Это они, на презренные сребреники, вырученные от продажи нашей Родины, организовали покушение на нашего любимого товарища Сталина.
В своей лютой ненависти к нашей счастливой и радостной жизни, бандиты не брезговали никакими средствами для закабаления и порабощения свободного советского народа. Презренные подонки человечества, они оптом и в розницу торговали нашей родиной, за свободу которой пролили свою кровь лучшие сыны народа.
Звериные лапы презренной банды обагрены кровью лучших сынов советского народа — С.М.Кирова, В.Р.Менжинского, М.Н.Тухачевского и М.М.Литвинова.
Подлая банда поймана с поличным и грозной рукой советского правосудия пригвождена к позорному столбу.
Эти мерзавцы дорого заплатят за кровь лучших сынов советского народа. Нет места гадам на нашей священной земле! Советский народ беспощадно расправлялся, и будет расправляться со всеми врагами, какой бы маской они не прикрывались.
От славной советской разведки, окружённой любовью и поддержкой 170-миллионного могучего народа, не укрыться ни одному подлому гаду на нашей советской земле.
Никакой пощады врагам народа! Мы требуем от суда высшей меры наказания подлой троцкистской банде. Бешеные псы должны быть расстреляны.
В ответ на гнусные происки капиталистических выродков, мы ещё теснее сплотимся вокруг нашей великой партии Ленина-Сталина. Ещё с большей силой будем крепить оборонную мощь нашей страны, бдительно охранять нашу замечательную Родину.
Никому и никогда не удастся поколебать нашу сплочённость и преданность великой партии Ленина-Сталина и её Сталинскому Центральному Комитету.
Никому не удастся поколебать нашей веры в окончательную победу социализма.
Да здравствует наша славная разведка!
Да здравствует непобедимая партия Ленина-Сталина!
Да здравствует наш любимый и родной товарищ Сталин!"
Житие от Израила
Вот она, наша тайная вечеря. На ту, прошлую, меня не удосужились позвать, но, думаю, и нынешняя достойна кисти Леонардо. Может быть потом, когда получше в этом мире обустроимся, уговорю Иосифа Виссарионовича расписать стены будущего Дворца Советов.
Здорово получится — посредине, за столом, распаренный после бани Сталин с красной физиономией…. Нет, бутылки со стола уберём, и вождя на картине оденем в более воинственную, чем махровое полотенце, одежду. И что бы краешки бинтов из-под неё выглядывали. Про улыбку не забыть, довольную. Под руку томик Ленина, это в обязательном порядке. А на коленях Такс.
По правую руку от Генерального секретаря, так и быть, комбрига Архангельского расположим. В парадной форме, шашкой наголо, и с Георгиями на груди, сразу под орденом Красного знамени. Не забыть только идею о восстановлении боевых наград протолкнуть, пусть даже и полученных до исторического материализма. Хотя, вряд ли Гиви согласится носить на шее десяток золотых гривен, тяжело.
Себя придётся слева расположить, ох уж мне подчинённое положение. Но обязательно в генеральском мундире с золотыми погонами. Надеюсь, ко времени постройки Дворца, их уже введут. Есть, конечно, подозрение, что при таких темпах строительства, как сейчас, на моих плечах герб Советского Союза будет.
Лаврентия на краешек подвинем, скромнее надо быть. И так их уже двое. Второй нам нужен, или как? Может его послом в Ватикан отправить?
— Так когда Вы, товарищ Архангельский, планируете моё полное выздоровление от тяжёлых ран, полученных в воздушном бою с Иудушкой Троцким? — глуховатый, насмешливый голос Сталина прервал творческий полёт моих мыслей.
— Не торопитесь, Иосиф Виссарионович, ещё дней десять нужно потерпеть. Полюбуйтесь пока северными красотами, свежим воздухом подышите, — ответил Гиви, только что вынырнувший из парилки судовой бани. — Не для того создавалась наша организация, что бы рисковать жизнью отца нации в столь ответственный момент.
Генеральный секретарь заулыбался, искренне радуясь новому, не приевшемуся определению его роли в жизни страны. А Гаврила молодец, уже две недели обихаживает вождя, одновременно слегка пугая таинственной, глубоко законспирированной, но сильномогучей Ленинской инквизицией. Поверил ли? Пока сомневаюсь, но очень уж удачно ложилось наше неожиданное появление на далеко идущие планы Сталина. Потому и принял предложенные правила игры.
— Предлагаю выпить за большевиков, строящих социализм в одной, отдельно взятой стране, — Берия произнёс тост с грузинской витиеватостью.
