Читать интересную книгу Коломяжский ипподром - Владимир Сашонко

Так, о биплане «Райт» можно было прочесть, что общая его поверхность – 50 квадратных метров. Вес – 470 килограммов. Мотор четырехцилиндровый системы Райта мощностью 25 лошадиных сил. Два деревянных пропеллера, делающих 450 оборотов в минуту, расположены позади аэроплана.

Дабы уменьшить затрату тяги машин, необходимую для того, чтобы аэроплан снялся с места, братья Райт изобрели однорельсовый путь с пилоном у одного конца. На верхушке шестиметрового пилона был укреплен блок. От тяжелого груза через этот блок шла веревка вниз, к концу рельса, затем вдоль рельса к противоположному его концу, там через другой блок и снова назад вдоль рельса к маленькой тележке на роликах, на которую ставился аэроплан.

Когда тележка подтянута к пилону, груз оказывается приподнятым к вершине пилона. Лишь только тележка отцепляется от удерживающего ее каната, груз падает и тянет тележку, а с ней и аэроплан вперед, вдоль двадцатичетырехметрового деревянного рельса, поверх которого набита железная полоса. Это дает скорость, нужную для того, чтобы аэроплан поднялся в воздух. Тележка при этом остается, разумеется, на рельсе.

Приспособление для взлета аэроплана Райтов.

Приземляется аэроплан с помощью двух салазок[8].

«Общее внимание публики, – писал «Петербургский листок», – будет, конечно, обращено на нашего русского авиатора, еще не так давно работавшего в петербургских газетах, Николая Евграфовича Попова. Это первый русский авиатор, да притом еще петербуржец, который впервые покажет нам свое искусство».

Приближалось 25 апреля (8 мая) – день начала состязаний. Наплыв зрителей ожидался огромный.

«Считаем необходимым предупредить публику, – писали газеты, – чтобы она съезжалась к Коломяжскому ипподрому на состязание авиаторов заблаговременно, часа за полтора или два, так как до назначенного времени, хотя приняты меры к значительному увеличению числа трамвайных вагонов, которые пойдут из разных частей города прямо в Новую Деревню, но извозчичьи и собственные экипажи, прибывая в колоссальном числе к аэродрому, не могут достаточно быстро очистить дорогу сзади едущим. Съезд может продолжаться поэтому в течение двух с половиной часов и более».

Первая петербургская международная авиационная неделя привлекла на берега Невы шесть авиаторов. Помимо Попова в ней должны были участвовать бельгиец Христианс, француз Эдмонд (оба в недавнем прошлом автомобильные гонщики), француз Моран, немец Винцирс и француженка баронесса Раймонда де Ларош, актриса, которая увлеклась авиацией и стала первой в истории женщиной-пилотом.

Самым опытным из них был, безусловно, Христианс. Основная конкуренция в борьбе за призы, как ожидалось, должна была развернуться между ним и Поповым. Да еще, пожалуй, Эдмонд считался серьезным конкурентом. Что касается Морана, то состязания на Коломяжском ипподроме были для него первым публичным выступлением. Молодой француз, быстро и легко обучившись полетам на аэропланах «Блерио», стал заведовать пилотской школой в Мурмелоне и принял приглашение участвовать в петербургской неделе главным образом для того, чтобы сделать рекламу летательным аппаратам своего патрона – Блерио. Моран привез в российскую столицу два аппарата этой конструкции.

Винцирс перед самым отъездом в Россию совершил в Страсбурге красивый и эффектный полет над городом на аэроплане «Антуанетт», дважды обогнув громаду знаменитого Страсбургского собора. О возможностях и летных качествах Раймонды де Ларош мало что было известно, но сама она, несомненно, привлекала внимание публики и своей экстравагантностью, и громким титулом, и шокирующей смелостью, с какой она решилась на участие в столь серьезном, «сугубо мужском» деле. У себя на родине, в Шалоне, она летала на «Вуазене».

Авиационная неделя в российской столице была задумана несколькими частными лицами, они и отвечали за организационное и коммерческое обеспечение состязаний. Всю спортивную часть, в соответствии с правилами, установленными Международной спортивной комиссией, взял на себя Всероссийский аэроклуб.

Хотя Коломяжский скаковой ипподром в Новой Деревне и был приспособлен для массовых зрелищ, все же некоторая теснота не позволяла поднимать в воздух одновременно более двух аэропланов.

