Читать интересную книгу Лестница - Александр Житинский

— Ты что, с ума спятила? Что ты такое несешь?

— Говорю, значит, знаю! — парировала Лариса Павловна, отмеряя положенную дядюшке порцию убийственного взгляда, под которым дядя Миша сник и, почуяв, что соседка действительно не с потолка взяла свое чудовищное утверждение, горестно махнул рукою и пошел к выходу.

Пирошников же, подошедший к Наденьке, положил руки ей на плечи и проговорил:

— Наденька, ну пойдем же отсюда, здесь нельзя больше… — и что-то еще такое, что должно было показаться Ларисе Павловне и наивным, и смешным, и жалким.

Почему как-то всегда получается, что человек, вдруг и внезапно открывающий на наших глазах душу, в особенности если при этом он бормочет Бог знает что — а именно так чаще всего и бывает, — такой человек вызывает у окружающих в лучшем случае чувство неловкости, когда хочется глаза спрятать от смущения за него, такого неумелого и беззащитного; а у людей черствых, знающих, по их собственному выражению, толк в жизни, такие сцены вызывают усмешку и ощущение своего превосходства?

Итак, скандал уже прошел высшую точку, стороны определили свое отношение друг к другу, козыри были выложены. Лариса Павловна победила ввиду явного преимущества. Последним всплеском бури стало явление Наташи, которая вернулась в кухню с сухими, но несколько покрасневшими от недавних слез глазами и с видом донельзя решительным. Как видно, она совсем недавно кусала губы, чтобы остановить рыдания, потому что на бледном ее лице лишь они и были заметны. Наташа вступила в кухню и, как говорят, с места в карьер, голосом, вот-вот готовым сорваться, неровным каким-то и нервным, произнесла губительные слова, которые столь часто произносятся в самых разных ситуациях, но, видит Бог, не в такой.

— Володя, я люблю тебя. Люблю, люблю, люблю!

Она вновь закусила губу, которая уже было запрыгала, как мячик, и, круто повернувшись на каблуках, исчезла, оставив присутствовавших в кухне осмысливать ее слова. Затем все услышали, как хлопнула за Наташей входная дверь.

У Пирошникова признание вызвало лишь соболезнующую гримасу, которой, по счастью, Наташа уже не видела, а Наденька, испуганно взглянув на Владимира, отстранилась и отступила на шаг. Удивительно, что соседка никак не прокомментировала Наташиных слов, а лишь пожала плечами и выплыла из кухни, как дредноут. Покачиваясь на волнах, как маленькие шлюпки, потянулись следом Пирошников с Наденькой. Наступил штиль.

Глава 17

Праздник

Напомним, что дело шло к субботнему вечеру, собственно, он уже наступил, поскольку в декабре вечер начинается утром, сразу же после завтрака.

Пирошников с Наденькой в молчании удалились из кухни в коридор. Их остановил звонок в квартиру, и Наденька открыла дверь. На пороге стоял Георгий Романович с шарфом, выпирающим из-под отворотов пальто до самого подбородка, и с каким-то продолговатым предметом в руке, завернутым в хрустящую белую бумагу, под которой опытный взгляд Пирошникова определил бутылку шампанского.

Георгий Романович сделал вежливый полупоклон и, не дожидаясь приглашения, вступил на территорию квартиры.

— Наденька, я думаю, надо отметить начало нового этапа нашей жизни, — сказал он, намекая, должно быть, на отбытие своих вещичек.

— Не обязательно, — холодно ответила Наденька, все еще стоя у раскрытой двери, словно ожидая немедленного ухода Георгия Романовича. Однако он, не смутившись подобным приемом, лишь печально покачал головой и посмотрел на Наденьку мудрым, всепонимающим взглядом.

— Как знаешь! — сказал бывший муж и повторил совсем уж мягко: — Как знаешь…

Он поставил завернутую бутылку на старухин комод и, заложив руки в перчатках за спину, прошелся туда-сюда по коридору. Наденька все стояла у двери и молчала. Молчал и Пирошников, тяготясь неопределенностью, как вдруг на пороге выросла компания из трех человек и с шумом ввалилась в квартиру, отчего в прихожей сразу сделалось тесно.

— Привет! — крикнул один из вошедших, весьма дружески устремляясь к Георгию Романовичу.

— Кирилл! Рад, очень рад, — проговорил Георгий Романович, радуясь, по-видимому, не столько Кириллу, сколько перемене разговора, которую он внес с собою.

Наденька отошла от двери к Пирошникову и шепнула, заметив его недоумение:

— Это Кирилл, бывший хозяин мастерской. Он скульптор…

А пришедший скульптор уже обнимал Старицкого, нависая над ним, поскольку был гораздо выше ростом, а тот снисходительно посмеивался и похлопывал его по спине рукою в перчатке.

