаясь, он не забыл поцеловать мягкую белую руку Бориса Годунова.

После отъезда купца Джерома Горсея Андрей Щелкалов вернулся в «певчую» горницу. Великий дьяк хмурился, он был не в духе.

— Правильно ли мы поступили? — спросил Борис Годунов, будто раздумывая. — Не получится ли так: вокруг королевы Марии Владимировны закрутятся всякие бездельники, опять пойдут заговоры, тайные шашни.

— Все может быть, — облизывая мокрые от кваса усы, ответил дьяк. — Однако, государь, мы спать не будем и свои меры возьмем. Мои люди все вызнают. А не будет заговоров, придумать можно… Одно скажу: для наших дел королева со своим дитем и в Риге и в Москве не на пользу…

— Ну, а что с ляхами?

— Грозится войной король Баторий. Говорят, до смерти ему недалеко, а грозится.

— А паны что говорят?

— Вечный мир предлагают. Однако для мира мы должны согласие дать на единого властителя наших держав. Говорят паны тако: господь да продолжит лета обоих венценосцев, но они смертны. Мы готовы в случае Стефановой кончины присоединить великое княжество Литовское и Польшу к державе Федора, а вы, если царь Федор помрет, обязуйтесь признать Стефана государем всей России.

— Ишь чего захотели! Мы своим государством торговать не будем. Повадки у нас нет иноземцев на престол сажать.

— Так и послы наши сказали. — Дьяк Щелкалов закашлялся. — А без того паны на мир не согласны. Разве только, говорят, вы Новгород и Псков нам отдайте.

Лицо правителя покрылось красными пятнами.

— Что сказали наши послы?

— Наш-де государь не даст вам ни драницы с кровли. Можем обойтись и без мира. Россия ныне не прежняя: берегите от ее руки уже не Ливонию, не Полоцк, а Вильню.

— Правильно ответили… Угомонится скоро Стефан Баторий. Кто ему денег на войну даст, да и паны войны не хотят. А Москва, даст бог, еще года два в мире проживет, тогда ей никакой король не страшен. Лишь бы бояре свары не заводили. А пока, Андрей Яковлевич, глаз с Литвы не спускай.

— Да уж гляжу, Борис Федорович, не сомневайся.

«Железный человек! — подумал Годунов, взглянув на Щелкалова. — Ему бы целым миром управлять, справился бы. За его голову, не задумываясь, можно многие боярские головы отдать… Александру Македонскому такого бы дьяка…»

Андрей Щелкалов занимал совсем особое место в правительстве Бориса Годунова. Он был старшим над всеми дьяками, большими и малыми, в русском государстве. Все они проходили через его руки, всех он наказывал, назначал и снимал с должности. Слово Щелкалова было для них законом, он как бы олицетворял в одном лице исполнительную власть при правительстве. Далеко не всегда у государственного кормила оказываются люди с подобным блистательным умом… И в то же время совесть его, как говорили бояре, «обросла волосами». Андрей Щелкалов не выбирал средств для достижения цели. Ни кровь, ни человеческие страдания его не смущали.

Внизу собирали обед, и князь Иван Михайлович пригласил свояка и великого дьяка отведать чем бог послал.

* * *

Джером Горсей проехал сухим путем на ямских шестьсот верст до Пскова, оттуда в Дерпт, в Ливонию, затем в Пернов, Венден, Любаву и, наконец, в Ригу.

Он несколько раз вспоминал свой разговор с Борисом Годуновым и пришел к выводу, что правитель не знает о его новой затее — посылке кораблей в Скифское море, и совсем успокоился.

У кардинала Юрия Радзивилла, губернатора Ливонии, купец получил разрешение на свидание с королевой Марией, вдовой Магнуса. Королева жила в старом рижском замке на скудном содержании от польского короля.

Кардинал не сразу дал разрешение. Поляки берегли ее, надеясь что-либо выгадать в будущем. В ее жилах текла кровь московских царей. Ведь ее отец князь Володимир и царь Иван Грозный были двоюродные братья. Но когда Джером Горсей выложил связку отличных соболей, упакованных в синюю крашенину, сердце святого отца не выдержало. Тем более, что английский купец не вызывал подозрений.

— Долго не смотри на нее, Джером Горсей, — шутливо погрозил пальцем кардинал. — Она очень красива.