— Точно, — поддержал его Гиви. — Нам не нужна революция во всём мире, нам нужна великая Россия.
— Великий был человек Пётр Аркадьевич, — кивнул Иосиф Виссарионович. — Какой бы из него хороший председатель Совнаркома получился. Давайте и за него выпьем.
Помянули. Выпили. Помолчали.
— Мне тут донос на Вас, Гавриил Родионович, передали, — невзначай обронил Сталин. — Анонимный. Говорят, песни антисоветские поёте?
— Белецкий, — прошипел мой начальник сквозь зубы. — Удавлю.
— Удивляюсь Вашему мягкосердечию, товарищ Архангельский. Может его лучше назначить на этих островах первым секретарём обкома? Правильно я говорю, товарищ Берия?
Лаврентий вздрогнул от узнаваемых интонаций, и уронил гитару, которую тайком от Гиви прятал под столом. Ладно, ещё не рояль — вот бы грохоту было. Гавриилу некуда было деваться, так и пришлось взять инструмент. Я решил понаблюдать за реакцией нового слушателя.
Протопи ты мне баньку, хозяюшка,Раскалю я себя, распалю,На полоке, у самого краюшка,Я сомненья в себе истреблю.
Разомлею я до неприличности,Ковш холодный — и всё позади.И наколка времён культа личностиЗасинеет на левой груди.
Пока молчит, блаженно улыбается и вслушивается в слова. Только при упоминании о неведомом культе личности недоумённо дрогнули брови.
Сколько веры и лесу повалено,Сколь изведано горя и трасс,А на левой груди — профиль Сталина,А на правой — Маринка анфас.
Задумался…. Что это в уголке глаза блестит? Померещилось.
Застучали мне мысли под темечком,Получилось — я зря им клеймён,И хлещу я берёзовым веничкомПо наследию мрачных времён.
Непроизвольно прижал ладонь к щеке, словно почувствовал удар веником. Но адекватен, вот, шевелит губами, запоминая припев. И уже сам подхватывает:
Протопи ты мне баньку по-белому —Я от белого свету отвык.Угорю я, и мне, угорелому,Пар горячий развяжет язык.
— Вот, значит, как это выглядит со стороны, — хриплым голосом произнёс Сталин, старательно отворачивая лицо к иллюминатору. — Этот поэт, он из ваших?
— Он умер, Иосиф Виссарионович. А может и не родился. Кто знает, может скоро, скажем…года через три. Душа поэта непостижима, как и промысел Божий, когда она вновь решить посетить этот мир.
— Вы, Гавриил Родионович, сейчас как мои преподаватели в семинарии. О боге рассуждаете, о душе. Почему же хирурги до сих пор не нашли у человека душу? Печень есть, почки, сердце, и то, даже у пламенных революционеров находят, а её — нет. Где доказательства?
— А совесть — она существует?
— Не у всех, но встречается, — согласился Сталин.
— Какие же ещё Вам доказательства нужны, Иосиф Виссарионович? Её наличие тоже не один врач не сможет определить. Бог, душа, совесть, любовь, — понятия тонкие. И если есть одно, то почему не существовать другому? Мне, например, было бы противно ощущать себя просто сборищем молекул, по странной прихоти эволюции организовавшихся в банду, для более удобного ограбления природы.
Ай Гиви, ай молодца! Даже Лаврентий Павлович мысленно рукоплещет. Такими темпами мы товарища Сталина к утру уговорим к причастию сходить. Может его пригласить крёстным отцом к Эрнсту Теодоровичу, которого отец Алексий почти уже уговорил в православие перейти? Или не согласится? Скорее всего нет. Нема политических дивидентов. Это через десять лет, на публике, под прицелом фотокамер, будет с Черчиллем обниматься. Гадость-то какая.
— Но позвольте, товарищ Архангельский, как же тогда Ваши убеждения уживаются с партийным билетом?
Гаврила тонко улыбнулся.
— А я не состою в партии, как и Изяслав Родионович. Вот насчёт товарища Берии точно сказать не могу, скрывает. Но пусть это останется на его совести.
Меня-то Гиви зачем сдал? Ладно Лаврентия, ему не привыкать. У меня же, — нет никакого интереса увидеть Ногайскую бухту и тракты.
— Вы не коммунисты? — Сталин от удивления забыл изобразить грузинский акцент.
— Конспирация, Иосиф Виссарионович, — решил я вмешаться с пояснениями. — Приказ Владимира Ильича. Что бы не светиться лишний раз на партийных собраниях. Опять же, на взносах экономия, и в списках ни в каких не состоим. Недавно снова напоминал о необходимости строжайшей дисциплины.