— Наденька! Пламенный!.. — обратился Кирилл к Наденьке, оставив Старицкого. — А это мои друзья, Неля и Юрка, знакомьтесь, — показал он на своих спутников, девушку лет девятнадцати и молодого мужчину.

Кирилл шагнул к Пирошникову и, хлопнув предварительно того сбоку по плечу, протянул ему руку ладонью кверху:

— Кирилл. Кирюха тоже можно…

— Владимир, — сказал Пирошников, вкладывая свою руку в ладонь великана, на чем процедура знакомства была закончена.

— Пошли! — без дальнейших слов скомандовал Кирилл, решительно устремляясь к двери мастерской. — Все за мной!

И все действительно потянулись за ним, ибо этот шумный человек умел покорять. Голова у него была большая, постриженная под машинку. Полуседой бобрик придавал ему спортивный вид. Кирилл был похож на футбольного тренера лет сорока, а в руках, дополняя впечатление, болталась большая спортивная сумка.

Кирилл открыл дверь в мастерскую, и все ввалились туда, включая возникшего откуда-то дядю Мишу; последним, хотя и не слишком охотно, вошел Георгий Романович, спрятавший на всякий случай свое шампанское во внутренний карман пальто.

Кирилл с размаху поставил на середину комнаты сумку, в которой что-то звякнуло. Расстегнув молнию на сумке, он достал оттуда газету, которую с подчеркнутой тщательностью расстелил на полу. Вслед за этим из сумки стали появляться одна за другой и занимать свое место на газете бутылки вина.

— Располагайтесь! — гудел хозяин. — Я вчера одну вещичку продал. Купальщица, керамика… Эй, дед! — обратился он к дядюшке. — Тащи стаканы!

Дядюшка неожиданно вытянулся по-военному и выразил полную готовность к подчинению. Возникла предпраздничная суматоха, довольно бестолковая, но деятельная. Всем вдруг нашлось занятие, чему способствовали краткие и энергичные приказания Кирилла. Были принесены стаканы, вилки, тарелки, а из сумки хозяина комнаты и портфеля его приятеля появилась закуска; раскладушки Пирошникова и дядюшки были придвинуты к расстеленной газете; поплыли из кухни стулья и табуретки, покачиваясь и перевертываясь в воздухе; Пирошников с Наденькой тоже были втянуты в общий круговорот, лишь Георгий Романович слегка нервничал, ибо были нарушены какие-то его планы.

— Обжили комнатушку, и правильно! — говорил хозяин, весьма профессионально разрезая соленые огурчики и располагая их на тарелке звездочкой. — Пока там Ларка воюет, а вы… Ай да Надюха!

Он наполнил стаканы и поднял руку, призывая к вниманию.

— Не у тех, кто во прах государство поверг, — начал тост Кирилл, — лишь у пьяных душа устремляется вверх. Надо пить в понедельник, во вторник, в субботу, в воскресение, в пятницу, в среду, в четверг!

— Правильно! — сказал его приятель, а подружка хихикнула.

Пирошников отхлебнул из стакана и сел рядом с дядюшкой на раскладушку, отчего он, дядя Миша, и находившийся с другой стороны Георгий Романович сползли к середине и оказались тесно прижатыми друг к другу. Странная компания, не правда ли?

Сколько таких странных компаний доводилось наблюдать нам с вами и, что еще хуже, участвовать в них! Естественная тяга человека к общению, но как легко создать его иллюзию, сгрудившись над бутылками, поднимая бокал и улыбаясь каждому, в свою очередь тоже улыбающемуся, лицу. Как утешает всеобщее приятие, рожденное над колеблющейся поверхностью вина, отражающей и вашу довольную физиономию, и физиономию вашего врага, который сейчас любит вас липкой любовью, и прочие лица, объединенные в кривом зеркале винного круга, дрожащего внутри стакана. Пейте, родимые! Уважайте друг друга, мы вернемся к Пирошникову, которому, по правде сказать, что-то мешало предаться веселью.

Он обвел взглядом присутствующих и заметил, что Наденьки среди них нет. Стул ее был пуст, полный стакан стоял на газете перед ее местом; как она ухитрилась исчезнуть — неизвестно. Только что, когда хозяин разливал, Наденька была тут и даже смеялась и говорила что-то, а вот теперь ее не было, и никто, кроме Пирошникова, этого не замечал.

Налили снова, и Пирошников, взяв свой стакан, как бы между прочим подошел сначала к окну, потом прошелся по комнате и закурил. Его примеру последовали другие, кроме Старицкого; комната сразу же утонула в дыму, а Владимир, оставив стакан на подоконнике, прикрываясь дымовой завесой, выскользнул в коридор. Там на боевом посту находилась старушка Анна Кондратьевна, которая тщательно поправляла кружевную накидку на своем комоде.