— А если я захочу жениться?

— Вряд ли это возможно. Королева очень высокого происхождения.

— Меня разбирает любопытство. Я хочу поскорее увидеть ее.

Кардинал милостиво дал поцеловать купцу перстень на большом пальце и отпустил его.

Замок был старый, с узкими стрельчатыми оконцами в верхних этажах. Вокруг шла стена в несколько локтей толщиной. Через ров к воротам был перекинут подъемный мост.

Комендант, худой и длинный немец, долго рассматривал и мял в руках кардинальскую бумагу.

— Зачем вы хотите видеть королеву? — спросил он.

— Вот этого я вам не стану говорить, — надувшись и важно подняв подбородок, ответил Горсей. — Достаточно того, что я долго объяснял кардиналу…

— Ну ладно, — махнул рукой немец. — Эй, Фриц Берну, — крикнул он солдату, — проводи господина в комнаты королевы Марии.

Джером Горсей торопливым шагом, придерживая болтающуюся на боку шпагу, вошел на крепостной двор, заросший крапивой и одуванчиками. Кое-где по углам торчали кусты бузины.

Отдуваясь, он по каменной узкой лестнице добрался наконец в королевские покои. Солдат распахнул перед ним дверь.

В маленькой комнатке с низким потолком и белыми оштукатуренными стенами находились три женщины.

Мария Владимировна в простом, заношенном платье расчесывала волосы своей девятилетней дочери. Королеве на вид было не больше двадцати пяти лет. На деревянной скамейке сидела придворная дама, бледная, с высокой прической.

Джером Горсей низко поклонился и поцеловал руку королеве.

— Государыня, — сказал он, дождавшись, когда вышел солдат, — то, что хочу вам сообщить, не должны слышать чужие уши. — Он выразительно посмотрел на придворную даму.

Королева Мария удивилась, но, не сказав ни слова, отошла к окну с разноцветными стеклами. На ее лице зажглось любопытство.

— Я вас слушаю.

— Брат ваш, царь Федор Иванович, проведав о нужде, в коей вы и ваша дочь живете, желает, чтобы вы вернулись на родину и там жили, как велит ваше царское прирождение и ваш сан, — прошептал Джером Горсей, склонившись к королеве. — Царь положит вам приличное содержание, даст землю и двор. И правитель Борис Федорович со своей стороны обязался все это выполнить.

Королева покрылась румянцем, потом побледнела. На глазах ее выступили слезы. Она долго не могла ничего ответить.

— Они меня не знают, а я их, — наконец, запинаясь, произнесла королева. — Но ваши речи и наружность побуждают верить вам больше, чем велит рассудок…

Громко постучав, в комнату вошел комендант. Извинившись перед королевой, он велел купцу покинуть замок.

— Свидание закончено, — грубо заявил он. — Непонятно, о чем так долго можно разговаривать.

— А мне непонятна ваша навязчивость! — запальчиво воскликнул купец и положил руку на рукоять шпаги.

Но комендант твердо стоял на своем, и Джером Горсей был вынужден покинуть королевские покои.

Королеве Марии очень не хотелось расставаться с купцом. Ей было тяжело, рушились ее надежды. Она заплакала. Глядя на нее, заплакали дочка и придворная дама.

— Не отчаивайтесь, я буду у вас еще, — сказал на прощание англичанин.

Джером Горсей добился разрешения кардинала на второе свидание, пообещав достать ему в Московии двух соболей-одинцов черного цвета. Юрий Радзивилл снова подшучивал над англичанином:

— Наверное, комендант почувствовал в вас соперника. Ведь он питает нежные чувства к королеве. Ха-ха… А вы не знали этого?

— Не знаю, какие чувства он питает к королеве, могу только сказать, что он грубиян, жестокий человек.

— Ничего, пусть немного строг, зато надежнее будет ее охранять.

Королева Мария с нетерпением дожидалась купца. Она жаждала услышать продолжение его сладких речей. Она не ответила и слова на строгие допросы коменданта, а когда пришел англичанин, сразу оживилась.

Теперь на королеве было платье из темно-зеленого бархата и пояс из золотых бубенцов. Она была полной женщиной, с мясистыми прямыми плечами. Русые волосы были коротко зачесаны.