Скорость полетов должна была определяться по времени описания трех кругов над расставленными пилонами. Один круг равнялся 725 саженям (около полутора километров). Официальному зачету подлежали полеты, начатые между двумя и шестью часами дня в воскресенье, между пятью и девятью часами – в будни.

И вот наступил этот первый день Международной авиационной недели – воскресенье 25 апреля 1910 года.

14

Тысячи петербуржцев устремились на северную окраину столицы. Знать ехала в автомобилях и экипажах, и основная масса зрителей – на трамваях. Выйдя из трамвая на Новодеревенской набережной, люди шли затем пешком по Строгановской улице[9], набережной Черной речки и, перейдя мост, выходили на шоссе, которое приводило к ипподрому. Многие шли пешком от самого центра: попасть в трамвай удавалось не всем. Не каждый имел и деньги на оплату проезда. Далеко не всем по карману были также входные билеты на ипподром, и потому многие располагались по другую сторону от него, там, где проходило полотно железной дороги (ныне не существующей) в Озерки.

Скаковое поле было обнесено забором, но городовые, дежурившие у него, сквозь пальцы смотрели на тех, кто, обнаружив в заборе дыру, проникал через нее на ипподром. Крыши построек железнодорожной платформы «Скачки» и товарных вагонов, стоявших на запасных путях, высокие деревья, росшие вблизи, стали трибунами для многих зрителей. Они пристроились даже на крыше коровника, принадлежавшего стрелочнику, но крыша не выдержала и провалилась. Корова не пострадала: она в это время паслась по соседству. А стрелочник учинил скандал: крышу надо было кому-то чинить...

Погода с утра хмурилась, зато царил полнейший штиль. И авиаторы единодушно заявили, что моросящий дождь им не помеха, что они непременно будут летать.

На мачте взвился голубой флаг, – власти категорически запретили пользоваться красным, как принято было на Западе, посчитав его цвет «шокирующим» почтенную публику.

Забегали хронометристы, стартеры, механики. В павильоне, где находились судьи, надрывались телефонные звонки.

«Райты», «блерио», «фарманы», «Антуанетт», «Вуазен» выстроились вдоль скакового поля, вблизи зрительских трибун.

Четверть третьего начался благодарственный молебен. Отслужив его, священник окропил «святою» водою аэропланы.

Первым выкатил свою машину на взлетное поле Христианс. Он запустил мотор и поднялся на несколько метров, но, едва миновав стартовую черту, вынужден был приземлиться, – не получилось! Впрочем, залог в тысячу франков он все же получил обратно, поскольку стартовая черта была преодолена.

Публика разочарованно зашумела. Неужели снова она обречена наблюдать лишь «ползание» да «лягушачьи» прыжки вместо полетов? Может, все-таки виновата погода? Дождь, правда, прекратился, однако облака по-прежнему висели над самой землей, и публика считала, что они «прижимают» аэроплан. Иначе чем объяснить, что даже многоопытный Христианс лишь «взбрыкнул» на своем «Фармане», как норовистый конь. Напрасно устроители состязаний послушались авиаторов и согласились начать полеты в такую погоду!

На взлетном поле появился «Фарман» Эдмонда. И – о чудо! – его аэроплан взмыл вверх, да еще как высоко!

– Летает! Смотрите, летает! – раздались восхищенные голоса.

Три минуты и четыре секунды продержался Эдмонд в воздухе на тридцатиметровой высоте, описывая круги над аэродромом, после чего плавно спустился.

Зрители были в восторге. Долго не смолкали аплодисменты.

Бурной овацией наградили зрители и Морана, который красиво взлетел на своем «Блерио», поднялся на восемьдесят метров, как бы замер на этой высоте и вдруг стремительно пошел вниз.

– Батюшки, да он падает! – ахнули на трибунах.

– Катастрофа!

– Господи, что же такое делается-то?..

Но вскоре все поняли, что это лишь красивый и ловкий трюк, и дружный вздох облегчения прокатился над полем. Сбавив высоту, Моран стал описывать круг, за ним другой, третий.

Публика пришла в неистовство.

– Браво! Браво, Моран! – летело со всех сторон. Неожиданно «Блерио», как подстреленная птица, снова устремился вниз, но буквально у самой земли выровнялся и, коснувшись колесами травы, плавно остановился. Моран продержался в воздухе семь минут пятнадцать секунд.

Потом снова пробует взлететь Христианс. Это ему удается. Он описывает круги, делает «восьмерки» и даже улетает куда-то в сторону, но тут же возвращается. Его результат – семь кругов; одиннадцать минут девятнадцать секунд.